Бить будет Катберт; Сердце обалдуя; Лорд Эмсворт и другие

– Отлично! – вскричал я.

Мортимер был ошеломлен.

– Как это получилось? – спросил он.

Я объяснил в самых простых словах:

– Вы хорошо подошли к мячу, хорошо держали клюшку, во время удара не повернули голову и не качнули корпусом, смотрели на мяч, помнили про кисти, замахивались не слишком резко, правильно опустили клюшку, сохранили равновесие, а при завершении удара повернулись на левой пятке и не согнули правое колено.

– Ясно, – сказал Мортимер. – Да, я чувствовал, что бить надо именно так.

– Теперь идемте домой.

– Погодите минутку. Хочу закрепить, пока еще свежо в памяти. Значит, я стоял вот так… или вот так?., нет, скорее вот так. – Он обернулся ко мне, сияя улыбкой. – Как же все-таки здорово, что я решил заняться гольфом! И что за ерунду пишут юмористы – будто все постоянно мажут по мячу и с досады ломают клюшки! Нужна лишь чуточка аккуратности. А какая мировая игра! Лучше и быть не может! Как вы думаете, Бетти уже встала? Надо ей показать этот мой драйв. Идеальный замах, в который вложена каждая унция веса, безупречно слаженная работа всех мышц. Я не хотел ей ничего говорить, пока не научусь, но теперь-то я точно научился. Идемте, вытащим ее из дома.

Лучшего времени было не сыскать. Я положил ему руку на плечо и произнес скорбно:

– Мортимер, старина, у меня для вас дурные новости.

– Не торопясь… назад… держать голову… Что-что? Новости?

– Насчет Бетти.

– Бетти? Что с ней? Корпус держим ровно… глаза на…

– Приготовьтесь к потрясению. Вчера вечером Бетти зашла ко мне. После ее ухода я обнаружил, что она украла мою серебряную спичечницу.

– Украла вашу спичечницу?

– Да.

– В таком случае вина на вас обоих, – отвечал Мортимер. – Скажите мне, если сейчас я качнусь.

– Вы не поняли! Вы осознаете, что Бетти, девушка, на которой вы собрались жениться, – клептоманка?

– Клептоманка?

– Другого объяснения быть не может. Подумайте, что это значит, старина! Как вы будете себя чувствовать всякий раз, когда жена соберется за покупками? Представьте: вы сидите один дома, смотрите на часы и говорите себе: «Сейчас она тянет с прилавка шелковые чулки!»; «А вот теперь прячет перчатки в зонтик!»; «Скоро положит себе в карман жемчужное колье!»

– Она все это будет делать?

– Конечно! Она просто не сможет прибрать себя к рукам. Вернее, не сможет не прибрать к рукам все, что видит. Что скажете, мой мальчик?

– Это сближает нас еще больше, – ответил он.

Должен признаться, я был тронут. Замысел провалился, но стало ясно, что у Мортимера Стерджиса – золотое сердце. Он отрешенно смотрел на фервей.

– Кстати, – мечтательно проговорил Мортимер. – Интересно, бывает ли она на распродажах – ну, знаете, на таких аукционах, где можно заранее осмотреть лоты? Там часто выставляют вполне приличные вазы.

И он погрузился в глубокую задумчивость.

С того дня Мортимер Стерджис стал живым доказательством моих слов о том, как опасно заразиться гольфом на склоне лет. Долгие наблюдения за человеческим родом убедили меня, что природа нас всех создала гольфистами. В каждом человеке от рождения заложено семя гольфа, которое подспудно растет и растет, пока – в сорок, в пятьдесят, в шестьдесят – не вырывается наружу и не захлестывает несчастного с головой. Мудрецы – те, кто играет с детства, – выводят яд из организма капля за каплей, без всякого вреда для здоровья. Тех же, кто, как Мортимер Стерджис, тридцать восемь лет отказывал себе в гольфе, волна неудержимо сбивает с ног. Они теряют всякое чувство меры. Их можно сравнить с мошкой, присевшей на плотину в тот самый миг, когда ее прорвало.

Мортимер Стерджис без всякой борьбы окунулся в оргию гольфа, какой мне еще не случалось видеть. Через два дня после первого урока он уже собрал такую коллекцию клюшек, что впору было открывать собственный магазин, и продолжал покупать по две-три штуки в день. По воскресеньям, когда клюшки не продаются, он ходил как в воду опущенный. Разумеется, он играл свои всегдашние четыре круга, но без всякого удовольствия. Угодив в раф, он терзался мыслью, что сейчас его выручила бы та самая клюшка оригинальной конструкции со специальной деревянной вставкой, которую удастся купить лишь в понедельник утром. Это отравляло ему всю радость.

Помню, как-то Мортимер позвонил мне в три часа ночи и сообщил, что придумал, как закатывать мяч в лунку. Он сказал, что намерен впредь использовать крокетный молоток, и странно, что никто раньше до этого не додумался. Пришлось объяснить, что крокетные молотки запрещены правилами. Горькие стенания, которые я услышал в ответ, стояли у меня в ушах еще несколько дней.

Его библиотека по гольфу росла теми же темпами, что и коллекция клюшек. Он покупал все основополагающие труды, подписывался на все по гольфу, а когда случайно прочел, что мистер Хатчингс, бывший чемпион в любительском разряде, начал заниматься гольфом после сорока лет, а его противник в финале, мистер C. X. Фрай, до тридцати пяти вообще не держал в руках клюшки, заказал оттиснуть эти слова золотом на коже и вставить в рамку, которую повесил рядом с зеркалом для бритья.

А что же Бетти? Бедняжка с тоской смотрела в беспросветное будущее и видела себя в разлуке с любимым человеком, соломенной вдовой при муже-гольфисте, к которому (даже после того, как он выиграл медаль в еженедельном турнире с гандикапом, пройдя поле за сто три удара при гандикапе двадцать четыре) никогда не будет питать ничего, кроме уважения. Это были ужасные дни для Бетти. Мы трое – я, она и Эдди Дентон – частенько обсуждали странную одержимость Мортимера. Дентон говорил, что, хотя Мортимер и не покрылся розовыми пятнами, по всем остальным симптомам его болезнь напоминает ужасную монго-монго – бич внутренних районов Западной Африки. Бедняга Дентон! Он уже заказал билет до Африки и часами листал атлас, высматривая подходящую пустыню.

Любая лихорадка в человеческих делах рано или поздно достигает кризиса. Мы можем выйти из него исцеленными или погрузиться в еще большие глубины душевного недуга, однако миновать его невозможно. Мне выпала честь присутствовать при кризисе в отношениях Мортимера Стерджиса и Бетти Уэстон.

Однажды днем я заглянул в клуб – обычно в этот час там не бывает посетителей. И кого же я увидел в помещении, выходящем окнами на девятый грин? – распростертого на полу Мортимера Стерджиса! Должен признаться, у меня сердце упало. Ну все, решил я, рассудок его помутился от бесконечного разгула. Я знал, что несколько недель он, день за днем, практически не выпускал из рук ниблика. Такого никакое здоровье не выдержит.

Заслышав мои шаги, он поднял голову.

– Привет. Мяча не видели?

– Мяча? – Я попятился и взялся за ручку двери, потом заговорил успокаивающим тоном: – Вы ошиблись, мой дорогой. Ошибка вполне естественная, любой может ее допустить. Однако это, между прочим, клуб. Поле – снаружи. Давайте выйдем вместе, потихонечку, и поищем мячи на поле. А если вы подождете здесь минутку, я позову доктора Смитсона. Он как раз сегодня утром говорил мне, что с удовольствием сходил бы по мячи, чтобы размять ноги. Вы не против, если он к нам присоединится?