Бироновщина. Два регентства
Шрифт:
— Отдай его ей, отдай… Дура!
Послднее слово пробормотала она, впрочемъ, уже настолько невнятно, что разслышали его, должно быть, только сама герцогиня да Лилли. Возражать, конечно, не приходилось, и принцъ перешелъ обратно на руки къ Лилли. И, странное дло! едва только прижала она его къ своей груди, какъ безутшный, точно попавъ въ родное лоно, мигомъ успокоился.
Теперь Остерманъ имлъ возможность прочитать государын и ея наслднику манифестъ, — что и исполнилъ не слишкомъ тихо и не слишкомъ громко, дабы, съ одной стороны, ея величество могла разслышать каждое слово, а съ другой — не было нарушено душевное равновсіе ея наслдника. На стол, по распоряженію Бирона, заране ужъ былъ приготовленъ письменный
Когда тутъ Минихъ, откланявшись вмст съ другими, взялся уже за ручку двери, Биронъ остановилъ его:
— А что же, графъ, ваше общаніе? Или забыли?
Поморщился фельдмаршалъ, но, — длать не чего, — подошелъ снова съ поклономъ къ государын и заговорилъ слегка дрогнувшимъ голосомъ:
— Ваше императорское величество! Вс мы желали бы, чтобы главнымъ кураторомъ по–прежнему былъ его свтлость герцогъ курляндскій, и вс о томъ всеподданнйше просимъ.
Отвта онъ, однако, не дождался: Анна Іоанновна лежала безъ всякаго движенія, какъ бы въ летаргіи, уставивъ мутный взоръ въ пространство.
— Ну, что жъ, идемте! — въ сердцахъ проговорилъ Биронъ, и оба вышли вонъ за другими.
Трепетавшая своего грознаго супруга и повелителя, герцогиня Бенигна не спускала съ него своихъ испуганныхъ глазъ, пока дверь за нимъ не затворилась. Тутъ только она обратила вниманіе, что Лилли все еще няньчится съ принцемъ.
— Дай его сюда! — прошипла она и, отобравъ y нея спящаго младенца, вынесла его въ дтскую.
Лилли это только и нужно было. Приблизившись къ больной, она заговорила вполголоса:
— Ваше величество! Меня прислала къ вамъ принцесса Анна Леопольдовна…
Императрица, словно очнувшись изъ забытья, повела на нее недоумвающимъ взоромъ.
— Принцесса умоляетъ васъ, — продолжала Лилли: — не подписывайте бумаги о регентств, пока она сама не переговоритъ еще съ вами! Ради Бога, ваше величество, ничего не подписывайте!
При послднихъ словахъ Лилли невольно настолько возвысила голосъ, что герцогиня въ полуоткрытую дверь ее услышала и тотчасъ же возвратилась. Схвативъ Лилли за руку, какъ провинившагося ребенка, она потащила ее вонъ въ дтскую, а здсь накинулась на нее, какъ фурія:
— Что ты говорила государын? что?
— Ничего я не говорила…
— Вотъ я пожалуюсь герцогу и твоей принцесс…
— Жалуйтесь; принцесса моя, во всякомъ случа, повритъ мн скоре, чмъ вамъ.
— Дерзкая двчонка! Чтобы и ноги твоей здсь никогда не было!
Лилли уже не возражала и вышла вонъ, говоря себ:
«Что можно было сдлать — я сдлала; а теперь — будь что будетъ!»
Было же вотъ что:
По прочтеніи въ дворцовой церкви подписаннаго императрицею манифеста, вс собравшіеся тамъ высшіе воинскіе и гражданскіе чины приняли присягу новому наслднику престола. Были приведены къ присяг по–ротно и выстроенные передъ дворцомъ гвардейскіе полки. Въ то же время сдлано было распоряженіе объ объявленіи манифеста во всхъ столичныхъ церквахъ. Сочиненіе же «деклараціи» о регентств было поручено Бестужеву–Рюмину.
По настоянію баронессы Юліаны, Анна Леопольдовна сдлала еще разъ попытку проникнуть къ своей августйшей тетк, но герцогиня Биронъ, какъ и раньше, не допустила ея до нея: лейбъ медики, дескать, строго–настрого запретили безпокоить умирающую.
Между тмъ Бестужевъ изготовилъ какъ «декларацію», такъ и челобитную отъ имени сената, синода и генералитета о назначеніи будущимъ регентомъ герцога курляндскаго, и ни y кого изъ этихъ «знатнйшихъ» особъ не
оказалось настолько гражданскаго мужества, чтобы не подписаться подъ общей челобитной. Доложить челобитную государын, по требованію герцога, взялся Остерманъ. Удостоился онъ аудіенціи только черезъ два дня. И что же? Анна Іоанновна, выслушавъ докладчика, не подписала деклараціи, а положила ее себ подъ изголовье, со словами:— Оставь… Я еще подумаю…
Всть объ этомъ, понятно, ни для кого изъ придворныхъ не осталась тайной.
— Вотъ видите ли, ваше высочество! — заликовала Лилли. — Государыня меня тогда услышала. Помяните мое слово: регентшей будете вы!
— Ужъ право, не знаю, радоваться ли мн этому или нтъ! — вздохнула принцесса. — Въ государственныхъ длахъ я ничего не смыслю…
— Вмст мы какъ–нибудь въ нихъ и разберемся, — замтила Юліана. — А останься все управленіе въ рукахъ Бирона, такъ намъ съ вами совсмъ житья бы уже не стало.
Тутъ вдругъ явился камергеръ принца–наслдника, графъ Минихъ–сынъ.
— А я къ вашему высочеству посредникомъ отъ герцога курляндскаго.
— Что же ему еще отъ меня нужно? — удивилась Анна Леопольдовна.
— Вопросъ о регентств все еще виситъ на воздух.
— Да я–то тутъ причемъ?
— Безъ регентства государство остаться не можетъ. Такъ вотъ не соблаговолите ли вы, для ускоренія дла, просить также герцога принять на себя регентство, а потомъ сказать объ этомъ и ея величеству.
— Да что онъ съ ума, видно, сошелъ! — вскричала Юліана. — Чтобы принцесса сама же просила его отнять y нея власть?
— Власти я не ищу, отозвалась съ своей стороны принцесса. — Но въ государственныя дла я не мшаюсь, а предложеніе герцога нахожу по меньшей мр страннымъ. Жизнь моей тетушки хотя и въ большой опасности, но, съ Божьей по мощью, она можетъ еще поправиться.
— Такъ ему, значитъ, и передать?
— Такъ и передайте.
Биронъ на этомъ, однакожъ, еще не успокоился. На слдующее утро передъ Анной Леопольдовной предстала цлая депутація высшихъ сановниковъ съ тмъ же предложеніемъ. Но отвтъ имъ былъ тотъ же. Тогда временщикъ ршился на послднюю мру — лично уговорить государыню, и что ему это наконецъ удалось, доказывало то, что вслдъ за тмъ, 16–го октября, Остерманъ былъ снова вызванъ на аудіенцію къ императриц. Оставался онъ y нея съ полчаса времени, а когда вышелъ, то объявилъ ожидавшему его Бирону, что декларація ея величествомъ, слава Богу, подписана и положена камерфрау Юшковой на храненіе въ шкатулку съ драгоцнностями, стоящую около царской кровати, а также что государын благоугодно теперь же видть принцессу Анну съ принцемъ–супругомъ и цесаревну Елисавету. Возвратилась Анна Леопольдовна оттуда въ свои собственные покои вся въ слезахъ.
— Государыня васъ еще узнала? — спросила Юліана.
— Узнала… Она была такъ ласкова и со мной, и съ цесаревной… Герцогъ общалъ ей, что отказу намъ ни въ чемъ не будетъ…
— А вы такъ и поврили его общанію?
— Если онъ его не сдержитъ, то это будетъ на его совсти.
— Да y этого изверга разв есть совсть! И вы ничего не возражали?
— Гд ужъ тутъ было возражать! Докторъ Фишеръ сейчасъ только сказалъ мн, что сегодня тетушк немножко легче, потому что Остерманъ своей аудіенціей приподнялъ ея нервы; но что за этимъ наступитъ реакція, и завтра все будетъ уже кончено.
Лейбъ–медикъ оказался правъ. На другой день, 17–го октября 1740 года, y умирающей отнялась лвая нога, а къ вечеру начались предсмертныя конвульсіи. Когда принцесса съ супругомъ и цесаревна пришли къ ней въ послдній разъ проститься, государыня была еще въ сознаніи. Благословивъ ихъ поочередно, она послала за своимъ духовникомъ съ пвчими и за высшими придворными чинами. Первымъ подошелъ старикъ Минихъ, и она его еще узнала.
— Прощай, фельдмаршалъ… — былъ ему ея послдній привтъ.