Безымянная. Часть1. Путеец
Шрифт:
– Гостей не провожаешь? – спросила девушка, шмыгая носом.
– Гости гостям рознь, – подняв глаза, ответил он.
Тут из темноты вышел кот и, отряхнувшись, скользнул мимо путейца, ловко взобравшись на ящик.
– А принимаешь? – вытерев нос грязной рукой, уточнила она, приняв, кажется, максимально серьезный вид, на который только была способна.
Путеец, только выдохнув, улыбнулся, кажется еле сдерживая смех от вида мокрой растрепанной собеседницы, а теперь еще и с грязным носом.
– Пьяная? – посмотрев внимательней, спросил он, не снимая улыбку с лица.
– Да-а… – протяжно выдала она и, быстро подступив ближе, взялась без остановки болтать при этом, еще и активно жестикулируя. – Да, я напилась на последние деньги в какой-то вонючей рюмочной на Стачек! С каким-то
– Так! Погоди! – одернул ее путеец и, вынув из кармана платок, протянул ей и отступил с прохода: – Вытри лицо и проходи.
– Значит «Велком ту» еще работает? – вытираясь и поднявшись на порог, пробормотала она.
– «Велком ту» здесь работает всегда, но не для всех одинаково, – закрывая дверь произнес путеец, глядя на кота, старательно вылизывающего мокрый бок.
С дурацкой, прилипшей к лицу с самого порога улыбкой, девушка с трудом стряхнула с себя мокрое пальто, уронив его у стола. Пока она вертляво мостилась на стул, явно стараясь выглядеть трезвой, путеец поднял свалившееся тяжелым комком пальто и повесил его на вешалку ближе к печке.
Только устроившись за столом, девушка навалилась на расслабленную ладонь и то ли несмело, то ли невнятно поинтересовалась нет ли в доме чего-нибудь спиртного, наверняка думая, что знает ответ. Получив положительный отклик, даже приосанилась и сжала губы, судя по виду намереваясь продолжить разговор в этом направлении, но осеклась, когда путеец пояснил, что весь имеющийся в доме алкоголь уже нашел своего потребителя и пришел сюда только что ее ногами.
После нескольких нервных кивков и отказа хозяина дома наливать ей даже чай, так как от него ей станет только хуже, выпила воды и, навалившись на спинку стула, принялась болтать, в качестве вступления избрав набор нервной ахинеи.
Неназойливая попытка путейца остановить этот словесный шквал, напоролась на его собственные слова, в плохо шевелящихся устах девушки, звучащих как последняя надежда:
– Нужно менять это прямо сейчас, – он отступил и умолк, со всем вниманием вслушиваясь в рваный сбивчивый рассказ, заняв место на низком табурете у потрескивающей печки, иногда потягивая трубку.
После фразы девушки: «То, о чем невозможно говорить с близкими, можно спокойно разболтать незнакомцу», рассказ обрел более осмысленный вид, где начали прослеживаться логика и более ощутимое русло.
Выяснилось, что она родилась на Васильевском острове 22 июня в 1998 году в семье одного из крупных городских предпринимателей.
Ее отец Константин Давыдович торговал всем подряд, что являлось актуальным на данный момент времени, но неизменно в близких к промышленным масштабах. Так когда-то начав с продажи делового леса в Финляндию, он переключился на недвижимость, а после планомерно добрался до углеводородов. Но всю эту деятельность от большинства глаз и ушей скрывала под собой слава крупного инвестора, мецената и совсем немного ресторатора. Подобная многофункциональность совершенно естественно отбирала практически все его время, и примерно до десяти лет дочь практически его не знала. Для этого десятилетнего ребенка его можно было назвать знакомым, просто исходя из возможности отличить его от массы всех остальных мужчин этого возраста, на старой общей фотографии с какого-то отдыха, куда они ездили с семьями его прежних компаньонов, когда она была еще младенцем. Из рассказа девушки складывалось впечатление, что семья ее отцу была нужна только в качестве некого отчета обществу о собственной состоятельности, как довесок, без которого его невозможно воспринять как полноценного мужчину, к тому же это неплохой показатель доверия к нему как минимум одного человека и еще лучший указатель на то, что при случае ему есть, что терять, а общество понимает и воспринимает таких с большей охотой, только от того, что сами потенциальные «судьи» находятся в подобном же положении.
В рассказе девушки сквозили язвительные вспышки, прохладная издевка и нескладный сарказм, указующие на желание мести. Но только до тех
пор, пока она не упомянула о матери.С первых фраз ясность того, что слово «мать» с его документально-формальным и устойчиво-крепким оттенком непоколебимой хранительницы очага, совершенно не подходит той женщине, о которой шла речь. Скорее мягкое обращение «мама» или, может быть, даже «мамочка», произнесенное естественным для ребенка уменьшительно-ласкательным манером, отвечало тому образу, что вырисовывался из описания девушки.
Если метафорически попробовать применить ту нежность и некоторую долю трепетности в качестве краски, а вместо кисти использовать стереотип и достаточную долю фантазии, приложив к этому внешность самой девушки как логично самую близкую к материнской, то вид этой женщины вполне мог выглядеть так: тонкая легкая фигура, большие добрые глаза, легкая усталость во взгляде и плавная неспешная походка. Она могла носить легкое летнее платье, сандалии и, допустим, венок из ромашек на голове, хотя с тем же самым успехом просто распущенные, наверняка длинные волосы. Этому образу, будь он действительно запечатлен, более всего подошла бы акварель, а основой послужила тонкая, едва выдерживающая прикосновение кисти основа. Таким девушка создавала его.
Что касается более конкретных вещей, девушка позволила себе несколько эпизодов, предшествующих знакомству ее будущих родителей, надо полагать ровно в той форме, в которой они были ей известны.
В это время в Петербурге, собственно, как и в крупных региональных центрах страны, уставшие от социального реализма и в большей или меньшей степени голодные до мистификации граждане, кроме прочего, резво ринулись изучать разнообразные учения, оккультные практики и остальную прикладную философию, на тот момент еще имеющую статус полулегальной, но все-таки доступной. По примеру двух предыдущих десятилетий нередко передаваемую в виде размноженных на печатной машинке копий. Кроме йоги цигун и теоретической части некоторых восточных единоборств, немалой популярностью пользовались труды Карлоса Кастанеде, Елены Блаватской и семьи Рерих. А многие, так сказать, оккультистские кружки грешили тем, что не просто смешивали понятия и постулаты из всего имеющегося разнообразия, но и добавляли туда выдержки из ведических принципов, китайских, французских и даже немецких философских течений. Что вполне могло привести к потере всякой конечной цели, а значит, не просто бессмысленно, но и более всего возможно разложить всякое нравственное и личностное развитие и привести, как вариант, к выживанию из ума. Тем более странно (а для кого-то и естественно), что ее будущая, на тот момент еще достаточно молодая мама вышла из подобного «варева» сострадающей и опустошенной, в общем, убежденной буддисткой, с открытым приятием мира и легким отношением к человеческому существу в большинстве его проявлений.
Именно такой ее и встретил Константин, на тот момент времени уже осваивающий непростую долю подпольного предпринимателя, совмещая это со службой в уже «готовящейся к суициду» в качестве единственного органа управления, коммунистической партии.
Их роман вспыхнул очень быстро и вопреки расхожему утверждению о его таком же скором угасании, продолжался три года, после чего перерос в брак. На нем настоял Константин, видимо исходя из привычки фиксировать документально все, что его касалось. Надежда же со своим противоположным отношением к подобному согласилась на это только в качестве обмена. Константину официальный брак с получением свидетельств и свадьбой с приглашением компаньонов и друзей, Надежде тихую буддистскую церемонию, для чего они специально ездили в Индию.
Все девяностые годы, когда основная часть населения страны пребывала в состоянии политического и экономического шока, встав на грань выживания, их семья процветала и испытывала материальный подъем. Не в пример тому, что касалось конкретно личных отношений. Надежда продолжала развиваться в религиозно-философском направлении, закрывшись благосостоянием как куполом, а Константин, это самое благосостояние обеспечивающий, напротив, в морально-этическом плане разлагался все сильней, чему благотворно способствовала предпринимательская среда, особенно вместе с легкой подкупностью представителей власти.