Безумие
Шрифт:
Когда-то Жора убил одного дилера. В ссоре пырнул его ножом. Светлю убил свою бабушку. Светлю был болен шизофренией и осознавал свою болезнь, по крайней мере, когда был в ремиссии. А в моменты приступов он становился мрачным, полностью отрешенным от мира, и даже одно предположение о том, что может таиться в его голове, вызывало ужас. Светлю был по-настоящему опасен, когда был не в себе. Однажды, несколько месяцев назад, в остром состоянии, как будто по приказу внутреннего голоса он переломал ноги своему соседу по палате. Просто раздобыл где-то кол толщиной с мужское запястье, замахнулся и хорошенько отходил им тело соседа, укутанное одеялом. Пострадали однако
Так что Новый год я собирался встретить в компании двух сумасшедших убийц. Мне бы хотелось их так называть. Я бы мог, будучи политкорректным лицемером, назвать их сотней разных способов. Психбольными с гомицидным поведением, например, или другими подобными эвфемизмами. Но они бы все равно остались сумасшедшими убийцами. Вся психиатрия простиралась передо мной, по уши забитая отвратительными, лукавыми эвфемизмами. Новые и затертые имена любых трагедий этого мира. Попытки суицида и дезадаптивное поведение. Глупости, глупости, глупости… Вот так я сидел и ждал наступления Нового года в компании двух сумасшедших убийц.
— Пошли, парни! — кинул я бодрый клич, поддавшись эйфории отчаявшегося. — Пора нам повеселиться.
— И бабы будут? — невесело пошутил Жора.
— Будет вам сто баб, — прорычал я и зашагал по коридору, а они зашаркали за мной следом своими пропахшими мочой тапочками.
В кабинете мы уселись, и я откупорил бутылку. Через несколько минут должен был наступить Новый год. Странное ощущение. Я налил с палец парням, а себе оставил всю бутылку. Мы чокнулись.
— И в Новом году никаких убийств, обещаете? — нелепо засмеялся я, и они вслед за мною. Полный бред. Они стеснялись своих убийств, и я старался не напоминать им об этом. «Да ладно, что уж там», — хотелось сказать мне. И помирить всех. Себя с этим миром, а этих сумасшедших парней — со своей совестью. Я был миротворцем, очень грустным миротворцем. Мне хотелось сказать им: «Ладно, ну убили вы пятого-десятого, но начиная с сегодняшнего дня вы должны обещать мне стать хорошими, и все образуется. Чего уж там, не будем прошлое ворошить. Ваше здоровье!»
— И с Нового года никаких убийств, — повторил я снова, но уже тише, как будто говорил это самому себе. Они подняли стаканы, я бутылку, и мы сделали по глотку.
Остаток ночи мы провели в скучном созерцании какого-то рок концерта, я угощал их сладостями и сигаретами, но пить больше не давал. Они все же были пациентами. И убийцами. А вот мне все время хотелось выпить. И я сам выцедил весь коньяк, потом пол-литра виски, который нашел в шкафу дежурки. «Так уже намного лучше! — сказал я себе около трех ночи. — Жизнь продолжается!»
— Пока, парни! — вытолкнул я своих приятелей из кабинета и повалился на кровать. Наконец-то.
Принимать благодеяние
Будьте же равнодушны, принимая что-либо!
Оказывайте честь уже тем, что принимаете…
— Как ты думаешь, — обратился я к Ив, когда мы сидели в теплом и солнечном кабинете психологов, — надо ли все время раздавать мелочь и сигареты пациентам?
19
Перевод Ю. Антоновского.
— Ну-у-у… — смотрела в окно Ив. Около корпуса, в
котором мы находились, мотались три или четыре пациента.— Нужно ли… я имею в виду не тебя, а вообще… стоит ли давать пациентам мелочь? И сигареты… Чистоплюйство какое-то. Этим мы их только портим, не находишь?
— Ты же знаешь, что все не так просто… — пробормотала Ив и поправила рыжеватую прядь, упавшую ей на лоб. И она мне показалась сейчас такой милой и трогательной, с этими ее девчачьими рыжими волосами. Ах, какой хиппи она была, и какими мы были идиотами! Черт возьми! Вот о чем я размышлял: совсем скоро нам должно было стукнуть по тридцать, а мы все еще были смешными и непрактичными идеалистами, или как там таких, как мы, называют.
Я и она — какая картина! Я улыбался, наблюдая за ней со спины. «Мы — повзрослевшие, но не ставшие взрослыми хиппи», — при этой мысли я испытал какую-то особую нежность к нам обоим. Ко мне и к Ив в этом залитом солнцем корпусе.
— А что тут сложного, Иванка? — улыбнулся я и дотронулся до ее шеи.
— Ты и сам знаешь! — она как будто погрузилась в блаженство: было около двенадцати, Больница затихла, светило солнце.
— Да, знаю! Считается, что деньги давать нельзя, потому что так больные учатся несамостоятельности? Становятся зависимыми.
— Так в принципе и есть, — сказала Ив и повернулась, села за стол, закурила.
— У тебя есть выпить? — спросил я и прямиком полез в ее тумбочку. Там стояла бутылка водки, оставшаяся с какой-то давнишней тусовки психологов. Я плеснул себе немного в баночку из-под детского питания, предварительно глотнув из бутылки. Мне стало тепло. Приятно.
— Значит, вот о чем я думаю, посмотри на него… — продолжил я, указывая на одного из шляющихся перед корпусом пациентов. Это был старый пациент, то есть поступивший к нам давно. — Видишь его? Как его зовут?
— Ангел. Добрый человек, — без особого интереса ответила Ив.
— Это его прозвище?
— Ага, — подтвердила Ив. — Он так ко всем обращается. Говорит: «Добрый человек, не угостишь сигареткой, а, добрый человек. Только одну. Мне больше и не надо. А? Дашь сигаретку, добрый человек? Ты добрый человек». Так он каждого останавливает.
— Забавно… Так что… Вот он, например, клянчит деньги и сигареты, значит, он зависим от Больницы. Ты ему даешь, я знаю. Но каждый раз, когда ты ему даешь…
— Послушай, нечего меня обвинять! — прервала меня мягко Ив, будто это замечание ее задело. — Ты тоже им даешь.
— Ну да! Только вот чем больше мы им давали, тем более зависимыми их делали.
— Это правда! — согласилась Ив и вздохнула.
— Ладно! Они зависимы от наших подаяний, по крайней мере, мы так привыкли думать… Так принято рассуждать. Но если по-честному, то мы от них тоже зависим.
— Да! — еще глубже вздохнула Ив. — Сложный вопрос. Вот я и думаю, что наоборот, это мы должны быть им благодарны. Это мы зависимы. Если бы их не было, кому бы мы подавали?
— Да! — оживился я, обрадовавшись ее сообразительности. Я был рад, что она думает так же, как я. — Мы зависимы от этих людей! Они делают нас… — я остановился и зашевелил пальцами в воздухе, стараясь подобрать нужное слово. — Эти люди, больные люди, наши пациенты… оказывают нам… благодеяние! Благодеяние, именно! Если бы не они, то кому бы мы сами оказывали благодеяние каждый день? Как бы мы могли почувствовать себя благодетелями? А, Иванка? Почувствовать себя мучениками, беззаветными подвижниками? — Ух ты, какое я слово выдумал! Что скажешь?