Без всяких полномочий
Шрифт:
— Зашиваемся с Леваном Георгиевичем, — попытался оправдать Левана Гарри.
В десять, когда мы остались вдвоем, я спросил его:
— Какие новости?
— Мераб шлет тебе привет из Москвы. Амиран собирается закрывать больничный.
— А что с Леваном? Почему он встретил меня так недружелюбно?
— Юноша, Леван недружелюбен не лично к тебе. После нашего визита в больницу он помчался к главному. Вернулся в отдел прямо невменяемым. С тех пор и пребывает в таком состоянии.
Зазвонил телефон.
— Тебя, — сказал Гарри. — Этот человек звонит не впервые.
В
— Ты меня совсем забыл, Серго. Куда ты пропал? Что случилось?
— Уезжал в командировку.
— Ну, слава богу. Я уже стал беспокоиться. Серго, у меня большая радость. Нашел все-таки шофера грузовика. Помнишь, ты мне говорил, что, если найти шофера грузовика, на котором увезли похищенные рулоны ткани, обвинение против Карло тут же развалится? Нашел я, Серго, нашел! Я тебе должен все рассказать. Когда увидимся?
— Не знаю, Дато. — У меня не хватило мужества сказать, что сделано все возможное, но ничего не получилось, и я больше ничем помочь ему не могу. — Позвони на следующей неделе.
— Хорошо. Извини за беспокойство.
Меня мучила совесть. Обидеть такого человека! Но я дал зарок и не хотел его нарушать.
— Так о чем говорил Леван с главным?
— О тебе, юноша, и о твоей статье.
— Леван воспылал желанием способствовать публикации статьи?
— Эх, юноша! Ты самого главного не знаешь. Леван и я ответили на кое-какие вопросы в твоей статье.
— Каким образом?
— У криминалистов, юноша, это называется дополнительным расследованием. Мы раскопали интересные факты. Например, у Вашакидзе две дачи — одна в Манглиси, другая в Цхнети. Ты бы видел трехэтажную дачу в Манглиси! Бассейн с черными лебедями. В саду павлины. Естественно, обе дачи записаны на родственников Вашакидзе. В прошлом году Вашакидзе выдал дочь замуж. Свадьба на шестьсот человек состоялась в ресторане. Она обошлась ему в двадцать тысяч рублей. У нас есть копии счетов. С Санадзе он связан последние два года. До Санадзе работал с другими партнерами. Как тебе это нравится?
— Мне это совсем не нравится.
— Еще бы, юноша! Теперь послушай, что мы узнали от директора фабрики Ахвледиани.
— От Ахвледиани? Он с вами говорил?
— Мы вызвали его сюда после работы и устроили под видом беседы небольшой, всего трехчасовой, перекрестный допрос. Нас занимали два главных вопроса, те два вопроса, которые ставила твоя статья. Первое — когда и при каких обстоятельствах произошло его падение? Второе — знал ли он, что Карло Торадзе невиновен? Мы начали со второго вопроса. Он довольно ретиво доказывал, что Карло жулик, и мы поняли, что он искренен. Знаешь, почему мы это поняли?
— Потому, что он сам жулик?
— Потому, что он с ненавистью говорил о Карло как о жулике. Понимаешь, он вроде бы обманулся в нем. Мы ему показали ту часть статьи, где доказывается невиновность Карло. Ты бы, юноша, видел, что с ним было. Он плакал пуще ребенка. Потом уже говорил не останавливаясь. Мы записали на магнитофон. Можешь гордиться. Твои предположения в общем-то оправдались.
— Ты хочешь сказать, что все эти годы Ахвледиани молчал, боясь
позора?— Именно так. Он оказался слабым руководителем, и на помощь ему прислали прекрасного специалиста и организатора, то бишь Вашакидзе. Ахвледиани сразу ему доверился. Всеми делами фабрики стал заправлять Вашакидзе. Шестого января пятьдесят четвертого года Вашакидзе небрежно бросил на стол Ахвледиани пачку денег и сказал: «Так будет каждый месяц, но в меньших размерах. Здесь сумма за шесть месяцев». Уже полгода фабрика была в руках дельцов. Ахвледиани даже не заметил этого. Кто поверил бы, что директор ничего не знал? Да ты не слушаешь меня, юноша!
— Слушаю, Гарри. А Карло Торадзе он приблизил к себе, надеясь с его помощью выбраться из дерьма, в которое попал?
— Именно.
— Почему же он доложил Вашакидзе о подозрениях Карло? Карло ведь поделился своими наблюдениями с Ахвледиани и ни с кем больше.
— Он утверждает, что сказал о подозрениях Карло главкому инженеру в надежде, что тот испугается и наконец свернет дело. Вашакидзе и сделал вид, что испугался. Более того, он обещал порвать с Санадзе и компанией.
— Детский сад! Врет Ахвледиани. Выгораживает себя. Письма-то о перераспределении фондовых тканей он продолжал подписывать.
Зазвонил телефон. Гарри взял трубку.
— Легок на помине, — шепнул он мне. — Тебя просит.
Я взял трубку.
— Нам надо поговорить, — сказал Ахвледиани. — Приезжайте.
— Вы опоздали. Теперь со всеми разговорами идите в милицию, — ответил я.
— Я настаиваю, чтобы вы приехали.
Я рассвирепел.
— Сначала выгоняете меня из дома, потом участвуете в покушении…
— Меня обманули! Меня обманули эти негодяи!
— Ах, теперь они негодяи!
— Что вы написали в статье? Что я жулик, делец? У меня дочери, внуки! Как они будут жить с таким позором?!
— Да не кричите вы! Об этом следовало раньше подумать. Что теперь вы от меня хотите?
— Хотел поговорить, — неожиданно спокойно сказал Ахвледиани. — Сегодня утром Вашакидзе улетел в Москву искать покровителей. Я остался один. Совершенно один.
— Ну и что?
В трубке раздались короткие гудки.
— Может быть, надо было поехать к нему, юноша? — сказал Гарри.
— Нет, — ответил я.
— Ты потом послушай магнитофонную запись. Магнитофон спленкой в сейфе у Левана. Там же папка с материалами, которые мы с ним собрали. Теперь ты понимаешь, юноша, почему я не навещал тебя?
— Чья инициатива дополнительного расследования — твоя?
— Левана.
Я ничего не успел сказать. Меня вызвали к главному.
Главный знал обо мне куда больше, чем Леван. Это я понял по тому, что он спросил:
— Почему следователю ничего не рассказали?
Я промолчал. Не хотелось объяснять причины, побудившие меня не давать показаний следователю.
— Вы ничего не сказали следователю? — удивился Леван, который тоже был в кабинете. — Правильно сделали!
— Чему ты учишь молодого человека, Леван?! — Главный возмутился.
— Правильно он сделал!