Битва колдуньи. Сага о мечах

Снова вспыхнул яркий золотой свет и поглотил видение; затем в глазах потемнело, и тут же Ингвиль увидела настоящую тьму. Где-то в стороне ярко горел костер, освещая огромное дерево, то ли дуб, то ли ясень. На ветке его тяжело качалось что-то большое, вытянутое, страшное. Нечеловеческое лицо мелькнуло перед взором, искаженное диким страданием, темное, как лик самой Хель, в ушах раздался короткий сдавленный хрип. Каменный грохот обрушился на Ингвиль, она ощущала, как тысячи и тысячи камней валятся сверху прямо на нее, с громовыми раскатами летят огромные валуны, подскакивают на уступах, мелкая галька скатывается по ее голове и плечам. Ингвиль чувствовала над собой тяжесть этой каменной лавины и лишь удивлялась, что остается живой. И вдруг камнепад растаял, наступила тишина, видения погасли.

Фрейвид молча смотрел в лицо Ингвиль: дочь сидела бледная, выпрямившись и опустив руки, ее глаза были широко раскрыты, а взгляд застыл, по лицу пробегали быстрые судороги ужаса. Холодок пополз по спине Фрейвида, волосы шевельнулись. Его было нелегко напугать, но он уже знал о даре своей дочери. Ее снова посетили видения, а добрые знамения встречают не с таким лицом.

Вдруг Ингвиль вскрикнула и повалилась на лежанку, закрыла лицо руками и зарыдала. Перепуганная Бломма выскочила из закутка. Даже Фрейвид не сразу взял себя в руки и решился заговорить. Тело Ингвиль сотрясалось от бурных рыданий, а в голосе слышалось такое безнадежное отчаяние, какое, должно быть, мучает вёльву, предвидящую неизбежную гибель мира и богов.

– Дочь моя! Ингвиль! – наконец решился позвать Фрейвид и положил ладонь ей на плечо.

Ингвиль сильно вздрогнула, резко обернулась, глянула на него безумными глазами и отшатнулась, словно перед ней был восставший из-под кургана мертвец.

– Что с тобой? – стараясь скрыть дрожь, с сердитой требовательностью спросил Фрейвид. Он и в самом деле сердился, как сердится сильный и гордый человек, чувствуя, что не может побороть страх. – Тебе было видение? О чем оно?

Ингвиль отодвинулась от него как можно дальше, насколько позволяла длина лежанки в тесном закутке. За занавесом тоже было тихо: хирдманы в землянке напряженно и тревожно прислушивались к разговору хёвдинга с дочерью-ясновидицей. А Ингвиль снова закрыла лицо руками, как маленький ребенок в попытке спрятаться. Она дрожала после пережитого потрясения и не находила в себе сил рассказать отцу о том, что видела его мертвым. Произнести вслух, даже допустить мысли о подобном для нее было более страшным и кощунственным, чем своими руками попытаться обрушить один из опорных столбов Тюрсхейма. Но первое из страшных видений стояло у нее перед глазами, она могла подробно рассмотреть лежащее тело, и у нее не было никаких сомнений: Фрейвид хёвдинг лежал убитым перед священным Волчьим камнем в святилище Тюрсхейм. Таков был конец дороги, на которую он сейчас вступал.

– Что открыли тебе боги? – настойчиво спрашивал Фрейвид. – О чем они предупреждают нас?

– Я видела горе, – опустив руки, вымолвила наконец Ингвиль, и никакими силами из нее сейчас нельзя было бы вытянуть более подробный ответ. – Я знаю одно, – тихо продолжила она, не глядя на отца. – Вероломство порождает вероломство, горе и гибель. Не нужно этого делать, отец. Это обручение не принесет ни радости, ни чести никому из нас.

Фрейвид не сразу ответил: неподдельный ужас его разумной, сдержанной и послушной дочери смутил его, и на миг он почти поддался ее уговорам.

Но только на миг. Обещанные ею несчастья были слишком далеки и расплывчаты. А выгоды от ее обручения – вот они, уже в руках. Почетное родство, еще больше власти и влияния – пока конунга не будет в стране, у Фрейвида не найдется здесь соперников. А потом, когда Стюра не станет и у власти окажется муж Ингвиль… Этот путь был не из легких, и Фрейвид это отлично понимал, но он не искал в жизни легких путей, ибо всегда полагался на свои силы.

– Я согласен с тобой, как согласился бы и всякий разумный человек, – сурово ответил он. – Из дурного зерна не может вырасти ничего хорошего. Вероломство всегда породит только вероломство. Об этом неплохо бы помнить нашим бывшим гостям-фьяллям. Разве не вероломно с их стороны разорить мою усадьбу после того, как я целый месяц давал им пристанище, кормил и лечил их, да еще и продал железо? Чем был их поход, если не вероломством?

Ингвиль наконец посмотрела на отца. Он ничего не понял.

– Фьялли первыми нарушили обеты дружбы! – настойчиво повторил Фрейвид, как будто убеждал не только дочь, но и самого себя. – Никто тебя не осудит, если ты отдашь это обручье Виги ярлу. Ты не опозоришь своего отца и не заставишь объявлять обручение дочери в отсутствие невесты?

– Ты волен поступать как тебе угодно, – тихо и безразлично ответила Ингвиль. – Но я обещана Хродмару сыну Кари и по доброй воле не буду принадлежать никому другому.

Возбуждение, принесенное видениями, уже схлынуло, в душе осталась гулкая пустота. Ингвиль не хотелось спорить, убеждать – она просто знала, что это не нужно. Фрейвид может нарушить обещание, данное фьяллям. Но сама Ингвиль не могла отступиться от обетов, которыми они с Хродмаром обменялись не в гриднице перед людьми, а наедине. Обетами, которые слышали только они двое да еще богиня Вар, хранительница людских клятв.

Глава 16

Фрейвид вышел, оставив Ингвиль успокаиваться и одеваться, и опять прислал к ней Бломму. Обручье он пока оставил у себя. Она одевалась к пиру, не замечая, какие одежды и украшения подает ей служанка. Бломма расчесывала ей волосы, а Ингвиль снова вспоминала свое видение. Тьма, полная огненных отблесков, вытянутое человеческое тело, висящее на дереве, – жуткое зрелище отталкивало ее, но она, преодолевая ужас и отвращение, пыталась вглядеться и понять, что же обещает ей судьба. Но видение ускользало и прятало от нее свой смысл. Одно было ясно: кого-то из хорошо знакомых ей людей ждет страшная смерть, и это событие окажет огромное влияние на судьбу Ингвиль… и, вероятно, не только ее. Ингвиль сознавала, что отец толкает ее на гибельный путь, но и сам идет по нему впереди нее.

Ее терзали противоречивые чувства: судьба всесильна, от своей участи не уходил ни один из героев древности; но, с другой стороны, ее видения – это как вторая руна в трехрунном раскладе при гадании: они указывают, что может произойти, если человек не свернет с нынешней своей дороги. Однажды ее видения спасли домочадцев, побудив уйти из Прибрежного Дома. Наверное, и теперь еще не поздно изменить что-то к лучшему? Но как? Ее саму Фрейвид хёвдинг не слушает. А у кого ей искать поддержки, кто обладает таким влиянием, чтобы переломить волю упрямого хёвдинга? Конунг Стюр? Но он, видимо, хочет того же. Королева Далла? К ней не прислушивается даже муж, а Фрейвид ее презирает.

В памяти Ингвиль мелькнули смутные обрывки разговоров, что, мол, Лейринги во главе с фру Йорунн жаждут выдать за Виги ярла свою Асвейг… Ингвиль не терпела сплетен и никогда не прислушивалась к досужей женской болтовне. Однако, если это правда, то Лейринги будут ее невольными союзниками, поскольку расстройство ее обручения с Виги послужит их прямой выгоде. Ингвиль ненадолго задержалась на этой мысли, потом опустила голову. Чтобы она искала дружбы с Лейрингами? Шепталась, рассчитывала, лукавила? Даже думать об этом было противно.

Но… Виги… Ей вспомнилось, как они стояли рядом во время жертвоприношения и как он сжимал ее руку, стараясь подбодрить. Да, он изменился за эти месяцы, повзрослел и поумнел, стал лучше понимать жизнь. Тот, кому случалось бывать в опасности, становится более чуток к знамениям. Может быть, его-то ей удастся убедить? Ингвиль не слишком верила, что властный и упрямый Стюр конунг посчитается с волей своего юного сына больше, чем Фрейвид считается с ней самой, но хотелось найти опору хоть в ком-то.

Когда Фрейвид Огниво в окружении родичей и домочадцев шествовал к усадьбе Лейрингагорд, никто по их виду и заподозрить не мог бы, что самоуверенный хёвдинг недавно получил недобрые знамения, а его прекрасная и благоразумная дочь впервые в жизни осмелилась противиться воле отца. Еще не совсем стемнело, но челядинцы с горящими факелами в руках окружили семью хёвдинга, и они шли в огненном кольце, как боги, озаренные небесным сиянием. Сегодня был значительный день в их жизни.

Двор Лейрингов напоминал муравейник. В домах и на дворе сновали нарядно одетые люди, из дверей и дымовых отверстий неслись, перебивая друг друга, запахи жареного мяса и рыбы, разных похлебок, душистого меда. Ингвиль беспокойно оглядывалась по сторонам, не зная, на что решиться. Сейчас они пройдут в гридницу, их усадят за столы, Виги будет за мужским столом очень далеко от нее, и она не сможет сказать ему ни единого слова.