БИТВА ЗА ХАОС
Шрифт:
Здесь мы опять сталкиваемся с кажущимся парадоксом. Помните знаменитую формулировку «Россия — единственная в мире страна, которая, ведя исключительно справедливые войны, захватила 1\6 часть суши»? [427] И ведь всё началось с маленького Московского княжества, уступающего в размерах даже современной московской области. Как же это так лихо получилось? И почему народ, осуществивший столь масштабное деяние, по статусу был отнюдь не первым среди равных. Л.С. Гатагова в статье «Империя: идентификация проблемы» дает краткое, но емкое описание схемы ее развития. «… Даже беглый ретроспективный взгляд на историю России выявляет поразительный, трудно поддающийся осмыслению феномен: процесс расширения российской государственности шел перманентно на протяжении столетий (!). В мировой практике не существует аналогов, и эта геополитическая экспонента, пожалуй, есть самая уникальная особенность России. Поглощение новых территорий, населенных различными этносами, сопровождалось последовательным политико-административным их освоением. Постепенно складывалась централизованная империя, подчинявшая сопредельные земли строго иерархично, от микроцентров власти — к ее макроцентру. Инстинкт, а не расчет двигал этим процессом, считает А. Левандовский. Сравнивая Российскую империю с Британской, давшей блестящий пример техники завоевания, А. Левандовский утверждает, что Русская империя развивалась на органике, потому и была так устойчива, пластична. Россия эволюционировала в централизованное государство со строго вертикальной иерархией подчинения. Пресс государства давил одинаково на всех. Оно, по мнению В.С. Ерасова, выступало как носитель наиболее универсального принципа, объединяющего столь разноликий конгломерат социальных и культурных структур, к тому же большей частью ограниченный в своих смысловых ориентация». [428]
427
Lieven D. The Russian Empire and Its Rivals. London, 2000.
428
Гатагова Л.С. Империя: идентификация проблемы. Исторические исследования в России. Тенденции последних лет. М., 1996.
Что ж, всё правильно, все именно так и было. Мы же выделим из этой схемы ключевые пункты: «инстинкт, а не расчет», «пресс государства давил одинаково на всех», «государство — как носитель универсального принципа объединяющего разноликий конгломерат социальных и культурных структур», «вертикальная
429
Журнал «Родина», 1995, № 7. С. 21
У славян было по-другому. Если немецкий брат находился пусть и в тесном окружении, но всё же среди родных или двоюродных братьев, которые, конечно, могли на него напасть и даже порезать, а в худшем случае и убить, что, впрочем, никак не угрожало бы его идентичности, то восточнославянский брат был окружен гораздо более опасной сворой, полностью от него отличающейся. Его ареал был расположен так, что большая часть границ проходила с монгольскими и тюркским племенами. Конфликты, причем практически непрерывные, были неизбежны и изначальное разнообразие было не на стороне славян. Да, славяне могли собраться и вынести какое-нибудь цветное племя, но уже через небольшое время на них нападали другие цветные, потом третьи и так далее. Бесконечная война. И. Солоневич пишет: «Монгольские орды висели над Россией почти тысячу лет. Их главной военно-политической целью был захват рабов. Турецкая Империя, военно-политическая наследница монгольских орд, строила свою экономику, главным образом, на торговле рабами, которых орды захватывали на востоке /…/ Число русских уведенных, таким образом, в рабство в течении XV–XVII века приблизительно равно всему населению страны в середине этого периода — около пяти миллионов». [430] Белорус и монархист Солоневич пишет «русские», хотя речь идет обо всех восточных славянах. Все-таки монголы с татарами не только Москву и Рязань сожгли, но и Киев, и Чернигов, после чего еще и по Европе проехались. И сильно заблуждаются те, кто думает, что эта тысячелетняя война закончилась. Да, она иногда затихала, но только для того чтобы вновь разгореться. Сейчас закручивается ее новый виток.
430
И. Солоневич «Диктатура Импотентов». Буэнос-Айрес, 1949.
Такое нехорошее окружение налагало свои требования к поведению. Восточные славяне должны были адаптироваться к ситуации, когда над ними нависло иго сначала Золотой Орды, а потом и её побочных продуктов. Доказано, что каждый вид выбирает стратегию обеспечивающую ему самую удобную форму существования возможную в данный момент. А как можно было адаптироваться к Орде, если сила была явно на славянской стороне? Нужно было не просто выполнять требования ханов, но и самим стать частью их системы, чтобы потом переадаптировать их систему к себе. Так требует закон необходимого разнообразия. Первым в полном объеме это понял московский князь Иван Калита. Он договорился с Ордой, что сам будет собирать дань с русских земель, став, таким образом, первым «бригадиром», а монголоиды будут давать ему политическую и, если надо, военную «крышу». Так московское княжество стало самым упорядоченным звеном на Руси. Вскоре эта тактика принесла первый результат: в Твери произошло восстанье, был убит ханский посол, а ордынским войском посланным усмирять непокорный город был назначен… кончено же Иван Калита, как самый лояльный! Тверь была разгромлена, её земли присоединены к Москве, а Калита стал Великим князем. Так Московское княжество сделало первый шаг на пути превращения в то, что потом станет называться Российской Империей, а после — Советским Союзом. Отхватывая всё новые и новые куски, как с помощью ордынцев, так и опираясь на всё возрастающую собственную силу, Москва повышала свое могущество в то время, как сама Орда слабела. Конечно, для этого требовалась абсолютная государственная дисциплина и полное подчинение князю, т. е. энтропия должна была выдерживаться на самом минимальном уровне. Можно быть совершенно уверенным, что Москва не знала никакой демократии, в то же время не вызывает никаких сомнений что иначе ни о каком мощном государстве не могло быть и речи. Демократия в обмен на ареал — вот формула Московской державы. Хорошо это или плохо? Ну возьмем, к примеру, новгородское княжество. Да, уровень свободы там был несравненно выше чем в Москве, да и сама жизнь наверняка была побогаче. Новгород оживленно торговал с ганзейскими городами и был форпостом зарождающихся буржуазных отношений на русских землях. В 1570 году этот город был уничтожен Иваном Грозным. Это конечно плохо. Но ненавистники Москвы и защитники демократических вечевых новгородских традиций, упускают из вида один очень важный факт: именно такая политика Москвы привела к появлению у славян того самого «жизненного пространства» о котором так мечтали, но которого никогда не получили немцы. [431] А ведь это не глупость была. Сколько сейчас немцев? Где-то 80 миллионов, то есть столько, сколько при Гитлере. А сколько сейчас белых в США, Канаде и Австралии? Почти столько же сколько в Европе. А четыреста лет назад не было ни одного! Вот что такое жизненное пространство. И удалась бы немцам их «восточная программа», было бы их сейчас минимум в два раза больше. Но не будет. Ареал не позволяет. А славянам позволяет. А замкнулись бы они в своих псковско-новгородско-тверских княжествах, ну получили бы мы в итоге штук 5–7 таких себе чистеньких и ухоженных «финляндий» или «эстоний». И жило бы в каждой из них по 2–3 миллиона, и было бы тех же русских не 100 миллионов, а 20–30. И это еще при условии, что русские государства не воевали бы друг с другом вплоть до сегодняшнего дня, как это, кстати, было при князьях, домонгольских и постмонгольских. Да, потом пришел момент, когда начали присоединять земли, которые присоединять было ни в коем случае не нужно (Кавказ, Среднюю Азию), но до этой стадии доходят все империи. [432] После чего разваливаются под собственной тяжестью. А Россия ведь не просто захватывала и присоединяла, как Голландия Индонезию или Франция Конго, она интегрировала их, делала частью своей системы. Но даже сейчас, несмотря на распад СССР, полное разоружение и ужасающую динамику деградации населения по всем параметрам, шансы на то что «здесь» что-то образуется, кажутся гораздо более высоким чем в 1237-ом или даже в 1380 году. Для этого нужно обеспечить выполнение двух условий: а) переоценить т. н. «ценности» в соответствии с расово-биологическими системными стандартами; б) как советовал, гениальный Иван Грозный, «перебрать людишек».
431
Гитлер рассчитывал что после присоединения восточных земель и резкого расширения ареала обитания немецкой нации ее численность должна увеличиться до 500–600 миллионов примерно за 100–150 лет… Сейчас во всей Европе столько не проживает. При этом столь смелые планы фюрера не выглядят фантастикой, такое увеличение реально, причем реально именно на большой территории. Разумеется, если на него будет работать государственная политика.
432
Жан Тириар сравнил СССР с плиткой шоколада: «После того, как дольки отломлены, их уже недостаточно сложить вместе, чтобы восстановить всю плитку. Отныне этого можно добиться только путем переплавки всей плитки и новой штамповки». Но то же самое можно сказать и про любую другую континентальную империю.
Мы рассматриваем государства как открытые неравновесные системы, различающиеся по степеням обмена энергией и информацией с внешней средой и, как следствие, разной степенью производства энтропии. Россия выбрана нами в качестве примера максимально открытой империи, открытой системы, государства, которое с XIV по XIX век увеличивала свою площадь в среднем на 110 кв. км. в день, достигнув к началу правления Александра II площади в 24 миллиона кв. км. Правда, в 1867 году, Александр продаст Аляску, будучи не в состоянии контролировать столь огромную территорию и с тех пор Россия начнет утрачивать земли. [433] В 1905 будут потеряны Курилы и Южный Сахалин, в 1918 — Польша, Финляндия, Бессарабия и часть Закавказья, Сталин в 1939 и 1945 годах совершит последний бросок в Европу, но вернуть в лоно Империи удастся только Галицию, которая стала обособленной территорией еще во времена князя Данилы и шантажом заставить трусливых румын отдать назад Бессарабию. Ну и заберет в 1945 году часть бывшей Восточной Пруссии, а у японцев — Курилы и Сахалин. Это будет последний имперский успех, через сорок пять лет «шестая часть суши» распадется формально на 15, а фактически на 20 вполне автономных образований. Мы уже говорили, что нас мало интересуют нормальные стабильно работающие системы. Нас интересует почему системы разрушаются. Мы никогда не будем заниматься апологетикой Рима, что было так модно еще какие-то сто-двести лет назад, тем более мы не станем в стройные ряды творцов нового популярного мифа о «блистательной романовской России» или «великом и могучем Советском Союзе». Почему? Да потому что и то, и другое, слишком бездарно развалилось, причем Советский Союз — на наших глазах. Все всё видели. Так, кстати, разваливаются все многонациональные империи — меньшинства рвут их на части. Понятно, что новыми апологетами России-СССР движет вполне позитивная, но все же недопустимая в наших раскладах мотивация: они хотят увидеть будущее в прошлом, чем представляют удивительное сходство с евреями, которых почему-то не любят. Она-то и питает корни разного рода монархических, имперских, православных и необольшевистских организаций. Но плодов они не дадут, потому что сами идеи бесплодны, так же как пальмы из композитных материалов растущие на лужайках из пластмассовой травы или силиконовые рыбки «плавающие» в офисных аквариумах. Когда-то это всё было живое, но сейчас остался одни виртуальные проекции вроде бетонного монолита храма Христа, в гараже под которым шушера всех мастей держит свои престижные автомобили. Мы подобными ролевыми играми не занимаемся. Мы не будем пафосно трещать о «величии» и «передовой роли для всего человечества», как бы это ни ласкало слух миллионов. У нас скромные задачи — мы работаем на себя, на своих, а потому и другие подходы. Какие? О. Мельников в своем «Кратком очерке эволюции организованных систем» формулирует это так: «… психологически гораздо комфортнее ощущать себя Божьим творением, нежели потомком невообразимо длинного ряда живых существ, от ничтожной амёбы до смешной обезьяны. Очень непросто абстрагироваться от древнего дуалистического оценочного принципа: хороший-плохой, светлый-тёмный и т. д. и принять реальный мир и все стороны жизни такими, каковы они сложились и есть; относительность Добра и Зла, особенно для носителей европейско-ближневосточной религиозно-культурной традиции, попахивает серой…». [434] Мы берём из прошлого то, что прошло испытание временем, мы не знаем что такое «хороший» или «плохой»,
мы оперируем схемами «устойчивый-неустойчивый» и «прогрессивный-дегенеративный», а как критерий качества оцениваем длительность временного интервала. Понятно, что монархия не может служить примером, особенно если вспомнить, как и где закончил свою жизнь последний «Романов». Не может быть таковым и коммунизм, пусть он был сверхамбициозен и добился сенсационных результатов в первые 20 лет своего существования. Через 70 лет он испарился быстрее чем это обнаружили. Ну и само собой, откровенно смешным фарсом выглядит прямой «возврат к дохристианским верованиям». Это уже полная капитуляция перед будущим. Кто-то скажет что наш подход языческий. Может быть. Тогда мы можем сказать, что современное язычество — это сочетание наиболее передовых современных научных достижений с моральными принципами поднявшими в свое время белого человека на роль недосягаемого для других двигателя мироздания.433
Вопреки общепринятому мнению, американцы отнюдь не единодушно одобрили покупку Аляски. Эта сделка была ратифицирована незначительным большинством голосов, да и после правительство часто подвергалось критике за бессмысленно растраченные деньги… Впрочем, вскоре там были найдены грандиозные запасы золота и все разговоры о нецелесообразности покупки сами собой поутихли.
434
О.А. Мельников: «Краткий очерк теории эволюции организованных систем». 2006.
Итак, все последующие московские князья, а затем и петербургские императоры с коммунистическими генсеками, оказались прилежными учениками Ивана Калиты. И если Запад вторгался на цветные территории и самым грубым образом начинал их адаптировать к своим порядкам, что было возможно, так как территории были отделены тысячами или даже десятками тысяч километров, то российский случай такой роскоши не позволял — присоединялись пограничные территории, причем Москва далеко не всегда имела изначальное преимущество. Но симбиоз военной силы и умения адаптироваться к внешней среде почти всегда давал нужный результат. Нужный для расширения и устойчивости империи. Результат? К концу XV века Московия становится самой мощной частью бывшей Орды, с ней происходит то же, что в свое время с Римом, когда он окончательно победил самого главного врага — Карфаген. Москва становится исключительно привлекательным городом для азиатского элемента, который начинает переселяться туда в небывалых количествах, а заложенные в него традиции преклонения перед силой и прирожденное умение понравиться господину, приводит к закономерной ситуации — множество азиатских переселенцев оказывается на службе у московских царей. Такой себе, «московский улус». Главное условие поступления на службу — принятия православия — мало кого сдерживает. Итог? Треть всех дворянских фамилий в России — булгаро-татарского происхождения, а общее число таких фамилий приближается к семистам. [435] Юсуповы, Карамзины, Шахматовы, Кутузовы, Аксаковы, Куракины, Иевлевы, Татищевы, Аракчеевы, Бутурлины, Минины, Аничковы, Арцыбашевы, Рахманиновы, Мельгуновы, Беклемишевы, Тимирязевы, Нарышкины, Каратаевы, Горчаковы, Годуновы, в общем, список много страниц бы занял. Отсюда странный для западного националиста, но в общем правильный вывод И. Солневича: «Русская государственность, как и русский национализм всегда носила космополитический характер. /…/ Императорскими министрами были поляки, немцы, татары, армяне и даже греки. Русские династии были варяжскими, славянскими и немецкими. Борис Годунов был татарином. Коммунистический интернационал таким образом, в некоторой степени является наследником Императоров /…/Россия никогда не была «тюрьмой народов», Ни один народ в России не подвергался такому обращению какому подвергались Ирландия времен Кромвеля и времени Гладстона. За очень немногими исключениями, все национальности были совершенно равны перед законом. Финляндия /…/ до 1917 года оставалась в сущности республикой. Балтийские бароны оставались балтийскими баронами. Полудикое население охранялось самым заботливым образом. На кавказской нефти делали свои миллионы не русские капиталисты, а кавказские туземцы — Лианозовы и Манташевы». С ним соглашается и А. Боханов в статье «Полиэтничность Российской Имерии»: «…Россия, утверждает Каппелер, была не национальным государством русских, а «династически-сословно легитимизированным государством», а в объединявшей его имперской идее преобладали все же наднациональные черты, несмотря на очевидное родство ее структурообразующих компонентов с русским национальным сознанием». [436] Так политика брала верх над «кровью», над биологией. Любопытно, что она взяла верх и над религией, когда в 1654 Богдан Хмельницкий отложился от Польши к Московскому царству. Москва, уже давно претендовавшая на статус Третьего Рима, т. е. «последнего оплота истинной веры», должна была теперь и «истинную веру» адаптировать к присоединившимся православным землям, тем более что на этих землях тоже были свои древние традиции православия, собственно, с них оно и разошлось по Руси. Отсюда и идут т. н. «реформы патриарха Никона», который докатился до того, что начал переписывать старые русские канонические книги, в соответствии с новыми греческими, привозимыми с Украины. Начался знаменитый Раскол, имеющий для православия последствия не менее тяжелые, чем реформы Лютера для католицизма. По сути, в стране началась столетняя религиозная война, с массовыми сожжениями, самосожжениями, бегством на окраины, ссылками и всеми остальными прелестями. Поэтому когда вы слышите рассказы о том как в Европе было «триста лет светло от костров инквизиции», а у нас был тотальный религиозный мир, не верьте. Да, у нас не было инквизиции, но костров тоже хватало. Сколько народа пошло в Раскол? По разным данным — до 40 %. Вряд ли в Европе было столько еретиков. Так что можете «оценить масштабы». Правда, в отличие от Европы, обожающей шоу и пафос, в России всё было по-тихому. Но снова зададим вопрос: а какой смысл в этом всём был для русского православия? А никакого. Это была чистая политика, направленная на повышение устойчивости империи, а православие выступило здесь всего лишь её инструментом. Впрочем, таковым оно было всегда.
435
А.Х. Халиков «500 русских фамилий булгаро-татарского происхождения». Казань, 1992.
436
А Боханов ссылается на интересную книгу А. Каппелера «Россия — многонациональная империя: возникновение, история, распад». М., 1996
Такими вот методами территория росла, пока не выросла до размеров, про которые Екатерина II сказала: «Хорошо что у нас на севере океан, а то никакой армии бы не хватило!» Да, у славян появилось огромное жизненное пространство на котором их численность бурно росла и концу XIX века они по этому показателю оставили далеко позади все народы Европы, но это пространство было адаптировано и к неарийцам, которые изначально бесконечно отставая по всем параметрам, получили возможность интегрироваться в арийский социум и резко повысить свой статус. Русские, и вообще славяне, образовывали вертикаль, они были цементом системы, так как занимали весь её объем. Но это была не их система. А огромный объем системы, при разнородных национальных подсистемах из которых она состояла, накладывал свои требования к управлению, которому было очень сложно балансировать между тиранией и анархией. Отсюда и известная поговорка о свирепости законов, которая компенсируется их абсолютным невыполнением. И тот факт, что все цари и генсеки, вне зависимости от национальности, управляли практически одинаковыми методами. Можно понять Петра I, которому очень сильно понравилось в Голландии, который был просто поражен увиденным. Можно понять его желание превратить в Голландию Россию, но очевидно и то, что это невозможно было сделать методами ординарной восточной деспотии, с принудительными мобилизациями на стройки и налогами на заточку топоров. Вот мы и получили Пугачева и коммунистическую революцию — то и другое как раз и есть стихийный бунт против петровских реформ, которые сами по себе может и были очень своевременными. И приход после Петра «чисто арийских немцев» ничего не изменил. Правление череды немецких екатерин и николаев-палкиных ничем не отличалось от вполне славянских первых романовых, этого, кстати, не понял Гитлер, думая, что без немцев на троне Россия стала принципиально другой.
Одновременно, такая империя самим фактом своего существования оберегала цветных, ведь теперь они были избавлены от необходимости воевать друг с другом и получили возможность мирно развиваться. К ХХ веку они «доразвивались» до того, что начали создавать свои политические партии с явно антиимперскими, а потом и антирусскими программами. Как видно, это было совершенно закономерно.
И вот при таком раскладе власть берут большевики. Есть глубокий смысл, что основатель системологии А.А. Богданов оказался с большевиками, хотя его убеждения никак нельзя было назвать марксистскими. Он был не большевиком, но с большевиками. Помните рассуждения пастернаковского доктора Живаго «Я восхищен большевиками. Почему? Потому что они победят». Безусловно, Россия осенью 1917 года, была самым высокоэнтропийным государством в мире. Большевиков же было мало, особенно впечатляюще это выглядело на фоне необъятной клокочущей страны.
Марксизм дискредитировал себя как научная концепция во всех без исключения странах где его пытались реализовать, причем чем больше хозяйственная модель приближалась к тому что накатал Маркс, тем более катастрофическими последствиями для стран это оборачивалось. Впрочем, осенью 1917-го так не казалось, хотя отрезвление наступило быстро. Смешать еврейскую хилиастическую утопию с протестантской точностью и хладнокровным расчетом, а затем выпустить эту убойную смесь на народ с бездонным потенциалом! Каково? Должно ли это было привести к грандиозному хаосу? Безусловно, и это понимали. Вообще, планируемая революция ассоциировалась с пожаром. «Пожар мировой революции» — расхожий термин тех лет. Но пожар — это всегда резкое повышение энтропии. С другой стороны, мы знаем, что коммунизм, как земная экстрапроекция небесного иудео-христианского рая, предполагает минимум энтропии. Большевики, очевидно, входили в парадокс: c одной стороны выстроить идеальную (не идеализированную, а именно идеальную!) систему бесклассового общества, с отсутствующей собственностью, где регулятором служила бы исключительно воля «сознательных граждан», причем выстроить (как предполагалось) в кратчайшие сроки, с другой — прийти к этому идеальному низкоэнтропийному состоянию через тотальную ломку всех понятий, ведь как ни крути, в мире никогда еще не было человека могущего гармонично вписаться «в коммунизм». Грубо говоря, чем ближе та или иная страна подходила к коммунизму, тем больше в ней начинали воровать и убивать. Причем воровать всё, включая заведомо ненужные вещи, а убивать всех, включая и первых лиц.
Но это будет позже. А поначалу, большевики захватившие власть, сами стали вверху иерархии системы, которую они намечали реформировать. Поэтому их первые указы или, как они их сами называли, Декреты, поражают своей своевременностью и четкой направленностью на отсечение выскоэнтропийных групп могущих реально противостоять. Первые указы революционеров всегда такие. И действительно, зачем тратить энергию на приведение той или иной подсистемы в порядок, если можно её просто исключить, тем более что на данный момент она вообще может считаться избыточной.
Первым делом разобрались с войной, по сути убившей Российскую Империю. Злой парадокс: номинальная правящая верхушка России, стопроцентно немецкая, ввергла страну в войну против двух древних немецких европейских монархий, уложив в землю три с половиной миллиона человек. Поэтому первый декрет — Декрет о Мире. [437] Теперь можно было не беспокоиться, что восемь миллионов солдат попрут против большевиков. Наверное, если бы Николай Второй продавил подобный декрет хотя бы осенью 1916-го, то спокойно досидел бы до глубокой старости или, в крайнем случае, был бы взорван последними недобитыми радикалами, что было бы безусловно прогрессивней, чем отречься от престола в решающий момент, потеряв все без исключения рычаги управления страной и обречённо констатировать, что, мол, «кругом измена трусость и обман», хотя заявить нужно было что-то типа «страшно далеки мы от народа!». Но решения не было. Война, которая в отличие от Второй Мировой по сути была династической разборкой, продемонстрировала глубочайшую деградацию монархической системы как таковой и ознаменовала окончание «Pax Germana».
437
Революции заканчиваются по-разному, а начинаются, как правило, очень и очень хорошо. Посмотрим на первые декреты Советской Власти. 26 октября — Декрет о мире и Декрет о земле; 29-го — Декрет о введении 8-чаового рабочего дня; 9 ноября — Декрет об учреждении госкомиссии по просвещению; 10-го ноября — Декрет об уничтожении сословий и гражданских чинов. В течении нескольких месяцев после революции были приняты такие полезные Декреты как Декрет о введении метрической системы, Декрет об отделении государства от церкви, Декрет о переходе на европейский календарь, Декрет о переходе на новую орфографию. Да, все это можно было сделать и без революции, но не сделали. В итоге царь закончил свою жизнь в расстрельном подвале, а члены Временного правительства — в безвестной эмиграции.