Безумная

В квартире она встречает с пяток людей, обречённых на принудительную игру в фанты — разочаровать именинника с творческим жалом в попе никак нельзя. Интересно, какой бред у них в бумажках. По себе же — просто надеется, что ей не въедут в глаз.

Влада просит бокал шампанского, забегая вперёд. Не все ещё гости подъехали. Собственно, одно это и заставляет её раскупорить бутылку. Вскоре подтянутся те, кому она оказалась не нужна. Семья — это святое. Священнее, чем она.

Влада на секунду закусывает губы, вспоминая их запачканными поцелуями Дани. Семья — это петтинг (чтобы не забыть, как это делается). В их (не) уникальном случае. Было бы не дурно сделать звонок в Индию и сказать, что они семья. А то так непонятно.

Петька — ослепляющая вспышка, забирающая всё пространство во флуоресцентный свет. Но свет пробивают изъяны в его внешности — тёмные круги под глазами и съеденные бессмысленным голодом скулы.

Поток света с чёрными брешами движется к ней. И вот весь его пробитый свет растворяется у неё в ладонях. Никонов осматривает её, словно музейный экспонат, ценное ископаемое. Цепляет пальцами отросшие концы её волос.

— Владик, всё так запуталось, я как-нибудь позже расскажу обо всём.

В сгнивший свет его ауры входит Катерина, по-хозяйски вкладывая свою руку ему в ладонь. Имеет право — жена же.

— Так и знала, что дядя пригласит тебя.

Они все изменились за прошедший месяц. Стали какими-то незнакомцами друг другу. Нет больше той школьной любви с привкусом мела и бумаги в клетку. И они уже не интересны ей. Отгорело что-то внутри — уходя, они забыли выключить в ней газ, баллон распёрло, вот и прогорело всё дотла.

Зато Мирон Дмитриевич всё потушил перед уходом, даже поправил коврик у двери. Он подходит к ней вплотную, несмотря на кольцо, протирающее до кости безымянный палец.

— Покурим?

***

Мирону не идёт курить. Точно так же как и не идёт жена. Ему идёт Влада со всеми её татуировками, бритыми висками, сигаретами, красным вином и узким влагалищем.

— Я устал быть отцом, безумная. Мне надоела собственная дочь, которая ебётся с левым мужиком, а я же мудрый отец, должен принимать её такую, какой она себя лепит. Надоело жалостливое ебло Никонова, который не может ей вломить за её блядовитость. Я бы позволил ему, наверное. Сам же не ударю.

Он одним моментом схватывает губами её губы, когда сигарета заканчивается на середине. Он до отчаяния, до исступления, до икроножных судорог её.

— Убивает твоя пассивность, стена. Твои сигареты… как же я их ненавижу.

Влада углубляет поцелуй; ей нужен тот сигаретный дым, что густеет у него в горле, ей нужны знакомые спазмы внизу живота.

Она не раздевает его. Расстёгнутой ширинки вполне достаточно, чтобы завести и завестись самой. Трусики нагреваются под влажным пятном. Полоска мокрого материала устраняется — он рвёт трусики в нити.

Они ебут друг друга на износ — кто первый развалится под катком оргазма, тот и проиграл. Они затыкают друг другу рты потными ладонями, чтобы все звуки нагревались в них и лопались электрическими лампочками (чтобы все стёкла от лопнувшей лампочки застряли непременно в ней, чтобы она поняла, сколько боли он потратил на неё).

— Кто-то выложит в сеть наше порно, — совсем не горькая усмешка.

Дом полон людей…

***

Влада второпях исполняет свой фант — выливает на гостей ведро воды. Мирон, напротив, откладывает до следующего дня рождения брата.

Они покидают праздник под недоумённые взгляды собравшихся.

Они едут к Мирону в квартиру, чтобы восполнить все утраты этого года и нереализованные планы. И Влада впервые чувствует волнующую дрожь от соприкосновения их пальцев. Любовь всегда была в них, при них, за них.

— Хуерре ми? — Влада отдёргивает его руку с руля, отыскивает под материалом рубашки татуировку.

Татуировка не сведена. Обжигает глаза чёрным. Всё та же крона ветвистых рогов оленя, всё тот же посыл для единственной любимой женщины в его жизни. Наверное, не стоило помещать «marry me» в спутанные перекладины рогов — вся их жизнь запуталась.

— Разводись с ней, — Влада проводит языком по набитым буквам, филигранно прорисовывая каждую. — Давай поженимся.

Предложение от безумной, влажные ладони, большая скорость, скользкая дорога — всё сложилось для поездки в один конец. Летально. И столько первозданного, незапятнанного света в их глазах, будто их накрыло белоснежной фатой. А это всего лишь фары грузовика.

***

«Безумной

От любящих родителей, брата, друга»

«Безумному

От любящих родителей, брата и дочери»

Комментарий к Часть XIII.

Тринадцать частей - вполне подходит для смерти.