Безумные дамочки

— Извини, — сказала Беверли, почувствовав дикую усталость, — но тебе надо уйти.

Потом вспомнила о Симоне и Хорхе.

— И забирай брата с собой, — добавила она, думая, что Хорхе, наверное, тоже женат.

— Как я могу его забрать? — спросил Эдуардо. — Он же там.

— Именно. Он в моей спальне, а я хочу спать. Постучи в дверь и скажи, что уходишь. Это не так уж сложно.

Эдуардо смотрел на нее, как на сумасшедшую.

— Я тебя не понимаю, — сказал он наконец. — Ты и впрямь думаешь, что я прерву мужчину в такой момент? Ты думаешь, что я настолько жесток? И бессердечен?

Страсть против ее истерики.

— Тогда я сама, — сказала она.

Он схватил ее руку.

— Нет. Нельзя. Невозможно.

— Нельзя? Ты так считаешь? Нельзя? Посмотрим!

И прежде чем он сумел схватить ее, она влетела в спальню. Свет, падавший из-за спины, осветил две переплевшиеся фигуры на кровати (моей кровати, злобно подумала Беверли), которые так увлеклись своим делом, что даже не заметили, как в комнату вошли. Симона обвила ногами шею Хорхе, ее розовый педикюр тускло мерцал в падающем на кровать луче света. Хорхе работал как бешеный, похоже было, что он вот-вот пересечет финишную ленту. Беверли видела капельки пота на его спине, чувствовала влажно-горячий запах тела.

Она окаменела и тут же услышала звуки сдавленного голоса.

— Me voy, — кричал он. — Me voy.

Казалось, сама кровать победно заскакала в сумраке беззвездной ночи. Наконец она остановилась, когда Хорхе отвалился от мокрого изогнутого тела Симоны. И только сейчас эти двое удивленно подняли глаза и увидели в дверях Беверли и Эдуардо. Симона хихикнула и натянула на себя одеяло, а Хорхе, ухмыляясь, распростерся во всей своей красе. Не обращая внимания на брата, он обратился к Беверли:

— Значит, любишь смотреть, как другие трахаются? Вот что тебе нравится, да? Может, в другой раз мы пригласим и тебя присоединиться к нам. Тебе это тоже нравится?

Потрясенная словами Хорхе, его обнаженным телом, сценой, которую только что видела, актом, который едва не совершила с Эдуардо, Беверли отступила назад. Надо бежать. Сумочка Симоны лежала на кофейном столике, она схватила ее и трясущимися руками начала искать ключ от номера Симоны. Не произнеся ни слова, пронеслась мимо ошеломленного Эдуардо, выбежала в коридор, едва не грохнувшись на навощенном полу. В висках запульсировало, а во рту появился знакомый кислый привкус.

Ей надо вернуться к себе и взять таблетки, но она не переступит порог своего номера, лучше уж умереть от боли. И лучше побежать по лестнице, чем ждать лифт. Она помчалась по винтовой лестнице в номер 412, где рухнула на нерасстеленную кровать Симоны, и ее обмыли дикие волны разыгравшейся мигрени.

Впервые в жизни Беверли и не пыталась с ними бороться. Проще мучиться. Приятнее.

Ей удалось пережить ночь, то истекая потом, то дрожа от холода, и это подчинение приливам и отливам боли к утру излечило ее. Истощение — да, но и исцеление. В десять она позвонила Симоне, которая ответила бодрым, веселым голосом.

— Знаешь что? — сказала Симона. — Я трахнула и Эдуардо. Но Хорхе мне больше понравился.

Утомление не дало Беверли впасть в шок.

— Да?

— Да. Два брата за одну ночь. Шустро.

— Наверное. Давай пойдем завтракать, и ты мне обо всем расскажешь.

Через несколько минут они вышли на проспект Реформы и вдохнули свежий морозный утренний воздух. Симона надела твидовый костюм и повязала шарф. Беверли поверх шерстяного платья надела замшевое пальто.

— Чудный воздух, — сказала Симона. — Такой чистый. Я о таком уж и позабыла.

Как и о чистой жизни, подумала Беверли, удивляясь невинной радости Симоны после того, что та вытворяла ночью. Все французы — настоящие декаденты, решила она, грех у них в крови.

Они миновали отель «Континенталь-Хилтон», сверкающую крепость для американских туристов. Мальчик на углу попытался всучить им лотерейные билеты, а когда они отрицательно покачали головами, он побежал за ними, тараторя по-испански и возбужденно потрясая пачкой билетов.

— Вам повезет! — в отчаянии закричал он им вслед, и тощая фигурка в рваной кожаной куртке осталась позади.

В ресторане Симона заказала яичницу с ветчиной и какао.

— Я прожорлива, — призналась она.

Беверли лукаво глянула на нее, вспомнила о диете и заказала половинку грейпфрута и кофе.

— Как это произошло? — спросила она.

— Что?

— С Эдуардо.

— Ах, это, — пожала плечами Симона. — Не знаю. Хорхе оделся и ушел. Кажется, я заснула. А когда очнулась, Эдуардо уже был в постели.

— Ты не сопротивлялась?

— Нет. А с каких дел? — шаловливо улыбнулась Симона. — У меня было подходящее настроение.

Беверли отрезала кусочек грейпфрута.

— Надеюсь, у тебя не очень часто такое настроение? Для твоего же блага.

— Не говори глупостей. Я чудно провела время. У Хорхе больше, чем у Эдуардо, но Эдуардо искуснее. Любишь физиологические детали? Я их обожаю.

Полный разврат, подумала Беверли. Ни стыда, ни совести. Ничего.

— А как же тот парень в Нью-Йорке? Ты же по нему с ума сходишь. Роберт. Тебя при мысли о нем не мучает совесть?

Симона проглотила кусок яичницы.

— Нет. А с каких дел?

— Меня бы мучило чувство вины за измену.

Симона расхохоталась.

— Измену?

— Да. Что в этом смешного?

— Я смотрю на это иначе.

— Как?

— Ну, если хочешь знать, — начала объяснять Симона, неожиданно став серьезной. — Я считаю, что не важно, изменяю я Роберту или нет, потому что все равно не кончаю. Теперь поняла?

— Нет, — ответила Беверли, — не поняла.

Позднее, когда они пошли покупать шелковые косынки для себя и подарки родным и знакомым, Беверли решила, что Симона ее разыгрывает.

Когда через две недели Беверли и Симона прилетели в Нью-Йорк, то пообещали друг другу вскоре встретиться. Беверли сказала, что, может, Симона как-нибудь выберется на уик-энд в Гарден-Сити, и они пообедают в загородном клубе. Симона предложила, что, если Беверли окажется в городе в рабочие дни, она может позвонить в магазин, и они пообедают где-нибудь поблизости.

Ни одна из них не верила этим словам и не очень об этом сожалела. Из их краткого пребывания в Мексике каждая вынесла впечатление, что живут они в разных мирах, и, хотя обе были не удовлетворены своей жизнью, жизнь другой казалась еще более отвратительной.