Бирон

— Подождите, Эрнст Иванович, я сейчас к вашим услугам, — бросил Остерман Бирону. — Итак, князь, вы не струсите?

— Что вы! Что вы! Конечно, нет…

— Приезжайте ко мне вечерком. Надо будет о многом еще договориться, — окончил беседу Остерман.

Черкасский уехал, едва взглянув на Бирона и надменно кивнув ему головой. Впоследствии этот надменный кивок дорого обошелся князю.

— Я сейчас хочу проехать к Анне Иоанновне, Бирон, — сказал Остерман.

— Я не видел ее вот уже несколько дней, — угрюмо произнес Бирон.

— Вы же не уверите меня, дорогой Эрнст Иванович, что это чересчур огорчает ваше сердце? — тихо рассмеялся Остерман. — А просто вас разбирает бешенство, что около нее теперь находитесь не вы, а эти пьяные звери. Верно?

— Да! — резко ответил Бирон.

— Ничего не поделаешь, Бирон, надо потерпеть. Пусть все думают, что фаворит герцогини, когда она сделалась императрицей, получил чистую отставку.

Бирон хрипло рассмеялся.

— Нам надо вести нашу игру очень тонко! — произнес Остерман. — Если мы хотим опираться на дворянство и на войско, чтобы уничтожить ограничительную грамоту да и весь этот Верховный тайный совет, то необходимо, чтобы ни дворянство, ни войско, ни духовенство не боялись особенно нас, немцев. А то они будут так рассуждать: «Освободим мы государыню от властных князей-вельмож, ан, глядишь, в лапы к немцам попадем! А лучше ли от того будет? Те все же — наши, русские, свои, а эти немцы — басурмане!» Понимаете, Бирон?

«Конюх» молча кивнул головой.

— Вы в особенности должны стушеваться, — продолжал Остерман. — О той роли, которую вы играли при царевне-герцогине Анне Иоанновне, знают очень многие.

* * *

Всякий раз, когда Остерман появлялся во дворце, лица князей Долгоруких вытягивались. Они ненавидели его, но и страшно боялись — боялись его поразительно острого ума, изворотливости, ловкости…

— Как чувствует себя ее величество? — осведомился Остерман у Алексея Долгорукого.

— Опочивает, кажется, — ответил тот.

— Ну, ничего, я разбужу ее! — улыбнулся Остерман.

Долгорукий не выдержал и спросил:

— Скажите, наш великий оракул, [27] о чем это вы столь продолжительно беседуете с императрицей?

— А вас почему это так интересует, ваше сиятельство? — насмешливо улыбнулся Остерман.

Долгорукий смешался, но тотчас ответил:

— Нет, я просто так полюбопытствовал.

27

Так величали Остермана при дворе.

— Вступая на престол, Анна Иоанновна желает поучиться кое-какой государственно-политической мудрости, — продолжал Остерман. — Зная меня, как опытного в сих делах дипломата, она и выразила требование, дабы я обучал ее…

— Гм… — ухмыльнулся в бороду Долгорукий. — Особенно чего же ей стараться? Делами государственными не одна она, чай, будет ведать.

Остерман шепнул на ухо Долгорукому:

— Да она и совсем не будет ведать ни о чем, князь Алексей. Разве мы не связали ее по рукам и по ногам?

Лицо Долгорукого просветлело.

— Значит, вы в нашей партии? — воскликнул он.

— А то в чьей же? Разве я — не член Верховного тайного совета? Или вы исключили меня оттуда?..

Тут Долгорукий крепко пожал руку великого дипломата и произнес:

— В таком случае надо действовать заодно. Ведомо ли вам, великий оракул, что по Москве ходят по рукам подметные письма?

— Ведомо!.. — спокойно ответил Остерман.

— А что писано там, знаете?

Остерман вместо ответа вынул листок бумаги и, протянув его Долгорукому, спросил:

— Одно из этих, князь Алексей?

Долгорукий обомлел. Он несколько секунд молчал, а потом тревожно воскликнул:

— И вы, Остерман, столь спокойно относитесь ко всему этому?

— Я никогда не волнуюсь и не теряю головы. Опасность велика, я знаю это. Но ведь мы настороже, князь?

— А если нас осилят? Если мы проморгаем? — заволновался Долгорукий. — Вот, например, знаете ли вы, кто является первыми смутьянами? Знаете ли вы, кто волнует народ, войско и дворянство?

— Знаю. И не только знаю понаслышке, но каждый день вижусь и разговариваю с ними, — проговорил Остерман.

— Кто же они, если вы их знаете? — забыв всякую осторожность, закричал Долгорукий.

— Волынский ^{26} и князь Черкасский, — отчеканил Остерман.

— Так ведь их надо схватить, арестовать… сослать… четвертовать!.. Чего же вы медлите?..

Ироническая улыбка пробежала по губам Остермана.

— Вы ошибаетесь, князь Алексей!.. — промолвил он. — Каждый раз, как они являются ко мне, я получаю от них драгоценные сведения. Ведь они считают меня своим сторонником и потому вполне откровенны со мной. А мне, всем нам необходимо быть в курсе их замыслов, знать настроение и большинства дворянства, и войска. Поэтому вы не волнуйтесь: я не пропущу нужного момента. Я вам скажу больше: я арестую даже Бирона… А знаете, почему и для чего?

Долгорукий насторожился.

— Для того чтобы его место на время занял князь Иван Долгорукий… — еле слышным шепотом произнес Остерман. — Анна Иоанновна — женщина, и притом с пылким темпераментом. Вы понимаете?.. Раз князь Иван сблизится с ней — она очутится в ваших руках. А вы… вы не забудете моей услуги, Долгорукий?..

— О! — вырвалось у того. — Все поделим!

— Я знал, что вы, как умнейший человек, поймете меня. Ну, теперь я иду к государыне. Смотрите, чтобы никто не помешал нашему свиданию. Предупредите князя Ивана, растолкуйте ему…

— Все исполню, все… — довольным голосом пробормотал Долгорукий.

XIV «Уроки» Остермана

— Ваше величество, где вы? — тихо спросил Остерман, входя в красную гостиную.

Он поводил глазами, но нигде не видел заточенной императрицы.

Портьера распахнулась, и из спальни вся в слезах, угрюмая, понурая вышла Анна Иоанновна.

— Что же это такое? — не здороваясь, накинулась она на своего «тайного руководителя». — В ловушку меня заманили? Да? В капкан засадили?..