Без права на пощаду (Школа обаяния)

– Мне известно, что здесь им не особо увлекаются. Кроме того, религиозные празднества могут привлечь внимание КГБ. Посол не одобрил бы того, что вы дразните власти принимающей нас страны.

– Да пошел он... – сказал Айлеви. – Евреи считаются здесь политически неблагонадежными, поэтому я могу относиться к ним по-братски.

Холлис уловил в его словах нотку иронии. Когда-то ЦРУ тоже считало американских евреев политически неблагонадежными. А сейчас Айлеви стал шефом отделения ЦРУ в Москве отчасти потому, что он еврей. Времена меняются...

Словно прочитав мысли Холлиса, Айлеви заметил:

– Еврейские диссиденты – наша потенциальная «пятая колонна» здесь, Сэм.

«Айлеви ведет опаснейшую игру, – подумал Холлис, – опаснейшую потому, что она стала его личной игрой без официального одобрения и поддержки. И как бы однажды, в один прекрасный день Айлеви не пришлось оказаться наедине со своей пилюлей цианистого калия».

– Послушайте, Сэз, вообще-то я не интересуюсь религией. Но хочу предупредить вас по-дружески: КГБ простит вам даже шпионаж, но не ваш иудаизм. А вы нам нужны, особенно сейчас, пока эти новые дела не утрясутся.

Айлеви никак не прореагировал на слова Холлиса, но сменил тему:

– Итак, где и когда вы встречаетесь с Асом?

Сэм понял, что не сможет уклониться от ответа.

– На могиле Гоголя. В следующее воскресенье. В три часа дня.

Они вышли из кегельбана и остановились у лифтов. Два лифта прибыли одновременно. Холлис вошел в один, а Айлеви – в другой.

Глава 16

Лиза Родз подошла к телефону и набрала номер Сэза. Трубку взяла его секретарша и соединила с ним Лизу.

– Привет, Ли...

– Ты сказал Сэму Холлису, что расстался со мной?

– Нет, и не собирался... Буду с тобой откровенен, я не считаю разумным то, что ты связалась с ним...

– Не лезь в мою жизнь, черт возьми.

– Да успокойся ты!

– О'кей. Извини, – выдохнула она.

– Послушай, если вдруг он порвет с тобой, исчезнет... Что бы там ни случилось, я по-прежнему люблю тебя. Почему бы нам не поговорить...

– Мы уже поговорили.

– Мне действительно следует разозлиться. Что там произошло, в этой деревне?

– Все найдешь в моем отчете.

– Лиза...

– Мне пора идти. Пока, Сэз. – Она повесила трубку. – Черт бы побрал этих мужчин!

Лиза налила себе виски и продолжила работу над пресс-релизом, не вполне понимая, о чем пишет.

Через несколько минут явилась Кей Хоффман и уселась на свое излюбленное место возле кондиционера.

– А... Все корпишь над этим...

Лиза молча продолжала работать. Кей взяла вчерашний номер «Вашингтон пост» и внимательно просмотрела его.

– С тобой все в порядке? – как бы между прочим спросила она.

– Да, – не поднимая глаз, кивнула Лиза.

– Месячные, что ли?

– Да нет же.

Лиза слыла в посольстве русофилом. Она очень любила русское искусство и литературу. Ее считали специалистом по иконам и знатоком русской поэзии. Пастернак был ее любимым поэтом. Лиза обожала русский балет и национальную русскую кухню. По роду своей работы она устраивала гастроли: Большого театра и выдающихся советских артистов в Соединенные Штаты, а американских – в СССР. В России она очень остро осознала свое русское происхождение.

Временами Лиза представляла себя шатким канатным мостиком, соединяющим две скалы над пропастью.

Она закончила работу над пресс-релизом. Обычно он составлялся в двух вариантах – один для Америки, второй – для ТАСС – советского агентства новостей. ТАСС использовало эту информацию без ссылок на источники. В этом советская и американская пресса походили друг на друга.

– Мне как, проявить нежность к Ван Халену или аудитории? – спросила она Кей.

– О... ты все еще работаешь над этим? Сегодня это должно уйти. Концерт как раз идет.

– В один прекрасный день я напишу то, что хочу. Напишу о том, что на самом деле видела здесь.

– В один прекрасный день – пожалуйста. А сегодня пиши то, что я говорю.

– Нет... я хочу сказать, это не просто газетный материал. Тут нечто большее... Все мышление русской молодежи захвачено западной поп-культурой. Каждый ребенок одет в синие джинсы. Он восклицает по-английски: «Супер!», «Превосходно, бэби!». Это... – Она на секунду задумалась. – Это какой-то сюрреализм, вот что это... Я хочу понять, что с ними происходит, что будет дальше.

– Подобные вопросы не входят в компетенцию нашей службы. Мы должны меняться вместе с политическим курсом, – наставительно сказала Кей.

С самого начала советско-американских отношений вопросами культурного обмена занимались дипломаты. Лизе претило, что все это отдано в руки политиков.

– Мне не нравится, что вы написали пресс-релиз по поводу смерти Фишера и поставили на нем мое имя, – сказала она Кей.

Та пожала плечами.

– Прости. Приказ. Наверное, мне следовало отказаться от этого. Я думаю, что тебя это не должно беспокоить.

– Что вы имеете в виду?

– Забудь об этом.

Лиза посмотрела на настенные часы. Пять минут шестого. Она решила отправиться к себе и написать заголовки к своему фотографическому эссе по Москве.

– Довольно, – сказала она и бросила бумаги в «дипломат». – Пойду к себе, поработаю над фотоочерком о Москве.

– С тобой все в порядке? – снова спросила Кей.

– Здесь у всех не все в порядке, – ответила Лиза. – В Штатах это называется работой в трудных условиях.

– Вся жизнь в этой стране – работа в трудных условиях. Тебе следует завести любовника.

– Нет, это не поможет.

– Поможет. Могу я поинтересоваться, что случилось с тем парнем, занимающимся вопросами политики, с Сэзом?

Лиза подумала о том, что ей предстоит провести очередной вечер в одиночестве. Посольские романы чаще всего были результатом вынужденной замкнутости в своем тесном кругу. Предметом всеобщего внимания становились браки, семейные конфликты из-за продвижения по службе; порой супруги расставались, получив разные назначения, когда ни один из них не хотел отказаться от своей службы.