Безумец и его сыновья
Шрифт:
Собрал он те деньги, которые ему совали, и обратно протянул:
— Оставьте деткам своим на краюху!
Тем же, кто упал, упившись, и не в силах был подняться, заправил вывороченные карманы и, выведя на улицу, на холодке укладывал.
Прознал про то трактирщик:
— Пошел вон с глаз моих! Не будет от тебя никакого толку!
Хозяин магазина его учил:
— Смотри перво-наперво, кто перед тобою — ежели из благородных — стелись, ибо нет никого дороже таких покупателей! Пол мети перед гостем таким, выкатывай товар не мешкая. Иное дело — чернь уличная, мужики лапотные, их бабы глупые — не стесняясь, на них покрикивай, бросай товар на весы без всякого смущения.
И поставил малого за прилавок.
Пришла вдова и заплакала: у нее семеро сидят по лавкам, кушать просят. Стала вымаливать хоть зачерствелых крошек. Алеша дал ей муки, дал сахару, налил масла — денег же не спросил:
— Занесешь, когда будут.
И сказал вернувшемуся хозяину:
— Разве Христос не велел делиться со вдовами, с убогими? Разве убудет твоего товара? Набиты им доверху магазин и амбары!
Ответил хозяин после раздумья:
— Все это я не раз слыхал от нищих, от попов с монахами, от лентяев да лежебок. Одно мне неведомо — откуда ты, сын пропащей матери, никого кроме пьяниц да сводней не видевший, узнал про Иисуса Христа?
И вздохнул, сокрушаясь:
— Беда в том, что не место Христу за прилавком!
Мальчишка ответил:
— Поистине, место это — царство Рогатого!
Вздыхал хозяин, расставаясь с упрямым:
— Быть, быть тебе голодному.
Возвращался пьянчужкин сын, не найдя себе ни еды, ни работы. Непогода застала его в чистом поле. Обессилев, сел он и обращал к небу глаза:
— Вверяю себя тебе, Господи! Ведь истинно: раз Ты дал мне жизнь и наградил руками, ногами и головой — неужто не позаботишься и о пище телесной?
Пролился тут на малого холодный дождь и промочил до нитки. Он, не державший три дня во рту ни хлебной крошки, воскликнул, радуясь:
— Не знак ли это — вставать и; спешить далее? Ничто так не бодрит, не будит, как пролившийся дождь!
И благодарил Бога за дождь.
Сын же царский страдал в своей золотой кроватке. И так говорил с тоской, глядя из окон на то, как набегает туча и проливается дождь:
— Кабы мне бегать под тем дождем!
На столах у царевича лежало великое множество закусок; были там икра, балыки, селедка и канапе, и сосиски, и суп с волованчиками, пирожки к гренки с сыром, и различные овощи с приправами, фрукты и пирожные, торты, шербет и конфеты.
Приезжали во сверкающий царский дверец уральские казаки, привозили подарки из далекой Сибири. Бородатые кавалеры Георгия вносили блюда с осетрами, выкатывали бочонки с икрой свежайшего посола. Большая честь была для казаков свой первый улов на сибирских реках отдать царю и царевичу. Переливалась под хрустальными люстрами янтарная икра, и были почетными гостями белуга и семга невероятных размеров. Радовались здоровые, розовощекие сибирские казачки своим же подаркам и щедро наделяли всех икрою и рыбой — пудами везли казацкую добычу.
Потчевал и царь гостей-казаков — им выносили всякие угощения, наливали чистой водочки — пили они за здоровье царского дома и пели и плясали перед царевичем. Уговаривали самого царского сына подгулявшие казачки:
— Попробуйте рыбки нашей, отведайте икорочки! На всем свете не найдете такого лакомства.
Царевич же отворачивался.
Печальным сидел он за столом, и блюда оставались нетронуты.
Тогда начальник крымских виноградников наклонялся к самому государю:
— Не выпьет царевич для аппетита вкусного моего винца? Ах, моя «Массандра»! Она любого заставит покушать.
Предлагали вина царевичу — он со вздохом отказывался.
А плут, вернувшись к родителям,
махнул рукой на всякую работу. Смастерил он себе новую дудочку. Не отходила от Алешки счастливая матушка, вся в слезах от радости:— Не отпущу более от себя, не отдам кровиночку. Пусть рядом со мною ест, пьет Алешенька, пусть, пусть играет себе на дудочке!
Соседи, слыша с утра до вечера частушки, которые распевал мальчишка, жалели его родителей:
— Видать, на роду написано пропасть непослушному! Увело его с дороги прямой по колдобинам, по рытвинам. Что же будет потом с малым, коли сейчас разбойничает?
И сердились — просвистел он им все уши своего дудочкой. Лишь дурачок Теля радовался возвращению плута. Никуда он не отходил от товарища, глядел ему в рот да приплясывал.
Вернулся домой потаскушкин сын и застал пустой свою избу — куда его мать подалась, никому было неведомо.
Пожалели его в деревне. Сшили всем миром порты и рубаху, сплели лапти — и отдали прислуживать пастуху. Ранним утром пастух будил малого, гнали они стадо в поля, к густым подлескам. Разбредались коровы — и уходил в тень пастух, волоча за собою кнут. Малому же как-то сказал:
— Сделай себе дудочку. Славно слышать Пастухову свирельку.
Алеша сделал себе дудочку — но пела его свирелька печально, словно плакала.
Не выдержал пастух, погладил по вихрам мальчишку:
— Хочется слезы лить от твоих песен! Выводил бы веселую плясовую, от которой ноги бы сами бежали… Так нет! Не по годам серьезность твоя!
Доставал он хлеб, протягивал малому:
— Ешь, только не выводи так жалобно. Не береди душу.
Царевич же Алексей сидел во дворце возле открытых окон.
Услышал он одним вечером — далеко-далеко, за дворцовыми парками, за воротами играет детская дудочка.
Тошно стало царевичу. Слезно просил он мать-царицу:
— Отпусти меня в парк срезать веточку. Хочу сам себе сделать свирель…
Испугалась царица. И запретила сыну даже из окон выглядывать.
Дядькам строго наказывала:
— Как бы ни плакал царевич, как бы ни требовал — не давать ему ножей, не выпускать и на лестницы!
Принесли царевичу мягких лошадок, тряпичных кукол — лучшие мастера сработали игрушки царскому сыну. Как живые были ватные лошадки, куклы были сшиты с великим тщанием — не мог он зацепиться за них, пораниться. Но не притрагивался царевич к царским игрушкам. Желал сам смастерить себе простую дудку.
И не мог этого сделать!
ГЛАВА III
Прошло время: Алешка-плут, когда вырос, подался в кабак. Теля рядом с ним терся — таращил дурачок на друга восторженные глаза.
Трактир с утра до ночи плясал да дрался. И пел плут, увеселяя гуляк:
— Была кузница — сгорела. Была мельница — сплыла! Был сарайчик — батька пропил, А избушку пропил я…Кормили Алешку курятинкой да свининой, блинами с икрою и расстегаями, смеясь над его проделками. Трактирные девки сажали Алешку с собою за стол, на него заглядывались, гладили его кудри и вздыхали по красавчику. И текло вино и пиво по столам из опрокинутых бутылей, валились под стол пьянчужки. Отплясывал Алешка, в одной руке зажимая жареную баранью ногу, в другой — масленый блин. Выучился он выделывать коленца на зависть любому плясуну — и славно выкомаривал, сам одетый в рубаху, в поддевочку, в красные шаровары да мягкие сапожки, розовощекий и пригожий. И млели от него трактирные девки, кормили, приголубливали, наливали водки да наливочки, пододвигали соленых огурчиков, грибков со сметаной.