Битва пророков
Шрифт:
Тем временем плот с распятым Филимоном вынесло на стремнину Волги, и он, покачиваясь, поплыл вниз.
– Я согласен, согласен! – завизжал Тимофей. – Михаил, скажи этим дуракам, чтобы догнали Филимона! Его же сейчас увидят хазары! – рыдая, орал он. – Догоните же Филимона!
Тут и сам Беловский понял, какую страшную ошибку допустили русы и что Тимофей совсем не врет. Он быстро перевел вождю, тот в сердцах треснул кулаком себя по лбу и приказал воинам умереть, но догнать плот. Два десятка молодых парней бросились к реке, столкнули легкую ладью, на ходу запрыгивая в нее. Вскипела желтая речная вода под частыми ударами дубовых весел, и судно вылетело из Кудьмы в Волгу.
Тем временем другие воины стали налаживать большую треногу над колом. Через ее вершину перекинули веревку, которой обмотали трепещущего
Ратко был невозмутим. Он деловито осмотрел сооружение и приказал начинать. Тимофея на руках подняли над колом несколько воинов и закрепили веревку. После этого ее начали постепенно стравливать до тех пор, пока он не сел на острие. Так его и зафиксировали.
– Как только увидишь хазар – кричи! – засмеялся Ратко. Тебе там лучше всех видно!
Но Тимофей и без того уже весь был сосредоточен на гонке ладьи и плота с распятым трупом. Он что-то шептал на каждый взмах весел, переживая за них всем своим существом.
Ратко скомандовал начинать погребение. Немногие оставшиеся воины и даже бабы с детьми посадили погибших в ладью и привязали их к скамьям, так, чтобы они не падали. Потом, дружно взявшись, заволокли корабль на костер. Мишку тоже привлекли к этой работе. Его поставили в ряд с подростками и девками, которые тянули веревку, прикрепленную к звериной морде на носу корабля. Рядом с ним что есть силы упирались Тешка и белокурая девица. Она безразлично посмотрела на Михаила огромными зареванными глазами и сказала: «Чего уставился, голодранец, тащи давай!» Наверное, это и есть Венеслава, подумал он.
Когда корабль уже стоял на вершине кострища опять раздался неистовый вопль Тимофея:
– Не зажигай! Не зажигай костер! – Он отвлекся от переживаний за ладью и Филимона и посмотрел на погребение. Водруженный на вершину кострища корабль с телами готовились сжечь. – Не зажигай! Хазары дым увидят! Это и есть условный сигнал! Михаил, – визжал он, – Михаил, скажи им, чтобы не разводили костер! Что за дикие люди! Пусть закопают мертвецов! Михаил, скажи им, чтобы не поджигали!
Седой жрец уже поджег один угол кострища, когда Ратко, узнав о том, что сигналом к выступлению врага должен был послужить дымный костер, сам подбежал и разбросал занявшиеся дрова. Русы в замешательстве остановились. Тимофей продолжал орать о том, какие они бестолковые, что они сами не хотят жить, что они все делают, чтобы выманить хазар. Так как его никто не понимал, на него уже никто не обращал внимания, поэтому, когда он вдруг резко осекся и замолчал, все обернулись на него. Черкас со скрученными сзади руками, висящий над колом, молча плакал, часто моргал и смотрел на Волгу. Там вдалеке виднелись маленькая ладья русов, над которой возвышался крест и несущиеся к ней наперерез огромные хазарские корабли. Заметили…
Толпа охнула. Кое-где послышался бабий всхлип и тихие причитания: «Ой, мамочки, мамочки-и-и-и! Ой, что же бу-у-удет!»
Прибежали запыхавшиеся разведчики, которые тревожно сообщили, что несколько сотен хазар высадились на остров и прочесывают его цепями. По Кудьме, там, где она впадает в Волгу второй раз, остров окружают десятками кораблей. Путей к отступлению не было…
– Поджигай! – поняв все, скомандовал Ратко.
Жрец опять запалил костер с четырех концов. Было уже поздно прятаться: хазарские корабли, заполонив половину речного пространства, лавиной приближались к устью Кудьмы. Костер быстро разгорелся. Из огромного штабеля дров, сложенного домовиной, с громким треском и гулом вырывались языки пламени, которые быстро облизали возвышающуюся ладью со звериной мордой на носу. Запахло паленым мясом. Беловский отвернулся от костра и отошел в сторону от жара. Ему положил кто-то руку на плечо. Это был Ратко. Он протянул Мишке боевой топор и сказал.
– Ты дошел до родины. Умри как рус! Веселая сейчас будет тризна. Пойдем, русский сын, поднимем братину за последний путь!
На холме, подвывая, бабы раскладывали хлеб, ушаты с брашной, какие-то горшки, глиняные и деревянные блюда. Кое-где
блестело и серебро, и золото. Вождь попросил перевести для Тимофея:– Видишь, я держу слово. Ты еще живой, потому что хазары на нас еще не напали. Считай удары их весел, это все, что осталось от твоей жизни.
Тимофей, висевший до этого тихо, надеясь, что про него забудут, словно очнулся от этих слов. Он заорал опять:
– Я свои слова выполнил! Я не обманул тебя! Я не виноват, что вы долго думали! Если бы вы сразу меня послушались, все было бы по-другому!
– Я уже тебе сказал, что держу слово. А мое слово было такое: ты будешь жить до тех пор, пока на нас не напали хазары. Хазары пока еще просто плывут по вольной реке Волоке, где с миром могут плавать все. Они еще не напали на нас. Поэтому и ты еще не на коле.
Он сел на вершине холма. Вокруг него расположились по старшинству воины. Беловскому дали белую рубаху с красной вышивкой и тоже усадили как молодого воина, с немногочисленными сверстниками. Бабы и дети сидели ниже, если не хлопотали по тризне. Ратко поднял огромную братину и отпил из нее, вспоминая с похвалами по именам славных пращуров рода, великих воинов, закончил упоминанием в этом списке погибших сегодня во главе с Кукшей и пустил братину по кругу. После этого неожиданно началось веселье. Женщины не успевали подносить новые бочонки и кувшины. Воины пели, и плясали, благодарили богов за то, что умершие прожили честно и умерли славно. Просили и по себе такой же веселой тризны.
«Вот чудеса, – подумал Беловский, – смерть здесь никто не считает концом! Никто ее не боится!» Он посмотрел на Тимофея, который продолжал что-то скулить, но его не было слышно в веселом шуме тризны. Почему же христианин так постыдно боится умереть? Может, он и не христианин вовсе?
Довольно скоро все изрядно захмелели, стали бравировать оружием и оголяться по пояс. На углях костра, которые уже появились с краю, жарились куски мяса и тут же расходились по рукам. Покачиваясь, встал Ратко, посмотрел на Волгу, где передние корабли хазар уже входили в устье Кудьмы. К их мачтам были прибиты молодые воины, которые погнались за плотом. Ратко взял меч, позвал Венеславу и Михаила, для перевода, и спустился к Тимофею.
– Ну что, хазарин, эту девицу ты искал? Сдержал я свое слово?
– Не убивай меня, великий князь, я же не обманул тебя! – побледнев, уже без надежды выдавил он.
– Вот и ты держи свое. Уговор – дороже денег!
С этими словами он перерубил веревку, на которой висел Тимофей, и тот издал дикий, продолжительный рев, плавно опускаясь под собственной тяжестью на кол. Лица его Беловский не видел, оно было обращено к Ратко, но, садясь все глубже на кол, он провернулся, захлебываясь булькающим ревом и кровью к Михаилу. Его бессмысленные, неестественно вытаращенные глаза не выражали ничего, кроме страшной боли и ужаса. Михаил не выдержал этого взгляда и отвернулся в сторону Венеславы. Она вцепилась побелевшими пальцами в толстую жердь, на которой висел черкас, и, закатив глаза, упала в обморок.
Тимофей еще хрипел, когда на берег одновременно выскочили несколько десятков вражеских воинов. Хмельные русы отважно бросились на них, нанося яростные удары вокруг себя. Хазары опешили от такой атаки и попятились обратно к берегу, оставляя убитых и раненых. Но к берегу приставали все новые и новые корабли, с которых прыгали десятки и сотни воинов. Образовалась давка, которая растекалась по берегу Кудьмы. Михаил, увлекшись общим настроением и брашной, тоже положил топором двух-трех хазар и пошел было за другими прорубать себе путь к берегу, но услышал приказ Ратко:
– С бугра не сходить! Стоять на месте!
Они остановились. Беловский осмотрел товарищей. За какую-то минуту воины преобразились до неузнаваемости. Только что добродушные и веселые, подвыпившие мужички сейчас стояли, ощетинившиеся мечами и топорами, забрызганные кровью с головы до ног. Некоторые из них вошли в какое-то безумное состояние, они рычали как звери, в ярости грызли собственные щиты, резали мечами кожу на руках и мазали своей кровью лица. Михаил помнил, что у викингов была особенная психологическая подготовка воинов, которая делала их невосприимчивыми к боли и страху. Они входили в раж и были непобедимы. Один норманн в таком состоянии приводил в ужас десятки врагов. Видимо, русы тоже владели этим приемом.