Безопасность непознанных городов

Однако само мясо, чуть более вонючее, чем большинство опробованной человечины, вскоре попросилось обратно. Возможно, из-за гребаных псов, придавших ему привкус собачатины.

Над оградой во двор свисала ветвь, ломящаяся от апельсинов. Брин сорвал один и, не чистя, с шумом высосал прямо через кожу. Затем отбросил опавшую оболочку, и та приземлилась на пустой глаз Дезире, лихо прикрыв его на манер пиратской повязки.

Учитывая плачевное состояние члена, зубы остались единственным, чем он еще мог проникать в других. Только их не тронуло пламя, хоть кончик языка и сильно пострадал от огня. Часть отвалилась, пока Брин поедал Дезире.

Апельсины, естественно, оказались обычными пустынными дичками — средство очистить нёбо после основного блюда. А Дезире была жива почти всю трапезу, хотя, увы, и отказалась ее разделять. Женщина испустила последний вздох, пока Брин неспешно обгрызал ей ухо. Тело валялось во дворе, где он ее нашел, безо всякого намека на сожаление обнюхиваемое прежним, четвероногим, любовником.

Кровавый обрубок руки, отрезанной чуть выше локтя и глубоко засунутой в вагину, торчал между ног, словно младенец с отрубленной головой.

Брин высасывал апельсины, отбрасывая пустые шкурки, пока желудок не раздулся, как воздушный шарик, готовый вот-вот лопнуть.

Солнце подползало к зениту, и на труп Дезире слетелся рой черных мух, обожженную кожу Брина стало саднить. Он заполз в тень и, растянувшись на холодных камнях мостовой, вскоре провалился в сон, который населяли тысячи острозубых пятнистых рыб. Когда они кусали его, каждая превращалась в выпученный глаз утонувшей мисс Ли.

Очнулся Брин уже в темноте. В горле саднило, словно он сорвал его криком. Живот пучило, из прямой кишки отрывистыми взрывами выходили газы.

И Брин опять хотел есть, но не для того, чтобы насытить желудок. Это зубы, новые зубы проголодались. Теперь, когда их заострили, они жаждали кусать и рвать. Кровь пульсировала в деснах, алча плоти.

Ветер швырнул в лицо горсть песка, обжигающего, словно кнут. Ночь колыхалась тысячами совокуплений, утопая в порочной страсти. Скопления тел вздымались и кряхтели в тенях, как чудовище с мириадами щупалец. Брин пробирался меж участников оргий, не обращая внимания на редкие заигрывания в свой адрес, вызванные темнотой. Во мраке обгоревшая кожа и голый череп не отпугивали, но, увы, пенис еще был синюшно-черным и припухлым, кожа с него слезала от малейшего прикосновения.

Внимание Брина привлекла блондинка под аркой, оказавшаяся в числе немногих без пары. Летящий наряд из расчетливо обмотанных вокруг тела шарфов скрывал плечи, талию и бедра, но оставлял открытыми груди и гениталии.

Затем к ней приблизились двое мужчин и, решив, что те намерены ее трахнуть, Брин чуть было не двинулся дальше. Он не имел ничего против групповух, просто не хотел дожидаться очереди.

В нескольких шагах от блондинки мужчины остановились, будто наткнувшись на непреодолимую стену. Последовал обмен словами. Женщина со смехом приподняла грудь и брызнула в лицо более высокому молоком из соска. Оно струйками устремилось вниз по лбу, каплями повисло на кустистых бровях. Мужчина слизал белую жидкость с губ и подбородка.

Его спутник выпростал член и начал яростно мастурбировать. Блондинка подалась к нему и омыла потоком молока, который смешался с брызнувшей спермой. Первый мужчина упал на колени и стал ее жадно всасывать, а второй наклонился, чтобы слизать капли молока, блестевшие у первого на лице.

Женщина обернулась и, встретившись глазами с Брином, поманила его лилейной рукой, что в серебристых лучах луны казалась перламутровой. Раздуваемые ветром кудряшки придавали блондинке сходство с Медузой Горгоной, окруженной нимбом полосатых от лунного света змей.

Брин последовал за женщиной вдоль дворовой стены и прилег с ней вдвоем под апельсиновым деревом. Она предложила налитые молоком груди. Сунув голову в ложбинку, Брин вдохнул запах цветов, фруктов и клубники со сливками.

Он покатал ее нежные соски между пальцев. Зубам не терпелось в них вгрызться.

— Хочешь пить? — Женщина обеими руками сжала грудь, выстрелив в него струей бледной пахучей жидкости.

Поймав в лицо мускусно пахнущий заряд, Брин с гримасой отпрянул.

Вязкая и слизкая субстанция закапала с остатков волос.

— Отличный фокус, — похвалил он, оправившись от потрясения. — И как ты, сучка, это делаешь? Жрешь столько членов, что твои сиськи плюются спермой?

Брин набросил ей на лицо один из шарфов. Через полупрозрачную ткань просвечивали стремительные глаза и очертания приоткрытых губ Он прижал шелк, перекрывая доступ воздуха.

Рот женщины изумленно изогнулся. Брин присел над ней и, сминая черты, которые стали плоскими и искаженными, как потекший акварельный рисунок, начал душить ее шарфом.

Женщина высвободила руки и снова сжала грудь. В Брина ударила прозрачная едкая жидкость и дорожкой пламени устремилась по обгоревшему животу вниз. Слабый фоновый шум боли, который Брин постепенно учился игнорировать, превратился в неимоверную муку и захлестнул синапсы. За глазами в огненном хороводе закружились красно-черные вспышки.

— Ах ты тварь! — выкрикнул он, как только вернулось дыхание.

Брин прижал женщину к земле, намереваясь убить максимально мучительно, ободрать новенькими клыками, как апельсин, и оставить истекать кровью.

Но к его потрясению, женщина ускользнула, не дав искромсать ее лицо в кровавую кашу. Кости перегруппировались, тело, растворившись, перетекло в новую ипостась. У Брина возникло странное ощущение, что ветер развеивает ее прямо из-под пальцев, превращая в песчаную поземку. В какой-то миг Брину показалось, что женщина исчезла, нахлынули такие грусть и паника, словно он навсегда лишился возлюбленной.

Заорав от ярости, он врезал кулаком в размытый вихрь под собой.

Рука глубоко вошла в податливую, изменчивую плоть. На костяшках мимолетно отпечаталась волнистая зебра ребер, по запястью растеклись очертания бренчащего сердца, и Брин, вскрикнув, выдернул кулак из тела, с которым снова происходили метаморфозы.

Руки существа, теперь похожие на лопаты и покрытые пучками колючего меха, обрушили Брину на голову оглушающе сильный удар, грозивший вогнать барабанные перепонки в череп и вырвать те жалкие остатки волос, что еще прилипали к вискам окровавленными сосульками. Второй удар сбил Брина с ног. Перед глазами разлилась мерцающая неоновая тьма.

Сквозь запах скопившейся во рту крови донесся пряный привкус гвоздики и шафрана, а еще пикантный намек на горчицу.

Наконец осмелившись открыть глаза, Брин увидел над собой Турка, чьи мрачные черты были отмечены грустью и усталостью, наводившими на мысль, что он пришел не из садистских побуждений, а выполняя неприятное обязательство.