Беззаветные охотники
Шрифт:
Граббе приказал окружить плотнее аул, особенно, дома, где еще сопротивлялись защитники. В темноте бой вспыхнул с новой силой. Мюриды пошли на прорыв. Кто-то падал в пропасть, кто-то полег на месте, нарвавшись на секреты. Но многие ускользнули. Шамиля не нашли. Лишь захватили его булаву и два значка с надписями из Корана.
К рассвету сражение стихло. Простоявшие на окружающих горах андийцы удалились. Граббе записал в своем дневнике: «Исполинский бой. Совершенный успех». Отчасти он был прав. Потери, вопреки ожиданиям, оказались невелики. Убиты один штаб-офицер и пятеро обер-офицеров, унтеров — 21, рядовых — 113.
Непролазные леса. Непреодолимое ущелье. Невозможный спуск. Неприступная твердыня. Все эти выражения с «не» были, в случае с русским солдатом на Кавказе, всего лишь гиперболой, призванной подчеркнуть мощь его усилий. Чеченский отряд уже знал, что его ждет новое испытание. Еще более сложное. Сложнее всего того, что было совершено. Крепость Ахульго.
Коста. Лондон, середина мая по н. ст. 1839 года.
Ночью я, конечно, не удержался. С жаром все выложил Тамаре. Ожидал охов и ахов. Моя грузинка на восклицания не расщедрилась. Взглядом охолонила меня. Я знал этот её взгляд. Такой, который отправляет тебя из натопленной парной в ледяную прорубь.
— Что? — пыл и жар, с которым я рассказывал ей про мою догадку, уже исчез.
Тамара покачала головой.
— Что???!!! — я уже кричал.
— Сам не догадываешься?
— Я дурак, знаю! Ты это хотела сказать, судя по тому, как смотришь на меня.
— Да.
— Почему?
Тамара опять вздохнула.
— Как ты меня называешь часто в таких случаях? — начала допрос.
Я задумался.
— Ну, любя и поражаясь твоей проницательности… — предварил на всякий случай. — Ну, чаще всего — «заразой»!
— Да! — кивнула Тамара. — Еще, уверена, думаешь про себя, мол, вот змея! Так?
— Да, — я не стал отнекиваться. — И при чём тут наши отношения?
— При том, дорогой мой муж, что ваша Виктория змея и зараза похлеще моего!
— Тамара!
— Вы, мужчины, наивные. Вами вертеть легче легкого, — Тамара проводила ликбез. — Стоит нам чуть открыть рот, изобразить восхищенный взгляд… Смеяться над вашими плоскими шутками. Все время вам поддакивать… Говорить о том, какие вы умные, смелые… И все! Вы в ловушке! Перестаете соображать! Верите во все, что мы вам говорим! И уже не понимаете того, что на вас уже надет ошейник, а поводок в наших руках!
— Тамара!
— Что не так? — Тамара усмехнулась. — Или я, девушка, выросшая в Грузии, ошибаюсь?
— Нет. Это и так. И не так.
— И почему — не так?
— Ну потому что есть и настоящая любовь! Как у меня с тобой, например.
— Да, есть. Конечно! Иначе бы мир уже давно опустел. И это счастье, что у нас с тобой именно так. Но не у Виктории и Александра.
— Почему ты им отказываешь в таком же счастье?!
— Потому что я чувствую её. Вижу насквозь. Она фальшивит.
— Зачем ей это нужно?
— А почему бы и нет? — Тамара усмехнулась. — Он же не захудалый абхазский князек. Он — наследник самого большого престола в мире. Отчего же такого жирного зайца в силки не поймать? Она — девушка в поиске жениха! Все так говорят.
— Том, ну… Это ты уже совсем.
— Нет. В самый раз. — Тамара покачала головой. — Вот скажи мне… Вы же там вдвоём стояли с англичанином?
— С Гудсоном.
—
Да. Судя по твоим словам, ты ошалел, когда понял, что там в ложе «зарождается любовь»! — Тома не преминула передразнить меня. — Я так и представляю, как ты посмотрел на Гудсона.Тут Тамара опять меня спародировала, как она это умела: изобразила отвисшую челюсть и придурковатый вид.
— Тамара!
— Что, не так?
— Ну, почти. К чему ты опять?
— А как он на тебя посмотрел?
Я напрягся.
— Он улыбнулся.
— И что за улыбка была? Только честно.
— Довольная. С неким превосходством, — вспомнив Гудсона, вынужден был это признать.
— Да, — спокойно констатировала моя блестящая жена. — Потому что он, в отличие от тебя, на все эти её вздохи, смех, ручки к прическе не купился. Он понял, какую игру она ведет. А, может, и знает. Может, они все это давно решили. И теперь просто загоняют Александра в приготовленный для него ошейник.
… Кажется, Цесаревич был не прочь напялить на себя этот ошейник, настолько он был непривычно оживлен за завтраком.
— Королева меня пригласила к себе в ложу и была весьма мила ко мне.…Интересно и странно смотреть на эту маленькую королеву, которая, несмотря на то, что так мала и молода, имеет-таки свою волю.
— Вы написали отцу о своих свиданиях с королевой? — поинтересовался Юрьевич.
— Да. Ограничился короткой строчкой. Что она удостоила меня двумя танцами. Что она пляшет очень мило.
«Вот его заклинило на слове „мило“. Когда женщина некрасива, только и остается, что указывать: она вызывает умиление», — похихикал я про себя. Следующие слова наследника смыли с меня благодушие, как проливным дождем.
— Я, кажется, влюблен в королеву, и она разделяет мои чувства.
Юрьевич закашлялся. Достал платок и отер большой с залысинами лоб.
— Ваше высочество. Признаться — неожиданно. Дайте мне пару дней на размышления.
Цесаревич будто его и не слышал. Он витал в облаках, не замечая, как капает на блюдце с ложки желток от яйца всмятку.
— Сегодня нас ждет банкет в London Tavern, организованный русской торговой компанией[3]. Ожидается премьер-министр лорд Мельбурн, — напомнил я нашу программу.
Оба не обратили внимания на мои слова.
… Большой зал с коринфскими колоннами в здании на улице Бишопс-гейт вмещал в себя 355 гостей. Из-за их наплыва я чувствовал себя не в своей тарелке. Взял с собой Бахадура на всякий пожарный. Ждал какой-нибудь неприятности, и предчувствия меня не подвели. Когда карета с Цесаревичем приблизилась ко входу в трехэтажную таверну из толпы зевак выскочил какой-то мараз с плакатом в руке. На нем было написано: «Принадлежать России есть истинное несчастье!»[4] Он стал размахивать им, что-то выкрикивая.
Я подмигнул Бахадуру.
— Под локотки — и за угол! Без шума, пыли и — главное — без крови!
Алжирцу дважды повторять не пришлось. Мы выскочили из коляски, на которой ехали за каретой. Подскочили к протестанту. Схватили его под руки и фактически занесли в ближайшую подворотню. Схваченный болтал ногами в воздухе и не имел ни одного шанса вырваться.
— Пся крев! Что вы себе позволяете?! Здесь свободная страна!
— Поляк? — уточнил я.
— Москаль! — выплюнул он.
— Нет, я грек! Ошибочка вышла, господин хороший!