«Без меня баталии не давать»

Карл тоже понимал, что именно этот обоз в семь тысяч подвод поможет его армии дойти до Москвы, но не захотел ждать его в Могилёве, где солдаты умудрились съесть всё живое, не брезгуя кошками и собаками.

Отправив Левенгаупту в Ригу приказ о выступлении на соединение с главной армией, Карл выступил сначала по направлению на юго-восток, но, дойдя до Долгих Мхов и забравшись в непролазные чащобы и болота, свернул на восток.

Дороги лесные были узкие и грязные. Голодные, выхудавшие кони едва волокли по ним телеги и пушки.

Много хлопот доставляли армии беспрерывные казачьи налёты. Казаки появлялись внезапно, словно падали с неба, с гиком и свистом налетали на растянувшуюся колонну, сверкая палашами, вихрем проносились и так же внезапно исчезали, оставляя после себя десятки убитых и раненых шведских солдат.

Карла раздражало в этих налётах не столько появление казаков, сколько их быстрое исчезновение. Не успеют солдаты ружей зарядить, а казаков и след простыл.

— Нет никакого удовольствия биться с русскими, — говорил король с нескрываемым презрением. — Потому что они не сопротивляются, как другие, а бегут.

Он старался не замечать, что бегущие вырубали в колонне его солдат, сами не неся потерь.

Лесные дороги так выматывали силы, что у села Доброго решено было сделать днёвку, тем более что солдатам посчастливилось здесь напасть на яму с припрятанным хлебом.

Конечно, сами бы они яму вряд ли обнаружили, поскольку находилась она в стороне от дороги. Но солдатам удалось поймать в лесу прятавшегося там местного жителя. И поскольку тот не признавался, где спрятан хлеб, его стали пытать. Способ пытки у солдат был один, много раз проверенный и очень действенный. Они обмотали несчастному сухой травой босые ноги и подожгли её. Такое «поджаривание» всегда веселило солдат, потому что пытаемый падал на спину и, задрав вверх ноги, начинал выделывать ими такие коленца, что солдатский хохот покрывал его отчаянные крики и стоны. Солдаты называли это «пляской по небу». Не выдержал «пляски» и житель села Доброго, рассказал о яме.

Местность для днёвки представлялась королю удобной ещё и потому, что от русских их отделяли две заболоченные речушки, перейти через которые кавалерии было невозможно.

Но Пётр думал иначе. Остановка шведов, их растянутость на многие вёрсты давали прекрасную возможность попытать боевого счастья регулярному войску. Ещё с вечера он вызвал к себе командира Семёновского полка князя Михаила Михайловича Голицына.

— Вот что, князь Михайла, бери восемь батальонов и ныне в ночь пройди болота и Чёрную Наппу, дабы заутре ударить по шведу. Отсюда он нас не ждёт, да и туман поутру тебя прикроет. Атаку начнёшь штыком, ну а далее как Бог попустит. Порох и пули лучше сберечь для отхода. В долгий бой не втягивайся, там, почитай, вся армия. Потревожишь неприятеля — и того довольно. Отходи порядком, если станет зело наседать конница — стройся в каре.

— Сикурс будет? — спросил Голицын.

— В сикурс драгун Флюка пошлю, но ты на них не надейся, зело болота топкие, могут завязнуть. На себя надейся, князь Михайла, на себя да на Бога.

Голицынские батальоны выступили ещё в темноте, пороховницы солдаты вешали под самое горло, дабы не замочить порох при переходе речки Черной Наппы. Запрещено было разговаривать и даже кашлять или чихать.

Впереди семёновцев, как всегда, шёл князь Голицын, вооружённый шпагой и двумя пистолетами. Именно шпага князя, поднятая им над головой, и будет служить сигналом к атаке. Впрочем, пока князь виден лишь самым ближним солдатам, а к тому времени, когда подойдут к шведам, должно светлее стать.

По болотистой низменности вышли к речке — и сразу вброд, дно вязкое, илистое, вода чёрная, не зря, видимо, речушка Черной Наппой зовётся. Вода в иных местах по грудь солдатам, оружие и пороховницы подняты над головой. После реки опять вязкое болото и над ним белёсый туман.

«Нет, — думает князь, — сикурсу не пройти. Государь прав. Самому надо управляться».

Но вот болото кончилось, началось повышение местности. Голицын напряг зрение и увидел впереди низкие выгоревшие шатры, телеги, коней. Со звоном выхватил шпагу, взметнул над головой, полуоборотившись к батальону, покрутил ею над собой и побежал вперёд, выискивая взглядом первую жертву. Ею стал швед, вылезший только из шатра и не продравший ещё глаза. Голицын привычным, отработанным движением сделал неглубокий укол под левый сосок, и швед повалился замертво, не успев и вскрикнуть.

Справа, слева послышались стоны, вскрики, лязг железа, испуганный храп рвущихся с привязи коней.

Туман, словно вспугнутый начавшейся резнёй, быстро рассеялся. И едва стало видно весь лагерь, как вспыхнула беспорядочная стрельба с обеих сторон.

— Господин полковник, пушки!

Голицын бросился на крик и действительно увидел несколько пушек.

— Заряжай картечью, поворачивай на шведа, — скомандовал было князь, но вспомнил, что под рукой у него пехота, а не артиллеристы. Тогда он сам, сунув шпагу в ножны, взялся заряжать пушку. Делу этому Голицын был обучен самим царём ещё в потешных баталиях под Преображенским, именовавшимся на потешный лад Пресбургом.

Однако и солдаты, ведавшие, что пушка — то же ружьё, только побольше, взялись, глядя на полковника, заряжать их.

— Кидай картуз!

— Давай банник...

— Забивай тужее.

— Где картечь? Сыпь.

Пока шведы пришли в себя, русские успели молча перебить несколько сот солдат и захватить полковой обоз со знаменем и пушками. Пушки тут же были пущены в дело. Картечь буквально выкашивала ряды поднимаемых в атаку солдат.

Взошедшее солнце осветило сражение, которое выигрывали русские. Примечательно, что одновременно его видели оба монарха.

Пётр, взобравшись на крышу амбара, наблюдал за сражением в подзорную трубу. А Карл находился невдалеке и крутился на коне, от ярости рвал ему трензелями [102] губы, но прийти на помощь своему погибающему правому крылу не мог. Не оттого, что трусил, просто не с кем было идти в атаку на русских — при нём всего двадцать драбантов личной охраны.

Из этой свалки вырвался генерал Роос — командир погибающего полка, подскакал к королю и хотел доложить:

— Ваше величество...

102

Трензеля — удила уздечки.

— Назад, мерзавец! — перебил его король. — Как ты смел обезглавить полк?!

— Но нужна помощь, ваше величество.

— Я послал уже. Держитесь. Скоро придёт сикурс, и я сам поведу его в атаку.

Карл надеялся, что русские наконец-то решились на генеральное сражение, и теперь с нетерпением ждал прихода свежих сил, чтобы лично повести их в бой и добить русскую армию.

— Где эта старая перечница! — злился Карл на Реншильда и слал одного за другим посыльных, требуя немедленного прибытия в его распоряжение драгун.

Но вот воротился один из посланных:

— Ваше величество, драгуны на подходе.

«Ну сейчас я покажу вам настоящую сечу, — дрожа от нетерпения, думал Карл. — В капусту. Всех до единого в капусту. Никаких пленных, никаких языков».

Он хватался за рукоять шпаги, вряд ли задумываясь в тот миг, что это за оружие. Нет, конечно, он помнил, как униженно презентовал ему эту тяжёлую длинную шпагу поверженный Август II Саксонский. Этот жест означал, что он отказывается не только от сопротивления, но и от польской короны [103] .

103

Этот жест означал, что он отказывается не только от сопротивления, но и от польской короны. — См. примеч. № 83.