Безудержная любовь

Он взглянул на меня.

— Ты скучаешь по танцам?

— Да, — без колебаний сказала я. — Без танцев огромная часть меня как будто просто мертва — моя душа или что-то в этом роде. Это всегда было моим убежищем, моей страстью, моим самым счастливым местом.

— Сколько тебе было лет, когда ты начала?

— Два. И это была чистая удача, которая заставила меня начать. Моя мама устроилась на работу уборщицей в местную танцевальную студию по воскресеньям, когда она была закрыта, и ей пришлось взять меня с собой. Раньше я часами кружилась, прыгала и танцевала под музыку, которую слышала только я, перед всеми этими зеркалами. Однажды владелица студии занималась бумажной работой или чем-то еще, увидела меня и подумала, что у меня есть потенциал. Она пригласила меня пойти на бесплатный урок, хотя технически я еще не достигла достаточного возраста.

— И тебе это понравилось?

— Больше, чем что либо, — детская радость от прихода в студию перед занятиями снова охватила меня. — Когда я росла, я никогда не была так счастлива, как тогда, когда танцевала. Не только потому, что я привлекала внимание, хотя внимание было приятным. Но я часто была дома одна, а в студии всегда было очень оживленно, шумно и гостеприимно. Это был второй дом. Мои учителя и друзья были как семья.

— Могу поспорить, что ты была там лучшей.

Я рассмеялась.

— Знаешь что? Я была хороша, но не всегда была лучшей. Я просто работала изо всех сил, и было очевидно, что мне нравится быть там и я хочу учиться. Я была полна решимости и нацелена на приз, — я улыбнулась ему. — Какой у тебя был приз, когда ты был молодым? Ты всегда хотел вести семейный бизнес?

— Не совсем, — он молчал мгновение, глядя на дорогу. — Я хотел поступить в колледж, чтобы изучать архитектуру.

— Почему ты этого не сделал?

— Моя семья нуждалась во мне дома.

Я ждала, что он продолжит, но он этого не сделал, и я поняла, что для Остина все было так просто: его семья нуждалась в нем, и он не собирался их подводить. Он отложил свои собственные цели, остался дома, помогал воспитывать братьев и сестер и работал со своим отцом. Затем он наблюдал, как каждый из его братьев и сестер покидает гнездо, чтобы преследовать свои мечты. Теперь для меня стало еще более понятным то, что он настоял на том, чтобы вырастить близнецов самостоятельно, а не отказываться от них. Он никогда не ставил свои нужды и желания на первое место.

Это было достойно и, несомненно, сексуально, но это также должно было привести к большому удерживаемому разочарованию, не так ли? Он когда-нибудь злился? Обижался ли он когда-нибудь на то, что его оставили позади? Тот, кому так и не удалось добиться того, чего он хотел? Даже сейчас он отказывался покидать семейный бизнес и относился к своему мебельному бизнесу скорее как к страстному проекту.

А как насчет личных потребностей? Он был замечательным сыном, отцом и братом, но он все еще оставался мужчиной. Я взглянула на его красивый профиль, затем позволила своему взгляду скользнуть вниз по его груди к верхушке бедер. Воспоминания о прошлой ночи наполнили мой разум, и трепет в животе переместился между ног.

Я хотела, чтобы он снова был в моей постели сегодня вечером, но более того, мне хотелось сделать для него что-то, что заставило бы его почувствовать себя центром вселенной. Как будто только его потребности имели значение.

Он мог бы доставить этот стол сегодня утром, а остаток дня провести в своей мастерской, занимаясь любимым делом. Это был его первый полный день без детей. Вместо этого он провел большую часть дня, везя меня в Чикаго только потому, что он не хотел, чтобы я встречалась со своим бывшим наедине. И он тоже заступился за меня. Он бы принял на себя удар вместо меня, если бы Нил не сделал такой смехотворно медленный и очевидный удар.

Я чувствовала, что он поставил меня на первое место. Кроме моей мамы, кто-нибудь еще когда-нибудь делал это?

Он закинул левую руку за правое плечо и помял мышцу.

— Тебя это все еще беспокоит? — спросила я. — Вот, позволь мне, — поерзав боком на сиденье, я протянула руку и начала массировать его шею и плечо. — Боже, ты такой зажатый. Нам нужно тебя растянуть.

— Это звучит чертовски больно. Я представляю себе стеллаж.

Я хихикнула.

— Никаких устройств для пыток. Мы займемся йогой вместе.

— Ни. За. Что.

— Почему нет? Детям это нравится.

— У детей тела семилетних. И кроме того, я не могу сосредоточиться на растяжке, пока ты выполняешь эти позы йоги. Я чуть не сошел с ума в первое утро, когда увидел тебя на заднем дворе.

— Ах, да? Ты наблюдал за мной? — застенчиво спросила я.

— Я не мог отвести взгляд — я чувствовал себя самым большим извращенцем в мире.

— Это было всего лишь несколько поз йоги.

— Не в моей голове, в ней все иначе.

— Хорошо, тогда как насчет настоящего массажа?

— Нет, спасибо. Мне не нравятся руки других людей по всему моему телу.

— Я имела в виду от себя, глупый, — я наклонилась ближе, чтобы прошептать ему на ухо. — Со счастливым концом.

Он застонал.

— Из-за тебя мои штаны становятся тесными.

— Я могу позаботиться об этом прямо сейчас, если хочешь, — я переместила руку к его промежности и погладила его через джинсовую ткань. — Рукой или ртом.

— Иисус Христос. Ты должна прекратить это, иначе я не смогу водить машину. И мне придется потратить немало времени, объясняя полицейскому, который стоит за нами, почему я стою на дороге.

— Это нормально. Ты можешь сохранить все это для меня, пока мы не вернемся домой, — я снова наклонилась и потянула зубами мочку его уха. — К тому времени меня будет очень мучать жажда.

Его челюсть сжалась. — Ебать.

— И Остин, нам, наверное, стоит остановиться и купить еще презервативов. Огромную коробку.

Несмотря на то, что за нами стоял полицейский, он немного сильнее надавил на газ.

Мы вернулись домой почти к одиннадцати. Когда мы подъехали к подъездной дорожке, Остин сказал, что хочет побыстрее позвонить детям.

— Это нормально, — сказала я. — В любом случае, я бы хотела принять душ.

— Я тоже. Я оставлю заднюю дверь открытой. Придешь, когда будешь готова?

— Ты хочешь, чтобы я пришла в дом? — удивленно спросила я.

— Все в порядке?

— Да, я просто… — я изо всех сил пыталась объяснить, почему это было так важно. — Дом — это ваше семейное пространство. Я не хочу в это вмешиваться.

Он склонил голову.

— Вероника, последние шесть часов я только и делал, что думал о том, как буду вторгаться в твое тело. Черт побери, можешь переночевать в моей комнате.