Без маршала Тито (1944+)

От Мостара до места появления эмиссара всего два суворовских перехода, но нашу группу тайно, по два-три человека под брезентом в кузовах, перебросили грузовиками западнее Любушки, почти на самую границу Герцеговины и Далмации. Там машины притормаживали, ребята выскальзывали в кюветы и скрытно уходили на точку сбора.

Вечером, проверив еще разок все оружие и снаряжение, вместе с проводниками и капитаном из сплитского Отделения по защите народа, до одури похожего длинным лицом на Уяка, тронулись в путь.

Не все умеют ночью ходить по горам, несмотря на полную Луну и лежавший кое-где снег — капитан отставал и злился. Но к рассвету, как и намечено, мы все-таки вышли к обширной горной поляне с полудесятком избушек-катунов, загонами, погребами и даже шалашами. Скот пастухи давно угнали вниз, в деревни, и времянки пустовали. Мы добрый час пялились в бинокли — никого, но капитан клялся и божился, что ошибки нет, здесь.

Прикинули, где усташи выставят охранение, выбрали себе позиции подальше и занялись маскировкой, чутко слушая дороги снизу. Капитан ворчал, что нехрен в земле возиться, что надо одним ударом и все такое, но его придавил авторитетом Небош:

— Хочешь быть незаметным — люби землю.

И камни. Вырыть тут хрен чего получится, разве что камушки в псевдобруствер сложить. Вот мы и ковырялись, а крижарей ни слуху, ни духу, я уже нервничать начал, только капитан твердо стоял, что будут, непременно будут.

И они пришли, под вечер, человек шестьдесят тремя партиями. Наверное, выдвинулись еще утром и полезли в горы, чтобы дойти засветло. И секреты с патрулями расставили даже хуже, чем мы предполагали: совсем вблизи катунов, а высоты над долинкой не заняли. Мышление не военных, а карателей или полицейских — оцепить и ввалиться. Ну, нам же лучше.

Лежать и ждать не страшно, а привычно — времени подумать навалом, только дождь мешал. Натянуло с Адриатики тучи, полило и к утру мы вымокли и продрогли, несмотря на накидки и переползание поближе. Разрешил использовать жестяные горелки и сухой спирт — поджег, сверху укрыл, хоть какой сугрев. И горячего не похлебать, только сухари да сланина. Оставалось грызть, что дают, да занюхивать мокрым камнем, прелой листвой и хвоей.

Тихонько дрыгали руками и ногами, самых замерзших отпускал сползать за гряду, чтобы там размяться, но все равно, руки коченели и Небош ругательски ругал погоду. К утру в редких разрывах между тучами малость посветлело, а потом и дождь кончился, но одежда все равно липла, как холодный компресс.

Эмиссар явился в сопровождении пятерых охранников ближе к полудню, когда я уже почти отдал приказ быстренько раздолбать тех, кто в катуне и бегом-бегом валить отсюда.

По нашим позициям, вслед за командой, прошло почти незаметное оживление, подкрепленное разрешением хлебнуть по глотку ракии. Внизу, посредине между двумя низкими пастушьими хижинами, собрался кружок человек из двадцати, которому принялся вещать вставший на колоду коренастый мужик.

— Надо атаковать! — прошептал капитан, которого бил озноб то ли от холода, то ли от азарта.

— Спокойно, работаем по плану, — и я отсигналил пятеркам «Начали!»

Выстрелы, хоть и с глушителем, все равно слышны, да еще намеченные для первого удара посты не удалось снять полностью. А когда часовому становится интересно, что это так бумкнуло, а рядом тыкается в землю напарник с лишней дыркой в организме, возникают нехорошие мысли.

— Небош, пулеметчика! — скомандовал я, упреждая крики снизу.

Уже в полный голос бахнула снайперка, пулеметчик выронил МГ и упал. Коренастый на мгновение замер, а потом рыбкой нырнул под бревенчатую стену катуна. Остальные тоже ринулись в укрытия. Двое или трое успели выхватить оружие и палили в белый свет.

Поляна взорвалась криками и стрельбой.

Мокрый холод, пробиравший всю ночь, немедленно сменился адреналиновым жаром, я мгновенно взмок еще раз, по загривку потекли горячие струйки.

Стоявшие в охранении крижари вместо того, чтобы держать периметр, кинулись вниз, на помощь. Кинулись бестолково, толпой, как за халявой — усташи у катунов в суматохе приняли их за КНОевцев и встретили огнем.

Но секунда за секундой коренастый восстановил управление, и там уже заработал второй пулемет. Из катунов нам начали отвечать вполне прицельно.

Заваленный Небошем расчет лежал метрах в пяти от хижины — первый номер кучей тряпья с неестественно вывернутыми ногами, чуть дальше сам пулемет и второй номер. Он так и умер, выбросив вперед руку, чтобы дотянутся до МГ. Казалось, что от них густо пахнет кровью, хотя сюда долетала только едкая гарь от выстрелов.

Из катуна высунулся усташ, но тут же нырнул обратно, прячась от очереди. Теперь стереги его, чтобы не подхватил пулемет — у нас огневая мощь всяко больше, но зачем давать лишний шанс противнику?

Не знаю, кто там такой умный, но из-за стенки катуна метнули грабли на веревке. Промазали, втянули обратно, кинули еще раз… и зацепили-таки пулемет. Медленно и осторожно потянули, но доволокли только до трупа — ствол уперся и грабли соскочили.

Упорные, суки.

Еще несколько попыток — и они втащили пулемет в хижину.

— Тромблоны к бою! — рявкнул я, не скрываясь.

— Отставить! — тут же закричал капитан. — Живым! Он нужен живым!

Да хрен с ним, с эмиссаром, мне ребята важнее.

Тем более они спокойно выполнили мою команду, зарядили гранатометы и ждали сигнала.

— По левому катуну, залпом, огонь!

Глава 12 Группа пролетарского гнева

Винтовочная граната по сравнению с минометным снарядом — плюнуть и растереть. Но когда в избушку разом попадает штук пять, то получается почти голливудский фильм со спецэффектами.

Взрыв! Взрыв! Взрыв! Языки пламени! Дым, пыль, доски в разные стороны! Крики! Еще взрыв!

И два наших пулемета с правого фланга почти в упор дырявили сложенный из плитняка и крытый ветками неглубокий погреб. От его стенок летела каменная крошка, от стропилец щепки, от крыши листья и труха…

Усташи, кого не убило сразу, щемились в любые укрытия и пытались отползти в сторону, а то и просто закрывали голову руками и прятали лицо. Минута шквального грохота винтовок и автоматов — и почти все сопротивление подавлено, огрызался только самый большой катун с узкими оконцами между крепких бревен. На него постепенно переносили огонь вся наша группа и я опустил «беретту», чтобы оглядеться.