Бирон

— А-а, господин обер-камергер Бирон! — громко произнес Дмитрий Голицын. — Весьма рады видеть вас, а ее высочество благодарим за почетный прием.

Все трое обменялись с тайным другом герцогини рукопожатиями.

— В добром ли здравии изволит пребывать ее высочество? — осведомился князь Алексей Долгорукий.

— По милости всемогущего Бога ее высочество вполне здорова, — ответил Бирон.

— Прежде чем нам предстать перед ее высочеством, любезный господин Бирон, нам оправиться бы надо, — произнесли князья Голицыны.

— Прошу вас, ваши сиятельства, следовать за мной! — вновь низко поклонился Бирон.

Он великолепно играл роль робкого, покорливого слуги своей повелительницы. Дерзкий, надменный фаворит сразу стушевался в нем.

Это, по-видимому, произвело отличное впечатление на спесивых вельмож-верховников, которые в эти смутные дни являлись фактическими хозяевами — правителями России.

«Послам» было отведено помещение старого курляндского герцога, и здесь они могли оправиться после дороги, облачиться в парадные туалеты. Заботливость и предупредительность Бирона простерлись до того, что в охотничьем кабинете был заранее приготовлен стол, уставленный лучшими винами и прихотливыми яствами.

— Не угодно ли, ваши сиятельства, подкрепиться после длинной, утомительной дороги? — предложил Бирон.

Он знал слабость младшего Голицына и Алексея Долгорукого к вину.

— Что ж, можно, — ответили они. — Вы очень обязательный человек, господин Бирон. Мы постараемся отплатить вам за ваше митавское гостеприимство. Ах, если бы вы только знали, с каким делом пожаловали мы сюда!

«О, ослы, ослы! Вы мне отплатите! Нет, вы вот поглядите, как я вам отплачу!» — пронеслась в голове Бирона злобно-торжествующая мысль.

Прошло несколько времени.

— Ваше высочество и ваша светлость! — звучно произнес Бирон, распахивая дверь в тронный кетлеровский зал. — Имею высокое счастье оповестить вас о прибытии высоких и славных членов Верховного тайного совета: князя Долгорукого и князей Голицыных.

Первым за Бироном стоял Алексей Долгорукий, чуть-чуть позади — оба брата Голицыны. Анна Иоанновна сидела на своем скромном герцогском троне.

— Я более чем рада видеть вас, господа князья!.. — важно произнесла она.

Все трое подошли к «захудалому» трону и, приветствуя герцогиню, поцеловали ее пухлую руку.

— Находитесь ли вы, ваше высочество, в добром здравии? — произнес Дмитрий Голицын. Едучи сюда, мы все время молили Господа Бога об этом.

— Спасибо, князь Дмитрий, я здорова. А ежели бы и была больна, какая кому от того печаль могла приключиться?

— Упаси Боже! Ваша жизнь, ваше высочество, драгоценна для России!.. — торжественно сказал Долгорукий.

— Моя жизнь драгоценна для России? — усмехнулась Анна Иоанновна. — Это давно ли? С каких пор? И что такое я, забытая племянница великого государя, сосланная сюда, в чухонскую Митаву?

— Ваше высочество! — выступил князь Дмитрий Голицын. — То, что вы изволили произнести, есть сущая правда. Негоже было так бессердечно поступать с племянницей великого императора. Ведомо нам все, что претерпели вы в эти семнадцать лет заточения в Митаве. Но наша ль в том вина? Разве мы являлись распорядителями судеб империи? Что мы могли поделать, когда и видели неправду? Не корите же нас за это, ваше высочество!

— Справедливо сказал брат, — промолвил другой Голицын.

— Верно!.. — вздохнул князь Долгорукий.

— А теперь мы обязаны сообщить вам: император Петр Второй Алексеевич скончался. Ведомо вам сие?

— Ведомо.

— А ведомо ли вам, что у нас нет пока нового императора?

— И это ведомо, — твердо произнесла Анна Иоанновна.

— Мы, ваше высочество, явились к вам по поручению членов Верховного тайного совета, — начал опять Дмитрий Голицын. — После кончины его величества возник вопрос: кому следует наследовать корону российскую. И вот тогда я первый подал свой голос за вас. Правду я говорю? — обернулся Голицын к брату и Долгорукому.

— Правда… Твое это дело, князь Дмитрий, — ответили оба.

— Вы видите, ваше высочество, что я ни на минуту не забывал о той, которая томится в Митаве, о племяннице великого государя.

— Спасибо! — вырвалось у герцогини.

Князь Голицын продолжал:

— Одному Богу известно, сколь трудно мне и тем, которые разделяли мои взгляды, отстаивать царский престол для вас. Но я это сделал. Если вам угодно, вы с сегодняшнего дня — императрица всероссийская. Мы привезли вам корону.

— Мне?! — воскликнула Анна Иоанновна. Она хотела что-то сказать еще, но не могла уже: сильное напряжение нервов разрешилось истерикой.

Произошла паника. Все бросились помогать будущей императрице.

Фрейлина Менгден совсем растерялась.

Но вдруг случилось чудо: сразу, моментально, Анна Иоанновна выпрямилась во весь рост и с совершенно спокойной улыбкой обратилась к послам:

— Это так… пустяки… худо со мной сделалось… Так вы корону мне привезли?

— Да, ваше высочество, — низко склонился Голицын. — Один росчерк пера — и вы — императрица.

— А что же я должна подписать? — как-то особенно экзальтированно спросила герцогиня.

— Вот эту бумагу! Угодно вашему высочеству выслушать содержание ее? Мы предупреждаем вас, ваше высочество, что это — воля народа.

Анна Иоанновна молча согласилась на прочтение и, когда чтение ограничительной грамоты окончилось, тотчас же подписала ее.

XIII В Москве. «Остерман работает»

Тепло, торжественно, со звоном колоколов всех сорока сороков, встретила первопрестольная Анну Иоанновну.

Хотя народу избрание ее на царство и казалось каким-то диковинным, чудным, непонятным — кто знал о ней, захудалой герцогине Курляндской? — тем не менее народ радовался, что появилась царская власть, а не власть одних верховников.

Долгорукие поселились около покоев Анны Иоанновны и никого не пускали к ней без себя.

Для бывшей герцогини Курляндской получилось заточение еще более тягостное, чем митавское.

Бирон отправился к Остерману. Великий дипломат заканчивал беседу, по-видимому, весьма важную, с князем Черкасским, ^{25} который бывал у него почти ежедневно. Этот князь Черкасский, представитель «шляхетства» дворянства, страшный богач, но человек в высокой степени ограниченный, сыграл известную роль в уничтожении замыслов верховников об ограничении царской власти.