Бездна

Был. Поэтому я никуда и не пошел. Но этот праздник не приходил и не ушел на следующий день. То, что я москвич и что Москва -- это мой город, я праздную каждый день. Иногда я прохожу по старым улицам, и в этот момент мне кажется, что я бессмертен, потому что я существовал давным-давно до себя вместе с этими стенами и башнями, а значит, буду существовать и после себя. У тебя не бывает такого?

Сашка улыбнулся в ответ:

Бывает... Хочешь, я тебе про Москву расскажу? Только это на самом деле песня.

Тогда можешь спеть.

Хочешь?.. Ну, хорошо.

Сашка огляделся, нет ли кого слишком близко. Он понимал комичность ситуации, в которую сам себя поставил, но ему необходимо было врываться из грубых материй, сгущавшихся над ним. Проще всего это сделать, окунувшись в творчество, -- только оно позволяет нам не потерять индивидуальность среди ежедневной рутины, которой заняты все мы.

Творчество... Это отголосок того, что мы знали когда-то, и утратили в процессе развития, который оптимисты называют эволюцией. Вполне вероятно, что человечество когда-нибудь все-таки упрется в границы бесконечной Вселенной, освоит чудеса ноль-пространства, переносящего своих пассажиров в любую точку бесконечности за такой короткий промежуток времени, что современная наука не в состоянии описать его десятичной дробью от целой секунды, откроет свое официальное представительство в каждом из параллельных миров и соберет живородящий компьютер, клонируя поколение за поколением гениального Билла Гейтса. Но вещи, к которым мы привыкли и потому не кажущиеся нам удивительными, никогда уже не будут познаны нами. Отчего нам всем, как одному, кажется, что мажорное трезвучие "веселое", а минорное "грустное"? Почему обычные слова, выстроенные в ритмический ряд и зарифмованные по нехитрой формуле, заставляют нас плакать или смеяться, тогда как другой их порядок, даже при сохранении общего смысла, не воздействует на нас никоим образом? Что притягательного в шорохе листвы, какая изначальная мистика скрыта в шуме дождя, что заставляет нас смолкнуть в призрачной скорби в тот момент, когда взор наш невольно устремляется в ночное звездное небо?

Мы отнюдь не получаем новые знания, а лишь постепенно заменяем одни из них другими. Мы знали ответы на все эти "простые" вопросы когда-то, но отказались от них, чтобы узнать новое. Так Адам и Ева утратили рай, познав иное. Платон говорил: "знание есть припоминание". Его современники еще могли "припомнить" что-то из настоящего "знания", но с каждым годом, поколением, веком сделать это становилось труднее и труднее из-за все более полной замены "знания" о небе, дожде и деревьях чем-то "новым".

И потому блаженны те, кто прорывая вековую коросту забвения даже не припоминает, но хотя бы видит частички изначального Знания, и способен пронести их в наш век космических скоростей и космического же бездушия. А посему Творчество - это сама Вечность.

В этот момент Сашка был совершенно один. Не было ни города, ни дворников, ни прохожих, ни даже Влада. Он глубоко вдохнул полную грудь сыроватого осеннего воздуха, и, отключившись от всего реального, негромко запел, отщелкивая вторую четверть пальцами:

Снова вечер наступает

И бесшумно мрак скрывает

Город мой.

Розовеют щеки неба,

И струится запах хлеба

Над Москвой.

И, забыв людское племя,

В бесконечность канет время

До утра,

И как будто дно морское

Будет мир объят покоем

В миг, что между завтра и вчера.

Птицы дня уже отпели,

Но еще не начал трели

Соловей,

Позабыв о дне вчерашнем,

Звезды спят кремлевских башен

И заснули маковки церквей.

Всколыхнув покров полночный,

Где-то вспыхнет светлой точкой

Шум колес,

И опять пустая нота,

И в душе как будто что-то

Сорвалось...

Что же это за блаженство,

Знать, что чудо совершенства

Часть тебя...

Пропусти же через душу

Этот мир и молча слушай

Как Москва баюкает себя.

Последняя нота повисла в воздухе, и мелодия унеслась куда-то в самостоятельную жизнь. Влад дослушал до конца, и, выдержав паузу уважения, сказал:

– Вот это и есть твой день города. Чтобы праздновать его, тебе никто не нужен. Понимаешь, что я имею в виду?

Сашка кивнул. 7

В тот вечер по телевизору давали подборку клипов отечественных исполнителей. Показвали то, что Гарик называл "голимой попсой". Работа вымотала Сашку почти до конца, но посмотреть вечером какую-нибудь музыкалку он считал необходимым.

Сашку почти выворачивало на изнанку от событий на экране, однако он по-прежнему лежал на диване, закинув одну руку под голову, держал в другой пульт от телевизора и не делал никаких движений, чтобы выключить "ящик" или переключить канал. Что-то удерживало его на этом канале, и он не столько слушал бестолковые попевки, сколько судорожно старался понять, что же его заставляет смотреть это.

Они вместе с Нелей и раньше обращали внимание на этот феномен: крутят они иной раз каналы, вдруг - хлоп!
– на одном из них "На-На". То, как они оба относятся к этому коллективу, цензурными словами выразить невозможно. И все-таки, наткнувшись на них, Неля (или Сашка) оставляли именно этот канал, и смотрели на "сладких мальчиков", едко комментируя то, что происходило на сцене или съемочной площадке клипа. Сколько сарказма, злости, издевок звучало, сколько брезгливости и насмешек...

Но канал они не переключали, пока номер не заканчивался.

"Я снова думаю о том, что я думаю, - поймал сам себя Сашка, - пора с этим завязывать. Так и до шизофрении с раздвоением личности недалеко."

"Как это не странно, мой двойник с экрана снова поет и поет про любовь..." - донеслось из телевизора.

"Двойник... Что-то в этом есть. Может в этом безобразии отражаемся все мы? Может, тут у каждого двойник? И уж конечно, он поет про любовь, про что же еще..."

"Эти глазки, эти голубые глазки, эти ласки, эти неземные ласки..." пела Ирина Салтыкова.

"Вот такую любовь нам предлагают. Глазки-ласки, любовь-морковь... Как там у Пушкина? "Читатель ждет уж рифмы "розы", так на, возьми ее скорей." А кто, собственно, предлагает взять эту туфту? Интересно, насколько мы сами определяем то, что слушаем? И насколько то, что мы слушаем, определяет нас?"

"Секс - секс!
– без перерыва, секс - секс!
– как это мило!" - снова поддержал диалог телевизор.

"Это точно, всех раком поставили, - зло подумал Сашка.
– Как жалко, что я не попал в семидесятые со своим припозднившимся рождением! Эх, время было: "Машина", "Воскресенье", "Аргонавты", "Скоморохи", "Високосное Лето"... Вообще-то, все это, конечно, идеологическая война. Не совсем понятно, кто ее ведет, но ясно, против кого: против остатков интеллекта в нашем обществе."

"Атас! Веселей, рабочий класс! Танцуйте, мальчики, любите девочек..." настоятельно рекомендовал Николай Расторгуев.

Последняя фраза заставила Сашку дотянуться до телефона и набрать Нелин номер. Сашка по-прежнему не оставляло ощущение, что что-то в его жизни меняется. Какие-то похожие ассоциации возникали у Сашки при фразе "прощание с детством", хотя какое уж у него детство в двадцать-то с лишним лет! После трех гудков щелкнуло, и раздался сонный Нелин голос:

– Але?

– Нель, это я. Ты не спишь?