Без права на покой (сборник рассказов о милиции)

— Нет, как вам нравится такая самоотверженность? — Оля обернулась к актерам. — Он собирается покупать со мной всякие женские штучки. Ребята, это же будет неоценимый муж!

— А это как раз главное в его творческом портрете, — засмеялся один из компании.

— Напрасно не берешь, Оленька. Он по этой части — крупнейший специалист, — вторил ему другой.

— Сережа, сделаешь предложение — приму без разду­мий, — уверяла Оля.

— А подумать бы не мешало... — глубокомысленно изрек третий, — у него есть недостатки. Мало, но есть.

— Идите к черту! — беззлобно отругнулся незадачли­вый кандидат в провожатые и, пристально вглядевшись в лицо девушки, вдруг сказал: — Что-то ты больно резвишься, старуха.

— Мне сегодня положено, — сказала Оля. — Как- никак, репетирую первую настоящую роль.

Длинноволосый зло изрек:

— Во-первых, Фроська — роль далеко не настоящая, а во-вторых, ты и на этой завалишься...

— Ну, спасибо за поддержку. Ты всегда верил в меня, я знаю, — поблагодарила Оля.

— ...если, конечно, тебе не помогут друзья! — со значением закончил фразу длинноволосый.

Оля коротко кивнула.

— Намек поняла, Сережа. Учту.

Компания ушла в одну сторону, Оля — в другую.

И когда она завернула за угол, на пути у нее оказался Гена Фомин.

Она подошла спокойно, не задерживая шаг, изобрази­ла обязательную в таких случаях улыбку.

— Здравствуйте, Гена. Что привело вас в наши края? Тревожная милицейская служба?

Шутка у нее не вышла, усмешка лишь чуть обозначи­лась на губах. Оля не остановилась, и Геннадию пришлось, развернувшись, пойти с ней рядом.

— Я шел к вам, Оля.

— Увы, Гена, не смогу уделить вам ни минуты. Безумно занята.

— Я понимаю. И все-таки... Оленька, от нашего разговора очень многое зависит.

— Перед таким интригующим началом женщине устоять трудно... Я бы и не устояла, конечно, в другое время. Но у нас сегодня затянулась репетиция. И меня уже ждут, Гена.

— Если ждут, то подождут еще, — хмуро сказал Геннадий.

Она медленно покачала головой.

— И потом, боюсь, что вы ошибаетесь — от нашего разговора уже ничего не зависит.

— Нет, зависит! — упрямо повторил Фомин.

Оля взглянула на него с сочувственной улыбкой, пожала плечом.

— У вас железная аргументация. Хорошо, проводите меня немножко. И давайте без вступительных фраз.

— Оля, куда вы идете? — вдруг с неожиданной резкостью спросил Геннадий.

Она удивленно взметнула ресницы.

— Однако... С чего бы это вы решили задавать мне нескромные вопросы?

Геннадий слегка смутился, но выговорил твердо:

— Я прошу вас ответить.

— Так я вам не отвечу, — холодно сказала девушка.

Некоторое время они шли молча. Никогда в жизни Геннадию еще не приходилось начинать столь тяжелого разговора. Вчера вечером он с огромнейшим трудом выпросил у Хлебникова разрешение предупредить Олю об этом жучке — Орбелиани. Отлично понимая, что девушка может передать содержание разговора Георгию Георгие­вичу, даже не может, а почти наверняка передаст, чем тотчас же насторожит его, Хлебников категорически запретил Геннадию даже встречаться с Ольгой. Мало ли что Геннадию кажется... Ишь ты, запутывают! Что она, маленькая, не отвечает за. свои поступки?..

И потом, откуда он знает, что ее запутывают. А может быть, уже запутали, и он своим вмешательством только растревожит муравейник. Что он, с ума сошел! Это же служебная тайна... И вообще, какое ему, собственно, дело? Услышав признание Геннадия, помрачнел, выругался в сердцах — и разрешил поговорить с девушкой. «Но запомни, Геннадий, говори, что хочешь, убеждай, как знаешь, но никаких сведений об Орбелиани и о нашем интересе к нему. Иначе — долой из органов», — очень серьезно сказал Хлебников.

Внезапно Оля, что-то обдумав, повернула голову.

— Хорошо, Гена, — сказала она. — Может быть, так будет даже лучше. Извольте: я иду к Георгию Георгиевичу для решительного объяснения. Надеюсь, теперь вы не будете настаивать на разговоре?

Геннадий, глядя себе под ноги, глухо сказал:

— Нет, буду! Я затем и пришел.

— Вот как! — язвительно произнесла она. — Вы что же, знали о нашей сегодняшней встрече?

— Догадывался... — неохотно сказал Геннадий.

— Час от часу не легче. Уж не шпионите ли вы за мной, товарищ милиционер? Или, как это у вас называется, взяли под наблюдение?

— Оля! — вдруг умоляюще сказал Геннадий. — Не ходите к Орбелиани, я прошу вас.

— Что? — сдвинув брови, произнесла Оля. — А вам не кажется, что вы вмешиваетесь не в свое дело? Да еще так бесцеремонно... по-милицейски.

— Оля, — с жаром заговорил Геннадий. — Говорите все, что хотите, я снесу все. Только, ради бога, не ходите к Орбелиани.

— Это становится забавным, — сдерживая гнев, отче­канила девушка. — Кто вам дал право так разговаривать со мной?

— А я ни у кого не просил такого права! — с неожи­данной резкостью сказал Геннадий. И, тут же сникнув, негромко и с трудом выговорил. — Просто... я люблю вас, Оля!

Она остановилась, поглядела на него почти с испугом. Сказала спокойным, бесстрастным голосом.

— Не надо, Гена. Вы славный, хороший парень, я всегда ценила ваше дружеское расположение... Но, пожалуйста, не надо.

— Это все, что вы можете мне сказать?

Она положила руку ему на рукав, сказала с какой-то тихой тоской:

— Ну зачем вы мне это сказали? Я же вас предупреж­дала.

На лице Геннадия появилась кривая усмешка.

— Вот вы чем обеспокоены. Как все было бы хорошо. Мы бы вместе порадовались вашему счастью, еще бы и на свадьбе погуляли бы, да?

Оля молча глядела куда-то в сторону.

— Да ведь дело-то в том, что не будет у вас свадьбы. Оля! Он обманывает вас. Вы знаете, что у него жена в Ленинграде? — с силой выговорил он.

Он очень надеялся ошеломить ее этим сообщением. Это был единственный факт, который ему разрешалось сообщить, и он считал, что это немало. Но она выслуша­ла спокойно, твердо поглядела ему в глаза.

— Знаю, Гена.

— От кого? — запальчиво спросил он.

— Конечно, от него самого.