«Бежали храбрые грузины». Неприукрашенная история Грузии
Шрифт:
На какое-то время во власти мятежников оказался весь край, – и последствия понятны. С дворянами не церемонились, хотя обижали не всех, а только самых ненавистных, зато усадьбы громили все подряд, под вполне средневековым лозунгом «Прочь князей и дворян, все люди братья» (так и вспоминается Джон Болл с его «Когда Адам пахал, а Ева пряла…»). Перепуганная княгиня, до последнего края пытавшаяся не вмешивать во внутренние дела своего удела русских, наконец запросила Кутаиси о помощи, и совершенно ясно, что в такой ситуации государство не могло оставаться в стороне. Однако повстанцы, как ни странно, русских встретили мало что без желания драться, но едва ли не с радостью. 20 мая, приехав на встречу с генералами Гагариным и Колубякиным, возглавлявшим силы правопорядка, Уту Микава изложил им суть претензий и смысл случившегося. «Год назад османы, – объяснял он, – разорили нашу землю, отняли у нас все. Помочь не мог никто – русская армия отошла, а наши господа вместо защиты стали похищать наших детей, мальчиков и девочек, и продавать их османам, нарушая запрет русских. нечего уж говорить о том, что все плоды наших трудов идут к ним же; крестьянин, по их мнению, ничего не должен иметь, и они вымогают всякое добро его, если не хитростью, то насилием. Мы уже к этому привыкли и терпим, но ведь и души человеческой они в нас не хотят знать. По их убеждению, мы хуже всякого животного. Понравится барину соседний ястреб, и он выменяет птицу на крестьянский дым, на борзую или легавую собаку меняют несколько дымов, животные больше ценятся, чем мы. Хорошие, справедливые порядки в Имерети, но не у нас, а русские говорят, что не могут ничего запрещать нашей княгине… Что же нам оставалось делать, как не отражать насилие силой?»
В сущности, лидер бунтарей просил русское
Странное восстание
События в Мегрелии были серьезным звоночком. Очень серьезным. Почти сразу огонек перекинулся в Имерети, и вновь помещиков спасли русские, опять не отдавшие крестьян на расправу (16 активистов были высланы в Крым). Затем грохнуло много где. Правда, не так громко, поскольку реформа уже понемногу пошла. Но именно что понемногу: грузинское дворянство, к столь резким переменам не готовое, уговорило Петербург дать хотя бы маленькую отсрочку, так что когда в самой России крепостного права уже не было, на Кавказе его отмены только ожидали. Зато когда льготный период кончился, кампания началась всерьез, даже с перебором. Вскоре докатившись и до последней колхидской «автономии» – Абхазии. Вернее, уже не автономии: еще в апреле 1864 года вассальный статус княжества был отменен, а князь Михаил Шервашидзе в добровольно-принудительном порядке передал свои права Государю и лично провел процедуру сдачи-приемки полномочий, выговорив право дожить свои дни (он сильно болел) в родных краях. Правда, дожил в Воронеже, куда «в высших интересах» был перевезен с курортов Ставрополья, где безуспешно лечился. О причинах упразднения княжества подробно говорить не будем, достаточно сказать, что сей акт был не менее закономерен, нежели ликвидация Лондоном парламентов Шотландии в 1707-м и Ирландии в 1800-м, однако в весьма традиционном обществе (намного патриархальнее, нежели прочая Грузия, кроме разве что совсем уж диковатых Сванети и Хевсурети) смещение «племенного» князя рядовые общинники встретили очень настороженно. Впрочем, дворяне (профи-воины типа «викинг»), привыкшие подчиняться только вождю клана, тоже. Опять-таки как в горной Шотландии, где новации Лондона, как известно, спровоцировали аж два мятежа. К тому же обида и злость вовсю разогревались турецкой агентурой, очень мощной и разветвленной. Так что вскоре после получения вестей о смерти на чужбине князя Михаила, 26 июля 1866 года, в бывшем княжестве начался мятеж, позже названный «странным восстанием», поскольку до конца понять его причины представители власти так и не смогли. Хотя, в сущности, ларчик открывался очень просто. Абхазское общество (повторяю!) было намного традиционнее, нежели российское, грузинское или мегрельское. До развитого феодализма ему было еще расти и расти, в самом разгаре было эпоха «военной демократии», именуемая также «эпохой варварства», – нечто типа Скандинавии в VII–VIII веках. Соответственно, и того, что русские власти считали «крепостным правом», которое необходимо отменить, в крае не было и в помине, а чтобы понять, что же есть, надо было долго изучать вопрос.
В общем, когда на большом сходе в селе Лыхны уполномоченные наместника сообщили огромной и настороженной толпе о грядущем «освобождении от рабства», рядовые общинники оскорбились. Еще больше взвело толпу упоминание о «выплатах за землю», поскольку земля была как бы «общая», а потому как, кому, что и за что платить, понять было невозможно, зато возникло справедливое подозрение, что теперь часть угодий отнимут, а за то, что оставят, придется платить. Так что в ответ на требования дать информацию о размере участков сход ответил категорическим отказом. Этого можно было ожидать и при минимальном знании местных условий не допустить обострения, но, к сожалению, оба уполномоченных, Измайлов и Черепов, мало того что мыслили реалиями Грузии, где до того служили, но к тому же были хамами, плохо соображавшими, где находятся и с кем говорят. Чуть лучше ориентировался в реалиях полковник Коньяр, начальник Сухумского округа, который лично выехал на место и вступил в переговоры, но было уже поздно. Рвануло по той же схеме, как много позже в Афгане, где школы с совместным обучением мальчиков и девочек и больницы, где в рентгенкабинете следует раздеваться даже дамам, мобилизовали против проклятых шурави тысячи счастья своего не желавших понять правоверных.
Как позже писал свидетель событий, наследный княжич Георгий Михайлович, «надменное отношение вызвало бурю». Началась стрельба, появились убитые, семитысячная толпа, смяв казачью сотню, штурмом взяла княжеский дворец; в схватке погибли оба уполномоченных, полковник, четыре офицера и более полусотни казаков. По тем временам и местам весьма серьезные потери, не в каждом бою с абреками получавшиеся. Спустя несколько часов, когда к событиям подключились муллы и турецкие симпатики, мятеж охватил всю Абхазию, в первую очередь горные, не так уж давно присоединенные области. На следующий день уже более чем 20-тысячная толпа вошла в Сухуми, оттеснив гарнизон города в цитадель, взять которую, естественно, была не в силах, однако 28 июля отступила в горы, не устояв перед прибывшим из Поти десантом. Вторая попытка занять столицу – уже под лозунгом восстановления княжества и коронации Георгия Шервашидзе, объявленного князем (сам он, впрочем, от такой чести уклонился, спрятавшись от подданных), – провалилась 30 июня. А через пару дней были рассеяны небольшие отряды наиболее упрямых бунтовщиков, отступившие в горы в ожидании прихода турок, которые не пришли и приходить пока не собирались.
На сей раз, поскольку имело место прямое выступление против властей Империи, да еще и убийство официальных лиц, репрессии последовали более жесткие, нежели в Гурии четверть века назад и Мегрелии за 9 лет до того. Но тоже не зверские. Власти, не обращая внимания на «традиции предков», разоружили население, конфисковав даже кинжалы, но под суд отдали всего около сотни бунтовщиков, из которых расстреляли только троих, слишком уж запачканных кровью, а еще 30 отправились в Сибирь, но опять-таки не на каторгу, а на «вольное поселение». Прочих отпустили с миром. Дела рассматривались индивидуально, с указанием свыше учитывать прежние заслуги – например, некий дворянин Кягуа Куджба 100 лет от роду, ранее верно служивший России, распоряжением наместника получил разрешение «с семейством возвратиться на родину в Абхазию», хотя его сыновья были уличены в совершении серьезных правонарушений. В целом, можно было бы говорить об очередной запредельной гуманности имперских властей, если бы не издание распоряжения «О выселении из Абхазии до 1000 семейств абхазцев вовнутрь России». Согласно документу, активистам мятежа, обитающим в наиболее беспокойных, исламизированных районах, предоставлялось право выбора: переселяться либо в Россию, либо в Турцию, власти которой, уже разработавшие первые планы формирования
«башибузуков» для поселения на Балканах, согласились принять эмигрантов. Результат оказался слегка неожиданным: хотя изначально количество потенциальных эмигрантов определялось как 5–6 тысячи душ, с апреля по июнь 1867 года Абхазию в организованном порядке, на турецких судах, покинуло около 3,5 тысяч мусульманских семей (примерно 18 тысяч человек), напуганных, в первую очередь, активно распространявшимися слухами о неизбежной принудительной христианизации края. Впрочем, это уже нюансы. Как бы то ни было, с образованием на месте экс-княжества «Сухумского отдела» феодальная раздробленность, веками терзавшая Сакартвело, была преодолена окончательно.Глава XVIII. Изобретение нации
Вишневый сад
Эпоха после Великой Реформы 1861 года встряхнула Империю не по-детски. Стройная пирамида распадалась на глазах, и грузинские губернии не были исключением. Буржуазия рвалась к власти, пока еще на местном уровне, не особо выбирая средства. В июне 1865 года «первостепенные» и «почетные» граждане Тифлиса, потребовав права избирать городского голову, на тот момент назначавшегося властями, и получив отказ, спровоцировали в городе кровавый бунт «амкарств» (цехов), недовольных утратой своих средневековых льгот и не понимающих, что сохранить их все равно не удастся. К беспорядкам, разумеется, подключились и люмпены, «генералы песчаных карьеров» с городских окраин, – бывшие крепостные, аккурат тогда закладывавшие фундамент знаменитого в будущем сословия грузинских «воров в законе». Кончилось все, как положено: чернь усмирили, вожаки пошли на каторгу, амкарства под сурдинку свели почти на нет, режиссеры беспорядков откупились, а местное самоуправление, что и требовалось доказать, оказалось-таки под контролем «первостепенных» и «почетных». Куда сложнее пришлось очень-очень многочисленному и в основном небогатому дворянству. До сих пор грузин в Грузии был либо крестьянином, либо священником, либо помещиком, наезжающим в город в основном покутить да купить обновки. Мог, разумеется, идти и на государственную службу, но в основном не шли, предпочитали пользоваться благами Указа о вольности дворянства. Теперь же этим старосветским помещикам пришлось туго.
Дабы не растекаться мысию по древу, излагая общеизвестное, рекомендую всем, кто не очень в теме, перечитать бессмертный чеховский «Вишневый сад» (хотя бы в кратком изложении), – этого вполне достаточно, чтобы понять. На Южном Кавказе процесс шел, пожалуй, намного болезненнее, нежели в центральных губерниях. Настолько болезненнее, что даже правительство, весьма ревностное в этом вопросе, дало «добро» отсрочить начало реформ на несколько лет, однако принципиально это ничего не решало, а все места в городе были уже давно и прочно заняты. Опасаясь кого-то обидеть, не стану пересказывать своими словами, а приведу в точности цитату из труда «группы Вачнадзе» (опустив лишь одно, трижды повторяющееся слово, а какое, будет понятно из дальнейшего текста): «Новая эпоха, европеизация жизненного уклада вызвали потребность в большом количестве денег. Для большинства грузинского дворянства единственным источником дохода была земля. Наследственные земли дворян постепенно сокращались после ее раздела между членами семьи, соответственно сокращались и доходы, получаемые с этой земли. Грузинская аристократия, оставшись без средств, вынуждена была занимать деньги у (…) предпринимателей. Однако многие дворяне не в состоянии были вернуть долг, поэтому они продавали свои земли и полученные деньги отдавали на покрытие долга. Покупателем земли была все та же (…) буржуазия. Так, постепенно, грузинская земля переходила в руки (…) капиталистов».
Под небом голубым есть город золотой…
Теряющим все вчерашним «лучшим людям» необходимо было осмыслить себя в новой обстановке, найти свое место в жизни. В этом, кстати, заключался специфически грузинский нюанс не оригинальной, в общем, ситуации. В Западной Европе, где «третье сословие» было очень развито, и даже в России, где оно было развито, мягко говоря, не очень, его «рупорами», как известно, становились разночинцы – образованные выходцы из низов, ищущие своего места в жизни и кусок масла на хлеб. В Грузии же, где собственной буржуазии, как мы уже знаем, практически не существовало, эту социальную нишу заняли «пролетарии умственного труда» с красивыми гербами и длиннейшими, аж от Адама родословными. «Грузинское дворянство, – сказано в труде «группы Вачнадзе», – не только всем сердцем сочувствовало и способствовало национальному движению, более того, национальное движение всегда проходило под его началом», и это более чем понятно, – только «родив нацию», разоряющиеся помещики могли найти себе новое применение в роли идеологов и лидеров. В полном соответствии с социальным заказом в это время и появляется кружок интеллектуалов, позже названный «Пирвели даси» («Первая группа»), признанным лидером которой быстро становится князь Илья Чавчавадзе, юрист, литератор и блестящий публицист, ныне канонизированный Грузинской православной церковью. И по заслугам: для грузин он сделал примерно то же, что (по крайней мере, ничуть не меньше) бессмертный Габдулла Тукай для волжских татар, до того живших в качестве «мусульман» или, в лучшем случае, «булгар» и даже не подозревавших о том, что они, если вдуматься, татары. К лагерю «прогрессистов» он никак не относился, по нынешним меркам его, видимо, следовало бы определить как «свидомого исконника», то есть национал-консерватора. Западным веяниям с их социальными теориями, будучи человеком старого закала, тоже не очень доверял, полагая высшей формой общественной организации «нацию». То есть что-то типа большой семьи, существующей изначально и всегда «вещи в себе». Идеального единства, где сословные противоречия даже не второстепенны и легко разрешимы, а все чада и домочадцы объединены неким высшим «национальным» интересом, ну а раз так, то для решения всех проблем достаточно сплотиться, избавиться от чужаков и зажить своим домом, как «цивилизованные люди».
Естественно, под руководством почтенного главы семейства (в этой роли ему виделась аристократия). Что в этом он (впрочем, не только он) ошибался, ныне понятно. Даже авторы из «группы Вачнадзе» признают, что «противоречия между сословиями обуславливались объективными причинами, устранить которые Чавчавадзе и его единомышленники не могли». Да и не хотели: ближайший соратник Ильи Григорьевича, Дмитрий Кипиани, готовя по поручению правительства проект отмены крепостного права в Грузии, предложил освобождать крестьян вообще без земли, что было на ура встречено братьями по сословию. Ненавистный царизм, правда, к мнению патриота не прислушался и немного земли тем, кто ее обрабатывал, все-таки выделил. На такие мелочи, однако, мало кто из почитателей таланта великого публициста обращал внимание, разве что некоторые друзья Ильи Григорьевича (Нико Николадзе, Георгий Церетели, Сергей Месхи) спорили с идеями «социального мира» и «аристократии как двигателя прогресса», но никто эту «Меоре даси» («Вторую группу») особо не слушал. Не потому, что глупости говорили, ни в коем случае, как раз наоборот. Просто не ко времени пришлись. Перед дворянским сословием стояли вполне конкретные задачи – во-первых, выжить, а во-вторых, вернуть утраченные позиции, и для борьбы за это именно Чавчавадзе, яркий, страстный, талантливый, крайне порядочный и вообще, даже судя по фотографии, очень хороший и привлекательный человек, подходил как нельзя лучше. Поэтому первые «западники» надолго отошли на задний план, изливая обиду в мелких склоках, а рожать нацию (или, если угодно, «объединять все социальные слои, все сословия в защиту попранного чувства национального достоинства грузинского народа») было доверено будущему святому. Который, разумеется, справился. Или, во всяком случае, очень удачно толкнул процесс.
Как закалялась сталь
Естественным продолжением идеи Ильи Григорьевича о «нации-семье» стала, конечно, теория о некоей бывшей когда-то «идеальной Грузии». Этакой кавказской Стране Кокейн, где реки текли молоком и медом, которую нехорошая, варварская, можно сказать, Россия захватила грубой силой. Может, и на благо (о роли Ирана и Турции тогда помнили), но все равно, нарушила все клятвы и превратила в обездоленную колонию, ставя целью уничтожить «грузинское национальное самосознание». Исходя из чего, естественной стратегической целью становился курс на отделение и возвращение к старым добрым временам. Пусть не сейчас, но когда-нибудь обязательно. Так, судя даже по самым ранним произведениям, вроде «Записок путника», видел ситуацию сам Чавчавадзе, так полагали и его близкие единомышленники типа уже поминавшегося Дмитрия Кипиани, одного из участников заговора 1832 года, помилованного, сделавшего неплохую карьеру, но принципами при всем том не поступившегося. Будучи разумными людьми, господа из «Пирвели даси» сознавали, что без широкой, очень широкой поддержки конечной цели достичь не то что им (они на это не рассчитывали), но и потомкам не удастся. А потому первым пунктом плана поставили создание этой самой поддержки и вовлечение в круг своих интересов возможно более широких масс обескураженного новыми реалиями населения.