Битва пророков

Довольно скоро он заполнил раковинами штаны и закинул их подальше на берег. Потом проделал путь по дереву еще раз, нашел в траве добычу и устроился под своей черемухой позавтракать. Будучи военным летчиком, он прошел курс выживания, поэтому мог пропитаться чем угодно и где угодно, хоть в пустыне, хоть в джунглях. Тем более в средней полосе России, где летом пищу можно найти на каждом шагу. Мидии для летчика были удачей и деликатесом. Они гораздо сытней, а главное, вкусней прочих гусениц и лягушек, которых рекомендовалось есть. Но была одна проблема – у него не было ножа. А без ножа съесть мидию можно только при помощи кувалды. Дело в том, что ее тело состоит из одной мощной мышцы, которая железной хваткой скрепляет створки раковины. Разжать руками их просто невозможно.

Беловский мучительно соображал, что ему делать. Камней здесь сроду не было. Остров был заливным, поэтому под небольшим слоем земли кроме песка ничего не найти. Оставалось попробовать палками. Он собрал несколько дубин и стал ими дробить вожделенные моллюски. Худо-бедно, ему удалось вскрыть три-четыре раковины и, выкусывая жесткую плоть с острых осколков панциря, съесть их вперемежку с землей и шмотками древесины от дубин. Такой мучительный завтрак только разжег аппетит. Нечего было и думать, что можно полноценно прокормиться мидиями. Разве что целый день сидеть и долбить по ним дубиной! Но такой вариант Михаилу явно не подходил. Тем более что нужно было думать о ночлеге и одежде. Беловский лишний раз не хотел обращаться за помощью к Изволь. Во-первых, он сдавал экзамен и старался справиться с проблемами сам. А во-вторых, он еще не мог привыкнуть к тому, что он, офицер, спортсмен, взрослый, хоть и молодой человек, должен обращаться за помощью к какой-то девчонке.

Самое главное, он понимал, что без огня и одежды ему не выжить даже летом. Он не сможет уснуть из-за комаров, а если даже и сможет, то будет ими нещадно обескровлен и отравлен сотнями микроскопических инъекций. Без огня обойтись в принципе можно. Можно питаться плодами, ягодами, корешками, теми же самыми лягушками. Можно сплести из прутьев корзину и наловить мелкую рыбу и раков. Но и без одежды, и без огня ему конец! Тем более что смысла сидеть на одном месте тоже не было. Изволь сказала, что нужно жить. Поэтому он решил идти на разведку в Кадницы.

Михаил выбрал новую крепкую дубину в качестве оружия, наметил маршрут, благо местность была известна и стал пробираться к деревне. Он решил не выходить на открытые места, чтобы на лугу его не заметили люди с горы. Он помнил, что с нее открывался великолепный вид на весь остров. И даже их родители, когда компания мальчишек долго не возвращалась с рыбалки или купания, порой поднимались на гору к церкви, чтобы за несколько километров высмотреть их.

Соблюдая меры предосторожности он пробирался по прибрежным кустам. Для этого пришлось обходить остров по берегу сначала Волги, а потом Кудьмы. На это ушло около получаса. Когда за поворотом реки должна уже была показаться деревня, Беловский услышал за свой спиной голоса, даже монотонную песню, скрип уключин и шлепки весел по воде. Он спрятался в куст тальника, осторожно раздвинул ветви и увидел довольно большое гребное судно, напоминавшее одновременно норманнский дракар, русскую ладью, какой ее изображали в сказках и исторических фильмах и даже греческую галеру с античных амфор.

Михаил стал прислушиваться к словам, чтобы постараться узнать, что за народ был на судне. Он различил несколько разных голосов. Монотонную песню довольно безразлично гнусавил пожилой голос, который, как понял Беловский, этой песней задавал ритм двум десяткам гребцов. Уставшим тенором на каждый взмах весел он повторял: «Э-эй, ухнем! Э-эй, ухнем! Еще ра-азок, э-эй, ухнем!». Гребцы, дружно окуная весла в воду и подналегая на них, вторили ему: «У-ух!». Потом тенор восклицал: «Эх, дуби-инушка, ухнем!», и все повторялось опять.

От родных, таких знакомых с детства слов захотелось закричать. Захотелось выбежать на берег к ним навстречу! Он с жадностью вглядывался в лица людей на борту ладьи, ища знакомые черты, ведь, возможно, среди этих людей были и его предки! Где-то он слышал, что в пределах одного этноса все люди – родственники уже в десятом поколении. А тут десять веков! Тем более они его прямые предки! А слова песни, а слова! Ведь они дожили до наших дней без изменения! Правда, в виде песни бурлаков, но ведь бурлаки-то откуда? Отсюда, тоже с этих же берегов! Видимо, в то время, когда гребные суда прекратили существование, появились баржи, которые волокли с этим же древним распевом бурлаки. Беловский в детстве задумывался: при чем тут дубинушка? Почему ей нужно «ухать»? Зачем бурлакам дубинушка? Тем более что на берегах Волги дубы не растут. Считалось, что этими словами бурлаки, как беднейший слой населения, угрожали правящим классам восстанием. Они обещали ухнуть дубинушкой по угнетателям трудового народа. По крайней мере так трактовали слова этой песни в его детстве. Но все равно чувствовалась какая-то несуразица. И только теперь перед ним раскрылся смысл этих слов: скорее всего весла были изготовлены из дуба, так как от них требовалась особая прочность. Поэтому и ухали гребцы именно дубинушками, то есть дубовыми веслами!

С приближением к повороту реки старик стал распевать все громче и звонче. Даже слишком громко. Михаил уже вознамерился выйти из своего укрытия, но неожиданно услышал и чужую речь. В центре ладьи, возле небольшого полога, сидели и стояли несколько чернявых людей, на головах которых были большие меховые шапки, похожие на папахи горцев. Один из них что-то сказал, видимо, толмачу. Тот грубо крикнул старику:

– Тихо ты, Кукша! По што так вопишь, песий дядько, русов кликаешь?

– Был бы я песий дядько, был бы ты мне племенник, – спокойно ответил Кукша и плюнул в лицо толмача. – Будь ты клятый всеми своими пращуры, поганый червь!

Толмач, побагровев, медленно утер плевок рукавом, достал из-за спины кистень и обрушил его на старика. Тот повалился как подкошенный колос на сидящего рядом гребца. Кистень глубоко врезался в косматую голову и запутался шипами в седых волосах. Толмач выругался, пытаясь освободить оружие:

– Вот старый репей и тут вцапился!

Молодой гребец, на коленях которого все это происходило, перехватил ремень кистеня, не давая толмачу вырвать его вместе с волосами убитого старика. Толмач потянул его на себя:

– Оставь, щенок, не балуй! Ну!

Но тот дернул за кистень так, что толмач не удержался на ногах и повалился на стлани в ноги гребцов. Он попытался было встать, но тут же был сбит несколькими ударами толстых рукоятей весел справа и слева. Толмач, цепляясь за ноги гребцов, попытался уползти, но был жестоко добит.

Люди в папахах вскочили, самый высокий из них, тот, что говорил с переводчиком, взмахнул кривой саблей и полоснул молодого гребца от плеча до таза. Остальные повскакивали со своих мест, некоторые бросились в воду, но большинство, как выяснилось, были привязаны к скамьям за ноги, поэтому только судорожно рвались из своих пут и кричали: «Брати, брати! Спасите, брати!» Но черные люди в папахах безжалостно одного за другим порубили привязанных и постреляли стрелами выпрыгнувших. Только на носу два самых дальних молодца успели выхватить из воды огромные весла и, размахивая ими, не подпускали к себе чужаков.

За их спинами из-за близкого поворота реки со стороны Кадниц появилось несколько других ладей. Вода под ними кипела от частых взмахов весел, на носах столпились воины с натянутыми луками. Но люди в папахах взяли копья и с безопасного для них расстояния успели сразить беспомощных, спутанных за ноги гребцов. Воины в ладьях взревели и, после того, как убедились, что спасти гребцов уже не удастся, в воздух взлетели сотни стрел, которые в считаные секунды покрыли, как щетиной все судно, от носа до кормы. Несколько человек в папахах повалились, пронзенные множеством стрел. Остальные, хватая своих падающих товарищей, успели укрыться за ними как за щитами. Они залегли на дно ладьи и тоже что-то громко кричали. Судя по всему, проклятия.

Через несколько секунд ладьи с шумом стукнулись бортами, послышался треск весел, и несколько десятков воинов с топорами и мечами в руках кинулись было рубить папахи, но их остановил властный голос с берега, с бугра, прямо из-за спины Беловского:

– Не бей, тащи их ко мне!

Воины стали кричать тем, кто был в самой гуще:

– Не бей, не бей! Живыми на берег тащи! К вождю их тащи!

Неясная возня на ладье затихла. За спинами воинов уже не было видно черных папах. Видимо, их уже порубили. Но нет, вот множество рук вырвали из кучи наваленных тел окровавленного врага. Он дико вращал глазами и крутил головой. Был еще жив.