Бездушные. Искупление
Шрифт:
– Я давно простил тебя.
– Опаляет ухо горячим дыханием.
– Я ведь действительно умер тогда, Снежок. Я был мёртв ровно до того дня, пока снова не нашёл тебя. Когда тебя нет рядом... я пью воду, но мне кажется, что я давлюсь осколками.
Шмыгаю носом, не зная, что сказать ему в ответ. У меня нет ни единого аргумента. Да и мысли все растерялись.
– Ты — моя женщина, Агата. Ты стала смыслом...
– Я не просила тебя об этом...
– И не нужно. Просто будь рядом.
– Просто раздвигать ноги? Как и раньше?
– Уже не сдерживаю обиды в своём голосе. И его "признание" не радует меня. Совсем.
Николас ничего не отвечает. Легко касается губами моего плеча и снова возвращается на свое место. Занимает расслабленную позу, вытягивая вперед длинные ноги и цепляет пивную бутылку.
– Пока Альварес дышит, здесь ты будешь в безопасности. И это не обсуждается.
– А потом?
– А потом...
– Делает глоток. И, кажется, он тоже злится.
– Давай решать вопросы по мере их поступления?
***
Николас
Оставляю Агату наедине с доктором. Внизу, в кабинете, меня ждёт один журналюга. Проплаченный писака. Он пришел за гарантией. Он её получит на определённых условиях. Он и сами знает, чем длиннее язык, тем короче жизнь.
– Я могу рассчитывать на безопасность?
– Смотрит на меня затравленным шакалёнком.
– Ты знаешь, что для этого нужно.
– Толкаю по столешнице бумажный конверт, и тот вроде как нехотя, впивается в него пальцами.
– Будь умнее своих коллег. Нам ни к чему лишний шум. Вы должны освещать ровно столько информации, сколько мы позволяем.
– Да. Понял.
– Мужик стирает с бровей капельки пота и громко сглатывает. Конечно же, он боится. Его выдают широкие зрачки и вспотевший лоб. Пальцы, что нервозно ковыряют конверт с бабками . Ещё бы... ведь его сотоварищ имел неосторожность оступиться и протянуть язык. А в нашем деле информация стоит дорого. Для кого-то она стоила жизни. А Руслан часто бывает жесток и совершенно безжалостен к провинившимся. Поэтому не долго думая, предыдущему журналисту пришлось отрезать язык, дабы урок усвоили. А затем подвесить за ноги и бить до тех пор, пока туша не остынет...
Всегда ли он был таким? Нет, конечно. В далёком прошлом он был обычным пацаном. Он рано потерял родителей и несколько лет его воспитывала тётка. Потом и тётка ушла в мир иной, а Руса, как и положено, сбагрили в детдом. Ему и раньше жизнь мёдом не казалась, но оказавшись девятилетним пацаном в стенах приюта... в общем, легко не было. Он сбегал оттуда несколько раз, но его всегда возвращали обратно.
Когда мы впервые встретились... впрочем, об этом я подумаю позже. Поднимаю тяжёлый взгляд на дверь, в которую кто-то робко поскрёбся.
– Я, пожалуй, пойду.
– Писака поднимает свой костлявый зад с плетёного кресла, и суёт конверт во внутренний карман куртки.
– Всего хорошего.
– Растягиваю губы в широкой улыбке. Пусть пока расслабится. Сам поднимаюсь и шагаю к двери. Резко открываю её, и натыкаюсь на Снежка...
Так вот кто тут царапал дверь?
Пропускаю девушку в кабинет, и замечаю, как наш гость прячет глаза, опуская их в пол. Правильно... не смотри на неё. Иначе я вырву тебе твои глаза...
– Макс! Проводите.
– Киваю на журналюгу и хлопаю дверью кабинета.
Ни без удовольствия втягиваю аромат, который стелится шлейфом за Агатой. Я её запах из сотен узнаю.
Пробегаюсь взглядом по ладной фигурке. Она нацепила
на себя спортивный костюм. Наивная. Думает, так она будет менее соблазнительной для меня? Или... это я наивный? Глупо полагая, что она вообще обо мне думает.Странно, что она вообще здесь. Я ведь не давал ей разрешения выходить из комнаты. Хотя, и запрета не было. Да и положение у неё сейчас немного иное.
– Соскучилась?
Щелкаю замком и прохожу вглубь кабинета. Она нервно мнётся возле кресла, но потом фыркает и складывает руки на груди. Подходит к окну и устремляет свой взгляд на макушки высоких сосен.
– Я хотела узнать...
– Оглядывается на меня и тут же отворачивается.
Интересно.
– Я слушаю тебя.
Неторопливо приближаюсь к ней, а у самого во рту пересыхает.
– О том... можно ли...
– Запинается, когда я оказываюсь слишком близко.
– можно ли мне покидать комнату? И вообще... дом? Или я снова пленница четырёх стен?
Надо же? Мысли сходятся у дураков?
– Но ведь ты уже здесь?
– Это вынужденная мера...
– Нет...
– Снова отвожу её волосы на плечо, и касаюсь губами нежной кожи на тонкой шее. Она тихо ахает и поднимает плечи, пряча шейку. Оборачивается.
– Нет? Я не поняла...
– Нет, это значит нет, Агата.
– Не сдерживаю смешка, глядя на негодование и гнев, что плещутся в голубых озёрах её глаз.
– То есть...
– Возмущенно сводит светлые брови.
– Я снова заперта в одной комнате? Ты хочешь свести меня с ума?!
И всё-таки, смелостью она за этот год запаслась... смотри, какая прыткая.
– Если ты хочешь покидать комнату в моё отсутствие, Снежок...
– Цепляю прядь её волос и подношу к своим губам.
– ты должна это заслужить .
Плевать. Ты и так меня ненавидишь. Куда уж больше?
– Что значит "заслужить"?
– Девушка медленно закипает. Вот они, живые эмоции. Кушать подано.
– Ты всё поняла, Агата. Не прикидывайся...
Глава 9
Николас
– Ну? Рассказывай.
– Пододвигаю к мальчишке тарелку с начиненными блинами, над которыми так корпела Анна. Тот опасливо косится на мои руки. В глаза не смотрит.
– И ешь...
Пацан несмело тянется к угощению, а я, чтобы не смущать его, делаю вид, что занят своим телефоном. Разбираю кнопочное чудо на детали и начинаю с интересом их рассматривать, крутить в пальцах.
– Зовут тебя как?
– Не глядя.
– Арсений.
– Сеня, значит?
– Хмыкаю, бросая на мальчугана короткий взгляд. Он перестаёт жевать и я снова опускаю голову. Беру зубочистку и начинаю выковыривать из деталей скопившуюся пыль.
– Родители твои где, Сеня?
– Нет их. И не было.
– С набитым ртом.
– А где же они?
– Вновь смотрю на него. Не могу я так... собеседника нужно видеть.
– Не знаю.
– Дергает плечами.
– Я детдомовский.
– А как ты оказался там, откуда мы тебя достали?
Арсений проглатывает пережёванное, и запивает лимонадом, что я предварительно достал из холодильника. Его маленький подбородок поджимается, а губы твердеют, превращаясь в две белые полоски.
– Не бойся.
– Протягиваю руку к его голове, чтобы потрепать светлые волосы, но мальчишка тут же уворачивается.
– Здесь тебя никто не тронет.