Бите-дритте, фрау мадам

– Ты чего стонешь, Ника? Приснилось чего? – Низкий голос Семена окончательно вытащил меня из кошмара. Правда, не до конца. Обведя языком потрескавшиеся губы, я поняла, что готова отдать десять лет безоблачной жизни за глоток минеральной воды. Пусть даже Панфиловской.

– На, попей. – возле моих глаз исходила мелкой рябью поверхность налитого в стакан рассола.

– Ты ангел, Романовский. Ты знаешь об этом? – Прохрипела я, прежде чем единым духом осушить стакан до дна.

– Теперь буду знать, – усмехнулся мой спаситель. – Я совсем забыл, что эту самогонку гнал из… Нет, не буду выдавать свое ноу-хау. Не важно из чего гнал. Важно, что после этой дряни сушняк такой накатывает, что если вовремя не запит, с ума можно сдвинуться. А теперь простой водички попей. Ну, как, полегчало?

Я прислушалась к бурлящему в желудке литру жидкости и уверенно заявила:

– Полегчало. Спасибо, Семен. Так во сколько, ты говорил, последний автобус в город уходит?

В Ухабов я попала только часам к девяти. И, следуя указаниям из запасной книжки, за каких-то сорок минут добралась до района новых коттеджей, утопавших в зелени садовых деревьев. На местном жаргоне он назывался Птицеград, поскольку все чистенькие улочки в нем носили название экзотических и отечественных представителей семейства пернатых.

Окна дома номер тридцать семь по улице Аистов были темны, но это еще ничего не значило – яркие краски июльского вечера не спешили угасать на лиловом небе. Она должна быть там. Ей и пойти-то больше некуда.

Она была там. Белый костюмчик Саши Панфиловой я заметила еще до того, как скрипнула кованой калиткой. Молодая женщина сидела в беседке, и, запрокинув голову, смотрела на медленно догорающий закат. После нашей встречи в больнице я ждала от нее любой ее выходки. Но к тому, что сотворила Саша, осознав, кто стоит перед ней, загораживая замечательный вид, оказалась не готова.

– Помогите! – Ломким голосом вскрикнула женщина и, сиганув через перила беседки, бросилась прочь, топча клумбы и цепляясь за кусты.

Тут у меня сработал какой-то животный рефлекс: если убегают, обязательно нужно догнать. Я кинулась следом за удалившейся на приличное расстояние Панфиловой и успела перехватить ее только возле забора, за которым начинался соседский участок. Мне удалось зажать ей рот прежде, чем она закричала, и, презрев угрызения совести, вывернуть тонкую руку с такой силой, что Саша сразу перестала вырываться.

Вот так мы и вошли в дом. Впереди всхлипывающая от боли и страха Саша, с заломленной за спину рукой, а следом отвратительное жестокое чудовище в женском обличье. То есть я. В погруженном во мрак холле мы долго натыкались на всевозможные углы, пока, наконец, не добрались до гостиной. Угасающего вечернего света мне хватило на то, чтобы с помощью подручных средств (двух шарфов и пары колготок) примотать Панфилову к старомодному креслу.

– Ну и чего ты орешь? – наконец-то смогла спросить я, покончив с этим противным, но необходимым делом.

Саша поперхнулась очередным призывом о помощи, которые не смолкали с того момента, как моя ладонь убралась от ее рта. Женщину била крупная дрожь, и постепенно становилось ясно, что страх, который я ей внушала, имел под собой вескую причину.

– Что ты трясешься, как хвост овечий? Чего навоображала? Думаешь, я тебя убивать пришла? Или похищать?

– Да.

– Что «да»?

– Похищать…

– Ну, здрасте! – возмутилась я. – Да на кой ты мне сдалась, чтобы тебя похищать?

– А на кой тебе мой сын сдался? Чтобы его похитителям отдавать? – ненависть вспыхнула в Саше с такой силой, что она даже перестала дрожать. – На кой тебе сдался мой муж, чтобы похищать и его?

Теперь настала очередь моему сердцу ухнуть прямиком в пятки. Она знает? Откуда? Но если о похищении знает Саша Панфилова, значит, знает и весь Ухабов!

– Что мы тебе сделали? – она уже не кричала, а причитала. Едва слышно. Как иногда шепчут перед иконой, упрекая Всевышнего в свалившихся несчастьях. – За что ты нас так?

– Откуда ты узнала, что Алексея выкрала я?

– От милиции! Ты была переодета и в маске, но тебя кто-то опознал. И теперь вся милиция тебя ищет!

– Если бы только милиция! – скривилась я. – Это было бы полбеды.

– А кто еще? – В голосе Саши Панфиловой мне послышался неподдельный интерес. Или она просто тянет время в надежде, что сюда кто-нибудь забредет?

– Еще? – Я вдруг поняла, что она не знает. Ни о пресс-конференции, ни о том, что Алексей Панфилов едва не подписал приговор своему (то есть ее) сыну. И вкратце изложила Саше события сегодняшнего дня, умолчав только о том, где сейчас находится ее муж.

– Ну, что, тебя можно развязывать? Глупостей делать не будешь?

– Господи, за что?.. – вместо ответа прошептала молодая женщина. – За что?

Поняв, что благодарности мне от нее не дождаться (по крайней мере пока), я глубоко вздохнула и принялась распутывать в горячке затянутые до упора узлы.

Мы сидели на кухне и пили кофе. Саша медленно приходила в себя и требовала, чтобы я сообщила, где находится ее муж, и что собираюсь делать дальше. Первую часть ее вопроса я благоразумно опустила, зато подробно остановилась на второй:

– Я собираюсь Пашку у этих немцев выкрасть. Но для этого мне нужна визитка, которую тебе переводчик оставил. Срочно.

– Но я искала ее и не нашла! – В отчаянии хрустнула пальцами Саша. – Весь дом облазила. Чуть ли не с лупой искала.

– Надо еще раз поискать. – Я сделала последний самый большой глоток. – Давай помогу?

Не решаясь возражать, Саша провела меня в кабинет Панфилова, и мы принялись разбирать завал на его столе, который, по словам молодой женщины, она перелопачивала уже трижды.

– А это что? – я выудила из-под стопки бумаг яркую книгу, испещренную импортными буквами. – Разве Алексей Михайлович читает по-немецки?

– Это книга, которую Леша на почте все-таки нашел. Он ее уже один раз из Германии выписывал, но в тот раз она не дошла. Затерялась на необъятных просторах нашей Родины. Леша тогда с издательством списался и попросил выслать еще одну. Потом так радовался, что книга все-таки пришла. Только прочитать не успел. Даже на перевод друзьям отдать…

– Что за книга? – Мое ворчание доносилось до Саши совсем глухо, поскольку голова у меня, всунувшись в ящик стола, никак не могла из него высунуться.