Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья

– Какая же ушлая и опасливая мразь, – только и кивал Ломов.

Так прошло дней десять. И вот однажды на утренней летучке Апухтин торжественно положил руку на папку, как священник на Библию:

– Ну, вот и результат, – объявил он.

– Эксперты проснулись? – подался вперед Ломов, будто хотел схватить документы.

– Проснулись, – кивнул следователь. – Идентифицировали фигуранта.

– И кто же эта гадина? – спросил Васин.

– Некий Михай Арапу. Уроженец села Боржавское Чехословакии. Сейчас это Закарпатская область Украины.

– Ох ты, едрить-колотить! – воскликнул Ломов. – Иностранец!

– У цыган границ нет. В 1939 году с несколькими родственниками пробрался в СССР, – пояснил следователь. – Тогда же и начался его кровавый путь…

Глава 39

На колхозном рынке райцентра шумит яростная и красочная ярмарка. Съезжается сюда воодушевленный праздничным днем народ. Тут и крестьяне из окрестных колхозов, живущие рынком, и городские жители, мечтающие подешевле прикупить свежие продукты или предметы народных промыслов.

Суровые бородатые старообрядцы продают хомуты. Крепкие сухонькие старушки предлагают соленья из пузатых бочек. Висят разделанные свиные туши. Громоздятся горы плетеных корзин и лукошек. Цыгане пытаются продать хромую лошадь. Татары торгуют овощами и сушеными фруктами, громко расхваливают свой товар. Кричит седой дедок в просторном пиджаке явно с чужого плеча:

– Лучок зеленый, чесночок ароматный, укроп-петрушку берем, не проходим мимо!

Кружится народ, охваченный азартом купли-продажи. Звучит залихватски гармошка.

В этой толчее нельзя зевать. Карманники и шпана не дремлют. Вон вразвалочку идут приблатненные пацаны. А вон мальчишка беспризорного вида схватил с прилавка большое яблоко и бросился бежать.

– Стой, оголец! – кричит ему вслед бородатый дед, обедневший на одно яблоко. Но потом с улыбкой машет рукой и отечески напутствует беглеца: – Чтоб ты им подавился, шлепок коровий!

И опять – галдеж, суматоха, движение товара. К звуку гармошки присоединяется задорный голос, рассыпающий частушки. Ярмарка!

– Попался, аспид! – торжествующе кричит дородная тетка в цветастом платье и ярком платке, хватая умело шарящую в ее сумке тонкую руку.

– Отпусти, – зло шипит чернявый худосочный мальчишка с пронзительными, темными, как омуты, глазами. По виду ему лет пятнадцать.

– Да ща! – Хватка у тетки не по-женски сильная, стальная, вырваться никакой возможности нет.

– Отпусти, хуже будет, – яростно шипит воришка.

– А вот я тебя… – недобро произносит женщина и набирает воздуха, чтобы заорать во весь голос.

И тут пацан свободной рукой бьет ее в живот. А в руке зажат финский нож. Потом еще один удар.

Женщина отпускает мальчишку. Хватается за живот обеими руками и тяжело оседает на землю. Как-то удивленно и не слишком громко, будто отмечая постороннее событие, восклицает:

– Зарезал, ирод!

Мальчишка, как испуганный зверек, кидается опрометью прочь. Начинает метаться между мясными, молочными и рыбными торговыми рядами, которые теперь кажутся ему бесконечным лабиринтом.

Над рынком несется трубный рев:

– Убили!.. Держи вора!

И рынок, как гигант, пытающийся раздавить скачущую по нему вшу, тыкает в беглеца пальцем.

Кто-то бросается парню наперерез. Кто-то пытается подставить ногу. Кто-то мчится за ним, наступая на пятки.

Дикий страх заставляет воришку демонстрировать чудеса ловкости. Он перепрыгивает через прилавки. Уворачивается от людей. Проскакивает под лавкой. Прыгает, перепрыгивает, несется зигзагом, как заяц.

И, когда впереди уже маячит выход и спасение, получает тяжелый удар в спину. Растягивается на пыльной земле. Шипит от боли в разодранных коленях.

Но это разве боль? Что такое настоящая боль, карманный воришка понимает, когда на него начинают сыпаться тяжелые удары. Народ вымещает на нем свою злость и страх перед ворьем и прочей непотребной сволочью, отыгрывается за прошлые обиды.

В голове мальчишки мелькает отстраненная и очень взрослая мысль: вроде и советской власти уже больше двадцати лет, а крестьяне все те же – воров, убийц и конокрадов предпочитают всем миром забивать на месте до смерти. Так оно надежнее, да и урок хороший другим.

А еще пришло осознание, как же быстро, бестолково и позорно заканчивается жизнь. И от этого он взвыл волком из последних сил.

И тут поверх гвалта и ругани пронеслась длинная трель милицейского свистка. И где-то в отдалении, в другом мире, находящемся будто за стеклом, прозвучало:

– Граждане, разойдитесь! Не устраивайте самосуд!

Это был 1939 год. Именно тогда Михай Арапу, 1923 года рождения, цыган, лицо без гражданства, попался в руки правосудия в первый раз.

Советская власть в те годы к обычной уголовной рвани испытывала нездоровое снисхождение. Имела место концепция, что вся преступность – это наследие царизма и пережитки старого мира. Поэтому вора, убийцу и негодяя вполне можно перековать в честного труженика, доброго гражданина своей страны. Да Михай к тому же еще восемнадцатилетнего рубежа не достиг, когда ответственность наступает по полной. То есть являл собой чистый лист, на котором можно записать что угодно, в том числе верность государству рабочих и крестьян и стремление к ударному труду. Так что получил он тогда всего восемь лет за убийство торговки. Народ, прознав про такое, заворчал:

– Жалко, на месте этого гаденыша не затоптали. Воздух стал бы чище…

Это был единственный раз, когда Михай фигурировал в судебных материалах.

Впрочем, сидеть ему долго не пришлось. В марте 1941 года он сбежал во время этапа в Сибирь. С товарищами цыганами разобрали в теплушке пол и спрыгнули прямо на пути. Двоих зашибло и раздавило колесами, а Михай выжил. Следы его затерялись на просторах страны.

В оперативных материалах время от времени возникал чрезвычайно дерзкий и волевой, при этом совсем молодой цыган, значащийся под разными кличками – Лихо, Добрый. С воровским миром он контактировал, но вместе с тем держался немного в стороне.

В Калининской области в 1945 году ограбили военный склад с убийством часового. Преступники вывезли на машине кучу имущества. Верховодил там Михай. При этом в глаза бросалось его необычное хладнокровие и крайняя свирепость. Один бандит все время дергался, егозил. Когда налетчики убили часового, нервного бандита трясло, зуб на зуб не попадал. Михай на глазах у всех застрелил его со словами:

– Слишком нервный. Выдаст.

Почти всю шайку тогда поймали и после недолгого следствия пустили в расход. Но Михая так и не взяли.