Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья

Как раз было удачное место – внизу под насыпью, где закончился щебень и начиналась травка, кто-то недавно жег костер, тут же лежала пара сухих бревен.

– Разносолов не предлагаю. Если изволите – квасок, лучок, огурчики. Ну, и пироги ваши.

Бывалые друзья без лишних вопросов принялись употреблять харч, справедливо полагая, что если их и будут бить, то не сразу, а то еще и сбежать удастся.

Пока они питались, старик извлек какую-то круглую штуку, вставил ее в здоровый глаз, снова принялся изучать Яшкину монетку.

– Ну вы… даете, – протянул он, продолжая ревизию, – а вот скажи мне, милый отрок, откуда ты это подтибрил?

– Не было ничего, – с готовностью открестился Яшка.

– Стало быть, нашел? – уточнил старик, подняв голову.

Штука оказалась сильной увеличилкой: черный огромный глаз глянул прямо в душу. Анчутка аж отпрянул:

– Так.

Старик вытащил из глаза штуку, поднял вороную бровь:

– Брешешь, отрок?

– Честное благородное слово, – поддержал друга Пельмень, – чтоб я сдох.

– Это сейчас мигом, только зазевайся. Где же вы такое нашли? У бабки за образами?

Пацаны засмущались, попрятали глаза. Старик напомнил:

– Я за вас, детки мои милые, свое дневное пропитание вздорной тетке отдал. Нечто лишь затем, чтобы вас в отделение сволочь?

Андрюха рассудил, что дед все-таки прав. На кой выкупать, чтобы потом сдавать. Да и с чего темнить-то?

– Мы тут в подвале, в развалинах, ночуем, там и находится кое-что, монетки вот, – неохотно пояснил он.

– Монетки. В подвалах, – повторил дед с ехидцей.

– Да правда же! – вякнул Яшка, краснея.

– Ладно, ладно. Еще есть что-нибудь похожее?

Пельмень извлек из кармана еще пару монет. Старик снова вставил штуку в глаз, повертел-обнюхал, чуть ли не на зуб попробовал, пробормотал:

– Однако… – Потом, убрав инструмент, произнес: – Вижу, вы детки сообразительные и жизнью ученые. Скажу как на духу: очень вам повезло, что вы с этими вот монетками попались, когда я поблизости был.

– Почему так, дедушка? – полюбопытствовал Яшка.

– Да потому, голубь ты мой, что за монеточки эти легко можно к стенке прислониться, – прямо пояснил старик.

– Что, фальшивые? – прошептал Анчутка, делая большие глаза.

– Самые что ни на есть настоящие. Только не советские. А некоторые даже и не царские. Разумеешь?

Андрюха сглотнул. Яшка вхолостую работал челюстями, не заметив, что огурец во рту кончился.

Не желая лишний раз общаться с живыми людьми и справедливо полагая, что покойники, что бы ни случилось, орать и драться не будут, мальцы давно уже обосновались у старого кладбища. Не на самом, конечно, кладбище, а в подвале разбомбленной то ли лесопилки, то ли склада, к которому от платформы и главной железнодорожной линии вела когда-то особая, ныне заброшенная и заросшая узкоколейная ветка, километров четырнадцать. Кладбище было старое-престарое, даты на крестах, каменных гробах и обелисках были давние, свежих могилок не наблюдалось, а живые сюда и не заглядывали. Делать тут им было нечего: на могилки ходить некому, на дрова ничего не осталось, даже кирпичи, какие можно было, и те уже растащили.

Так что живи спокойно и не тревожься. А что до не особо приятного соседства – Яшка при всей своей головастости, например, не слишком покойничков жаловал, – то никто и не просит в глухие часы бродить среди могил в одиночку. А вдвоем и у черта не страшно.

К тому же располагалось это место на берегу большого красивого озера – продолговатого, с причудливыми изгибами, в центре которого имелся насыпной, надо полагать, остров. Берег у озера со стороны кладбища был песчаный – и искупаться можно, и рыбу половить. Отличный лещ шел на червя.

Над входом в их обиталище – туда, под землю – вели пять ступенек, нависала плита, образовывая козырек, так что ни капли не попадало ни внутрь, ни даже на лестницу. Барское парадное вело в не менее барские хоромы, не слишком просторные, поскольку большая часть помещения была засыпана, зато теплые и сухие. А тут еще неугомонный и хозяйственный Яшка, выбирая из отвала кирпичи, чтобы сложить топчаны, наткнулся на остатки каких-то ящиков, из которых в его жадные и плохо отмытые ручки высыпалось немало разнообразных монет.

Знамо дело, пацаны видели, что монеты странные, но голод не тетка, потому и рискнули попробовать всучить их на толкучке. Тратили аккуратно – покупали только у одной конкретной бабки, подслеповатой и придурковатой, да и то после того, как попробовали и убедились, что ей категорически все равно, что суют в руки.

Выслушав пацанов и уточнив название платформы, старик предложил:

– Вот и добре. Давайте знакомиться. Меня можно величать дед Лука, если угодно – Ильич. Не угодно – не обижусь. С кем честь имею?

Они назвались.

– Яков и Андрий. Хорошо. Вот что, коли прямо сейчас не заняты, смотаемся до обители вашей, а по дороге покалякаем и поразмыслим, как и чем помочь друг дружке.

Сказано это было так, что Анчутка с Пельменем поняли: их согласия никто не спрашивает. Поэтому, кивнув, они послушно отправились вслед за новым знакомым на электричку.

Погрузились в вагон, где при публике дед Лука ни о чем особом толковать не собирался. Поспрашивал о житье-бытье, есть ли кто из родных, откуда сами, давно ли на вольных хлебах и всякое прочее. Предложил проехать лишнюю станцию, чтобы, как прямо заявил, «не светиться».

Сделали по его слову. Пешком возвращались по опушке, вдоль насыпи, потом углубились в лес. Так дошли до озера, обогнув которое как раз попали на кладбище, аккурат к своим развалинам.

12

Несмотря на кривизну и впечатление общей немощи, как только они отошли от людных мест, дед моментом перестал охать и отдуваться. Поспешал довольно резво, только по сторонам зыркал и одобрительно кивал, как если бы все шло так, как следовало. Похвалил озеро:

– Красивое. Никогда сюда не добирался. Ишь ты, нападало деревьев, видать, двойное дно у него, а то и тройное, щуки да сомы, жирные раки.

– Жирные, – подтвердил Пельмень, – прямо на берег выползают.

Яшка поежился. Андрюха с ума сходил от раков, а он с трудом переваривал эту снедь. Как-то раз, когда совсем приперло, все-таки отведал и следующие сутки запомнил надолго: редко так бывает, когда попеременно тошнит и несет.

– Могилки-покойнички, – приветливо, как хорошо знакомых, поприветствовал старик кладбищенских, – ну а это, видать, ваше обиталище?