"Библиотечка военных приключений-3". Компиляция. Книги 1-26

— Да, да, уже недолго осталось ждать, все так думают,— перебила Тоня и тихо, радостно рассмеялась.

Она поблагодарила, попрощалась и пошла дальше. Чувствуя, что ей смотрят вслед, неесте­ственно широко размахивала узелком с хлебом.

Он недолго постоял, боясь, чтобы она не обер­нулась, ушёл в дом. Одно хорошо — спать со­вершенно расхотелось. От бессменной работы,— людей не хватало и у него отобрали помощни­ков,— накопилась такая усталость, что ни холод­ные обтирания, ни гимнастика не помогали больше, требовалось завалиться поспать часов шесть подряд. А теперь нет, ничего, вроде вы­спался. Собираясь надеть рубашку, он притянул кулаки к плечам, покосился на высунувшийся яблоком мускул. «Ничего, ничего»,— ласково, как кого-то другого ободрил себя и вздрогнул,— рация заработала в неурочное время. Поспешно надевая наушники, он твердил:

— Приём. Приём. Я ракета. Я ракета. Слышу вас. Слышу вас.

Смолк и слушал.

Он содрал наушники, торопливо оделся и вы­бежал на улицу, быстро миновал крайнюю избу.

Он не шёл, он бежал, нёсся на крыльях в штаб соединения, к подполковнику, со счастливой вестью: «Брат» жив!

* * *

Блеснула в кустах нерасстрелянная пулемётная лента; убитая лошадь завалилась крупом в кю­вет, выбросив кверху сухие ноги. Земля на до­роге, прежде глубоко размытая дождём, теперь накрепко ссохлась нескладными буграми, и ма­шину подполковника то и дело подбрасывало. В стороне оставалось селение, где разместились разведчики, подполковник въезжал в соседнюю деревню. Здесь стояло всегда два-три разбитых дома, растаскиваемых на дрова. Подполковник не замечал тяжёлой угрюмости разрушенного войной человеческого жилья; в душе у него всё ликовало: «Жив, жив, жив. Был ранен, но сей­час снова здоров».

Отдав распоряжение шофёру отвезти пакет в дивизию Довганюку, он хлопнул дверцей и огля­делся вокруг. «Стой!» — крикнул он вдруг шо­фёру, медленно разворачивающему машину. «Стой!» — он вырвал из записной книжки лис­ток, написал всего одно слово «Жив», сложив ли­сток и отдал шофёру.

— Разыщешь в дивизии в политотделе ин­структора, старшего лейтенанта, девушку. От­дашь ей это.

Он ведь даже не знал имени этой девушки, ожидавшей возвращения «Брата». Шофёр уехал, а подполковник Ярунин шёл вдоль разрушенной, сожженной деревни; вся деревня покрылась зем­лянками, в них и переселились колхозники, да ещё в уцелевшие кое-где бани. Босоногие, худенькие ребятишки издали бежали за подполковни­ком. Он спросил у старика, мастерившего шалаш из соломы, где тут разместилось районное на­чальство; старик указал ему. На подполковника глянуло измученное лицо со следами тяжёлых невзгод. «Скорей бы уж»,— горячо подумал Ярунин о готовящемся наступлении.

Замаскированные машины привлекли внимание Ярунина: вот она, знаменитая машина пожарной команды, — множество срубленных молоденьких ёлочек старательно прикрывали её. Около машин у сложенной из кирпичей походной кухни хло­потала пожилая женщина. Другая женщина, в стёганой ватной телогрейке, тёплом платке и больших сапогах, сидя в стороне на брёвнах, чи­стила картошку над ведром. Она встала, сму­щённо улыбнулась подполковнику:

— Не узнаете?

— Теперь узнал. Здравствуйте! — Это была Тоня с хутора, на котором прежде размещалась разведка; она пришла сюда издалека, чтобы по­видаться с мужем.

— Конохов где? — спросил подполковник у женщин о секретаре горкома партии.

— У них бюро заседает,— сказала пожилая женщина, кивнув в сторону землянки.

— Уж с час как начали,— добавила Тоня, снова принявшись за картошку.

Ярунин спустился в землянку, туго подалась и резко захлопнулась за ним дверь; сидевшие на тесно составленных лавках люди оглянулись на него; в полумраке землянки, сильно продым­ленной махоркой, подполковник с трудом разгля­дел сидящего за маленьким столом Конохова.

Тот издали кивнул ему. Рядом на лавке потесни­лись, подполковник сел. Шло заседание горкома партии. Говорила молодая женщина, председа­тель колхоза; она теребила концы белого платка, завязанного под подбородком, не освоившись еще в роли докладчика. Речь шла о копке кар­тофеля, о вспашке зяби. Конюхов задал ей во­прос, подполковник не расслышал, что именно спросил он, но вдруг женщину словно прорвало, она заговорила в голос — нет тягловой силы, на коровах много не вспашешь, да и пахать-то не­кому, людей нет.

Она села, а за ней стали подниматься колхоз­ники. Их заботы, трудности прошли перед под­полковником: не откопана картошка, не поднята зябь, не проведен посев озимых, очень мало ра­бочих рук, поломан инвентарь, нет скота, людям жить негде, а зима на носу.

Потом выступил старик, такой же большеборо­дый и угрюмый с виду, как тот, что повстре­чался Ярунину только что в деревне: скупо, но толково высказался он о делах и нуждах своего колхоза и от имени колхоза взял обязательство по вспашке зяби в сжатые сроки, по строитель­ству жилых землянок, по ремонту дорог для нужд армии. Он сел, и на некоторое время во­царилось молчание, а затем все заговорили ра­зом, заспорили между собой Конохов постучал карандашом по оловянной кружке, призывая к тишине.

Снова один за другим начали подниматься председатели колхозов, объявляли о принятых на себя обязательствах. В заключение выступил Ко­нохов. Голос у него был сильный, его слушали при полной тишине.

Конохов говорил о тех кровопролитных боях, которые ведёт Красная Армия с фашизмом, о мужественной борьбе партизан, и о том, что сыны, братья и отцы колхозников сражаются не на жизнь, а на смерть в рядах Красной Армии и в партизанских отрядах. Казалось бы, что но­вого сказал Конохов, — всё это и без него хо­рошо известно, а всё же во-время брошенное слово падает, как семя в рыхлую землю и цепко прорастает. И когда он после этого заговорил о тех очевидных трудностях, с которыми сталкива­ются колхозники освобождённых деревень на каждом шагу, трудности эти увиделись присут­ствующим не такими уж непреодолимыми.

Конохов поддержал старика-председателя кол­хоза за его почин — выдвинутое им обязатель­ство, но упрекнул его за план жилищного строи­тельства в деревне.— «Не о землянках, а о до­мах надо думать. Сегодня может показаться, что то или иное дело еще за горами лежит, а завтра окажется — уже надо за него браться». На то они колхозные вожаки, чтобы смотреть дальше других.

Он кончил, и слово для сообщения попросил однорукий человек в военной форме без знаков различия. Его красивое, суровое лицо показалось знакомым Ярунину. Он вспомнил — этот чело­век, учитель, муж Тони, назначен теперь зав- гороно. Он доложил собравшимся, в каких шко­лах начинается учебный год, просил председате­лей колхозов помнить о заготовке дров для школ на зиму.

Заседание горкома кончилось, и председатели колхозов медленно выходили из землянки. Под­полковник задержался, он продолжал сидеть, вслушиваясь в разговоры людей, вглядываясь в их лица. На участке армии, бок о бок с дей­ствующими частями её, люди мирного труда уже заняты созидательной работой, они налаживают мирную советскую жизнь, ради которой борется Красная Армия.

Он встал, протиснулся к окружённому людьми Конохову.

— Ты ко мне? — спросил Конохов, протяги­вая ему руку, и, поняв, что подполковник хочет говорить с ним с глазу на глаз, предложил: — Выйдем?

Они вышли из землянки; на улице женщины хлопотали у огня над большим котлом.

— Гость у нас к обеду, — крикнул Конохов женщинам.

— Знаем, — отозвалась пожилая женщина, вытерев рукой лоб, и улыбнулась, — постараемся. Не краснеть же...

Конохов хромал — одна нога его после ране­ния была сильно укорочена.

Выглянувшее солнце расцветило нескошенную пожухлую траву. Всматриваясь туда, где за гу­стым сосновым бором, за неподнятой землёй, за сожжёнными деревьями, за линией фронта, ле­жал занятый врагом город Ржев, Конохов, взяв Ярунина за руку повыше локтя и крепко сдавив ее, спросил: