Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Без права на поражение (сборник)
Шрифт:

трагическом колорите картины, а его утверждение о времени находки беспощадно разрушало

все.

Да, все. Ибо в любом следствии вещественное доказательство весомее разговоров.

Но останавливаться было нельзя: все, что могло относиться к драке, требовало самой

тщательной проверки.

И Суетин, просидев час в одном доме, шел в другой...

Он узнал постепенно, что торговать зерном в Соколовку приезжали почти каждую осень.

Видимо, это и лишало людей уверенности в их заявлениях, когда речь заходила

о времени.

И все-таки одна из домохозяек призналась Суетину, что прошлой осенью тоже стала

невольной свидетельницей ссоры из-за каких-то денег. И хоть ссора эта происходила также

возле машины, она не решилась выступить с возражением женщине, рассказавшей в клубе о

торговцах зерном.

— Которые ссорились, тех я никогда не видела, а шофера примечала и раньше,—

объяснила она.— Не приезжий он, а местный. Только — не соколовский. И машина была вовсе

без зерна, порожняя совсем...

— Вы могли бы узнать шофера?

— А как же! Я и нынешней весной видела его. Приезжал... Татарин,— добавила она.

И опять, как с самого начала во всем этом деле, Суетин занялся сопоставлением мелочей.

Женщина в клубе утверждала, что ссорился не русский, а цыган. Может, она ошиблась?

Закончив обход, Дмитрий Николаевич заглянул к начальнику торфоучастка Румянцеву.

Выслушав его, тот воодушевился:

— Дмитрий Николаевич, ты радуйся: шофера мы найдем! Здесь ездят только наши,

ольховские, да из Красного. Не тысячи же их, Тем более — татар. Сейчас я тебе выложу на стол

все гаражи. Понимаешь, приходится на заметке держать: нет-нет да и согрешат с торфом, утянут

машину, другую...— Он рылся в своем столе и объяснял:—Я еще ни разу милицию не тревожил:

собственным следствием обхожусь и... штрафую, конечно, по закону. Вот!..

В бумагах Румянцева разобраться мог только он сам, Рядом с номерами машин кое-где

стояли фамилии, какие-то числа и пометки, выписанные кружевным бисером. Повсюду

краснели, синели и чернели жирные вопросы, восклицательные знаки и простые галочки,

нарисованные разноцветными карандашами. Через некоторое время хозяин все-таки извлек из

своей памяти фамилии заведующих гаражами и многих шоферов.

Рассказав обо всем Моисеенко, Суетин предложил:

— Гаражей тут пять,— постучал он карандашом по листу.— Я беру три ближних, ты —

два подальше. Всех, вплоть до механиков, проверим. Чтобы никакого сомнения. Понял?

Моисеенко согласно кивнул:

— Значит, прямо с утра.

Суетину повезло. К полудню в Красном он нашел шофера-татарина, после некоторого

запирательства сознавшегося, что прошлой осенью тот вез из Ольховки трех пьяных

пассажиров. В Соколовке они купили водки и, опорожнив две бутылки на поляне около старого

торфяника, рассорились и подрались. Потом, по его словам, помирились и поехали в Красное.

Одного из них, ольховского, шофер назвал

по имени, добавив, что он тоже татарин.

Суетин, задержав шофера до уточнения обстоятельств, связался по телефону с Моисеенко.

Но прежде чем успел сообщить ему новость, услышал от него, что тот выявил в Ольховке пять

драк.

— И все прошлой осенью,— добавил Моисеенко.

— Чудеса!

— Никаких. Приезжай.

— Куда я дену шофера?

— Вызови дежурного, пусть заберет в горотдел до нашего возвращения,— посоветовал

Моисеенко.

Вскоре они встретились в Ольховке.

Рассказ Моисеенко говорил о многом, но до конца ничего не прояснял.

Каждое лето на торфяники по направлению уполномоченных администрации наезжали

временные рабочие. На участках появлялись новые бригады, в которых сходились случайные

люди. Их кое-как устраивали с жильем и фамилию спрашивали только у ведомостей в дни

получек. На этом все заботы о новых кончались.

Местные жители называли их вербованными и сторонились как могли. Только что

освободившиеся из заключения и еще не определившие своего занятия, уволенные за пьянство и

прогулы с городских предприятий, застрявшие без денег на вокзалах летуны по-приятельски

сходились здесь на месяц-другой, чтобы как-то перемыкаться да сколотить немного деньжат.

После первого же аванса среди них начинались попойки, частенько кончавшиеся

междоусобными потасовками. А после окончательного расчета в магазинах выпивалось все,

вплоть до «Дара осени». Расставаясь, недавние кореши не забывали свести счет всем мелким

обидам. Способные спустить последнюю рубаху, они с копеечной принципиальностью

клеймили друг друга за каждые сто граммов, выпитых за чужой счет, Кулачные разговоры

затягивались дня на два-три.

Как правило, временные рабочие не имели квалификации. Поэтому Суетин решил

проверить сначала ту драку, свидетелем которой стал шофер с Красного. По имени в Ольховке

без труда нашли его знакомого татарина. И тот, перепугавшись оперуполномоченного и

следователя, не совсем вразумительно, но достаточно подробно повторил рассказ, уже

слышанный Суетиным в Красном, назвав в свою очередь остальных попутчиков.

— Живут в Свердловске. Имя знаю, адрес — нет. Где живут — показать могу.

— Который из них хромал? — тут же насел Моисеенко.

— Хромого не было,— испуганно отмахнулся тот,

— Люди видели. Не ври.

— Не было, честное слово! — ударил себя в грудь татарин и напряженно задумался.

Вспомнил, встрепенулся, как от толчка:— Саитка хромал, его Юсуп палкой по ноге хлестнул!..

— Саит на узкоколейку побежал?

— Побежал. А знаешь раз, чего спрашиваешь?..

— Отвечай! Догнал его Юсуп?

— Нет. Саит на железной дороге остановился сам, Там насыпь большая. Как Юсуп залез,

Поделиться с друзьями: