Без права на поражение (сборник)
Шрифт:
трагическом колорите картины, а его утверждение о времени находки беспощадно разрушало
все.
Да, все. Ибо в любом следствии вещественное доказательство весомее разговоров.
Но останавливаться было нельзя: все, что могло относиться к драке, требовало самой
тщательной проверки.
И Суетин, просидев час в одном доме, шел в другой...
Он узнал постепенно, что торговать зерном в Соколовку приезжали почти каждую осень.
Видимо, это и лишало людей уверенности в их заявлениях, когда речь заходила
И все-таки одна из домохозяек призналась Суетину, что прошлой осенью тоже стала
невольной свидетельницей ссоры из-за каких-то денег. И хоть ссора эта происходила также
возле машины, она не решилась выступить с возражением женщине, рассказавшей в клубе о
торговцах зерном.
— Которые ссорились, тех я никогда не видела, а шофера примечала и раньше,—
объяснила она.— Не приезжий он, а местный. Только — не соколовский. И машина была вовсе
без зерна, порожняя совсем...
— Вы могли бы узнать шофера?
— А как же! Я и нынешней весной видела его. Приезжал... Татарин,— добавила она.
И опять, как с самого начала во всем этом деле, Суетин занялся сопоставлением мелочей.
Женщина в клубе утверждала, что ссорился не русский, а цыган. Может, она ошиблась?
Закончив обход, Дмитрий Николаевич заглянул к начальнику торфоучастка Румянцеву.
Выслушав его, тот воодушевился:
— Дмитрий Николаевич, ты радуйся: шофера мы найдем! Здесь ездят только наши,
ольховские, да из Красного. Не тысячи же их, Тем более — татар. Сейчас я тебе выложу на стол
все гаражи. Понимаешь, приходится на заметке держать: нет-нет да и согрешат с торфом, утянут
машину, другую...— Он рылся в своем столе и объяснял:—Я еще ни разу милицию не тревожил:
собственным следствием обхожусь и... штрафую, конечно, по закону. Вот!..
В бумагах Румянцева разобраться мог только он сам, Рядом с номерами машин кое-где
стояли фамилии, какие-то числа и пометки, выписанные кружевным бисером. Повсюду
краснели, синели и чернели жирные вопросы, восклицательные знаки и простые галочки,
нарисованные разноцветными карандашами. Через некоторое время хозяин все-таки извлек из
своей памяти фамилии заведующих гаражами и многих шоферов.
Рассказав обо всем Моисеенко, Суетин предложил:
— Гаражей тут пять,— постучал он карандашом по листу.— Я беру три ближних, ты —
два подальше. Всех, вплоть до механиков, проверим. Чтобы никакого сомнения. Понял?
Моисеенко согласно кивнул:
— Значит, прямо с утра.
Суетину повезло. К полудню в Красном он нашел шофера-татарина, после некоторого
запирательства сознавшегося, что прошлой осенью тот вез из Ольховки трех пьяных
пассажиров. В Соколовке они купили водки и, опорожнив две бутылки на поляне около старого
торфяника, рассорились и подрались. Потом, по его словам, помирились и поехали в Красное.
Одного из них, ольховского, шофер назвал
по имени, добавив, что он тоже татарин.Суетин, задержав шофера до уточнения обстоятельств, связался по телефону с Моисеенко.
Но прежде чем успел сообщить ему новость, услышал от него, что тот выявил в Ольховке пять
драк.
— И все прошлой осенью,— добавил Моисеенко.
— Чудеса!
— Никаких. Приезжай.
— Куда я дену шофера?
— Вызови дежурного, пусть заберет в горотдел до нашего возвращения,— посоветовал
Моисеенко.
Вскоре они встретились в Ольховке.
Рассказ Моисеенко говорил о многом, но до конца ничего не прояснял.
Каждое лето на торфяники по направлению уполномоченных администрации наезжали
временные рабочие. На участках появлялись новые бригады, в которых сходились случайные
люди. Их кое-как устраивали с жильем и фамилию спрашивали только у ведомостей в дни
получек. На этом все заботы о новых кончались.
Местные жители называли их вербованными и сторонились как могли. Только что
освободившиеся из заключения и еще не определившие своего занятия, уволенные за пьянство и
прогулы с городских предприятий, застрявшие без денег на вокзалах летуны по-приятельски
сходились здесь на месяц-другой, чтобы как-то перемыкаться да сколотить немного деньжат.
После первого же аванса среди них начинались попойки, частенько кончавшиеся
междоусобными потасовками. А после окончательного расчета в магазинах выпивалось все,
вплоть до «Дара осени». Расставаясь, недавние кореши не забывали свести счет всем мелким
обидам. Способные спустить последнюю рубаху, они с копеечной принципиальностью
клеймили друг друга за каждые сто граммов, выпитых за чужой счет, Кулачные разговоры
затягивались дня на два-три.
Как правило, временные рабочие не имели квалификации. Поэтому Суетин решил
проверить сначала ту драку, свидетелем которой стал шофер с Красного. По имени в Ольховке
без труда нашли его знакомого татарина. И тот, перепугавшись оперуполномоченного и
следователя, не совсем вразумительно, но достаточно подробно повторил рассказ, уже
слышанный Суетиным в Красном, назвав в свою очередь остальных попутчиков.
— Живут в Свердловске. Имя знаю, адрес — нет. Где живут — показать могу.
— Который из них хромал? — тут же насел Моисеенко.
— Хромого не было,— испуганно отмахнулся тот,
— Люди видели. Не ври.
— Не было, честное слово! — ударил себя в грудь татарин и напряженно задумался.
Вспомнил, встрепенулся, как от толчка:— Саитка хромал, его Юсуп палкой по ноге хлестнул!..
— Саит на узкоколейку побежал?
— Побежал. А знаешь раз, чего спрашиваешь?..
— Отвечай! Догнал его Юсуп?
— Нет. Саит на железной дороге остановился сам, Там насыпь большая. Как Юсуп залез,