Битва в пути
Шрифт:
В своем коротком выступлении он поддержал Рославлева.
Решение, принятое на партактиве, резко критиковало ошибки Бахирева, но одобрило работу, проделанную в ЧЛЦ, в моторном цехе, отмечало верное направление основных мероприятий и значительность проделанного. По предложению Рославлева записали обязательства перекрыть невыполнение плана в будущем месяце, когда начнется отдача проводимой работы.
Это было совсем не то решение, на которое рассчитывал Вальган. Перед собранием он не сомневался в успехе. Все было подготовлено, согласовано и так гладко шло вначале. Доклад он закончил под аплодисменты, и первые выступления подхватили его мысли. И вдруг партийно-хозяйственный актив повернул все шиворот-навыворот. «С чего начался поворот? — думал Вальган. — С этой земледельщицы? Или с Сугробина? Нет, дело не в них, Чубасов —
Гринин не ладил ни с Вальганом, ни с Бликиным. Он много ездил по области и месяцами жил на новых периферийных заводах. Бликин поощрял его любовь к разъездам и умело пользовался ею, чтобы держать Гринина по возможности в стороне от обкома. Вальган думал, что и на этот раз Гринин будет в отъезде. Он приехал нежданно, некстати, и Вальган понимал его молчание. Гринин был не согласен с установкой обкома, но был не вправе возражать обкому здесь, на партийно-хозяйственном активе. Он молчал, молчал тогда, когда установку обкома проваливали, когда он обязан был говорить. Вальган ушел, не простившись ни с Грининым, ни с Чубасовым. Бахирев напоминал теперь Вальгану одного из тех лесных клещей, что в детстве присасывались к рукам и шее, — чем сильнее такого клеща отдирать от себя и раскачивать тем крепче он впивается в тело.
Когда Бахирев пришел домой, Катя, увидев его потное, красное, распаренное, словно после бани, лицо, со страхом кинулась к нему.
— Ну, как?
Он ответил:
— Измордовали…
Но губы его морщились улыбкой.
«Никаких минимумов по принципиальным вопросам. Только максимум!» — вспоминал он слова Рославлева. — Прав, прав, и правильно подсказал — расширить цех шасси за счет дизельного. И Сугробин прав — литейную для модельщиков там, где лестница. И окна, и вентиляция, и проводка — все готово. Отгораживай, ставь печь и лей! — Он вспоминал начало собрания и свое одинокое кружение по залам. Как же он был слаб, беспомощен и противен! А сейчас? Избитый, изруганный, измученный и… счастливый! Никогда еще так твердо не стоял на земле обеими ногами, никогда собственные планы не представлялись такой реальностью. Чубасов давно говорил: «Обсудим на активе». Почему отказывался? Не придавал значения? Не умел работать? Да. Не умел руководить? Да. Ведь, кажется, уже понял, что без людей ни шагу. Почему же план замышлял с размахом, а в работе, с людьми, не хватало ни размаха, ни настойчивости? Сработали силы собственной инерции, не принятые в расчет? А до дела не доходило. Так получай по заслугам! Исхлестали, исполосовали, теперь дошло? Слова не пронимали, мордобой пронял? Вколотили в меня, кажется, понял, дошло».
Не ужиная и не читая газет, он разделся и лег. В мыслях теснилось только что пережитое — громовержец Рославлев, Дронов с поднятой тетрадью в руках, пантерья повадка Вальгана и переломный, нежданный выход на трибуну беззубой земледелыцицы. «Ох, Ольга Семеновна, друг Ольга Семеновна! — повторял Бахирев. — Кто бы, кто бы мог ожидать?..» Последним, возникшим в полузабытьи желанием было желание взять узкую, прохладную руку Тины и положить ее себе под горящую щеку. «Или хоть бы ходила здесь где-то… рядом», — подумал он и уснул глубоким сном человека, перенесшего тяжелый кризис.
Чубасов так и не заснул в эту ночь. Он вспоминал совет Осина повесить в парткоме плакат: «Партия — это руководящая сила в строительстве коммунизма». Если дошло до таких советов, значит партком плохо руководил строительством коммунизма. А ведь вкладывал все силы ума и души. Почему же ошибки? Ошибки в подборе секретарей цеховых бюро, ошибки в производственных вопросах, ошибки в оценке людей, ошибки даже в подготовке этого так неожиданно повернувшегося собрания. Он давно знал о многих ошибках, почему же мирился с ними? Не хватало боевого духа? Нередко ограничивался привычными формальностями — проведено столько-то бесед, лекций, собраний — и не вникал в существо дела. Поэтому и устраивали такие секретари, как Ивушкин, тихие, добрые, исполнительные? Поэтому и недооценивал Бахирева, главное достоинство которого — партийный боевой дух? «Не знаю, многому ли научит собрание Бахирева, но меня оно должно научить, — думал он. — Сколько книг пишут у нас о мастерстве! Изучают мастерство фрезеровщиков и кузнецов, поэтов и художников. Но достаточно ли
изучаем мы высочайшее искусство конкретного партийного руководства, мастерство лучших парторгов, секретарей райкомов, горкомов, обкомов? Процесс овладения этим мастерством подчас мучителен».Чубасов вспомнил сидевшего рядом с ним в президиуме Гринина. Тоже, видно, волновался, сидел и в щепки крошил карандаши. А прощаясь, сказал лишь одну фразу: «Нашей главной задачей было выяснить мнение коллектива. Мы эту задачу выполнили!» Как это понять? Значит, он тоже не согласен с Бликиным? Это хорошо. Будет союзником. Если исправлять ошибки, придется воевать с Бликиным. Вальган, наверное, уже звонил ему.
Чубасов не ошибся. Утром его вызвали в обком. Он вошел невыспавшийся, угрюмый и готовый к сопротивлению. Зажав зябнувшие руки между коленями, он слушал хлесткие слова Бликина:
— Опытный партийный работник растерялся на собрании, не обеспечил партийной линии. Я предусмотрительно заранее послал на подмогу Дронова. Но так провалили, что и Дронов не смог вытянуть. — Бликин широкими шагами ходил по кабинету, и Чубасов видел то его бледное приподнятое лицо, то маленький, но величественно неподвижный, словно обремененный сугубою ответственностью, затылок. — Я вам расскажу случай из своей практики. Я был сопляком, только начинал работать в обкоме инструктором. И вот, помню, в первый раз в жизни послали меня в район. На выборы секретаря.
Жесткий голос Бликина впервые заиграл переливами чувств. В окаменевшем затылке и напряженной спине появилась не свойственная им подвижность. Быстрее стали взмахи длинных рук, живее взгляд. Чубасову приоткрылся тот, давний Бликин, — не стареющий секретарь обкома, а юноша, вновь назначенный инструктором. «Юность, юность! — подумал Чубасов. — У каждого она была — своя юность, своя поэзия. «Истоки души», — так говорила Люба о раннем детстве. Не вернее ли сказать так о юности?»
— Так вот, — продолжал Бликин помолодевшим, играющим голосом. — Послали меня в район, на выборы секретаря райкома. Обком дал кандидатуру, а на месте своя кандидатура! Чуть не полрайона против обкомовской. «Не знаем, говорят, вашего привозного», — да и только! «Если хороший, так пусть, говорят, сперва у нас председателем в колхозе поработает». Сложная обстановка!.. Так вот, я, мальчишка, юнец, в первый же свой выезд сумел овладеть положением. Выявил главных смутьянов. Изолировал их морально. Создал вокруг них необходимое мнение. С более сговорчивыми поговорил в индивидуальном порядке. Я не допустил провала кандидатуры обкома. А ведь был мальчишка, юнец!
«О чем? О чем говорит он? — не веря себе, спрашивал Чубасов. — А я-то думал о «поэзии юности». Истоки души! В чем они? В чем? В том, чтобы умело обойти большинство коммунистов района? И этим он гордится как своей первой заслугой перед партией, как своею первой победой! Так чего, чего же можно ждать от этого человека?!»
В сквозном свете десятилетий ясно, как под рентгеном, раскрылась Чубасову внутренность Бликина. Антидемократическая сущность.
— И ваша кандидатура оказалась лучше, чем та, которую выдвигал районный партийный актив? — спросил Чубасов и не узнал своего голоса. В нем звучали вызов и насмешка, горечь и осуждение.
— Что?! — Бликин резко обернулся: опустилась его приподнятая рука, затылок и спина обрели обычную окаменелость. — Вы что, сговорились вчера с Грининым?
«Ясно, Гринин заодно со мной!» — обрадовался Чубасов.
— Вы понимаете, что вы с ним вчера натворили? — продолжал Бликин. — Вы провалили на совещании линию обкома и линию ЦК.
— Я не проваливал линии ЦК.
— Вы противопоставляете обком Центральному Комитету? — В тоне послышалась холодная угроза, она не взволновала Чубасова. Сегодня, после партийно-хозяйственного актива и после рассказа, приоткрывшего юность Бликина, он уже был для Чубасова не тем, что вчера,
Чубасов ответил спокойно:
— Мне кажется, что это вы противопоставляете свою линию линии ЦК. В ЦК мне сказали ясно: разберитесь в настроении коллектива. Это я и сделал.
— Когда парторг идет на поводу и в хвосте у масс, он может потерять свое лицо.
— Когда парторг внимательно прислушивается к голосу партийной организации, он обретает свое лицо.
Бликин сел.
— Если завод теряет лицо, то теряет или обретает лицо парторг? Как по-вашему?
Спокойным, даже небрежным жестом он подал Чубасову телеграмму: