Бизар

Маленький Томас был первым, с кем меня познакомили. Я его спросил: «Почему тебя прозвали „маленький“?» Он был отнюдь не щуплый парень и не дохлый. Лилле Томас заикаясь объяснил: «По-отому „маленький“, что есть Бо-ольшой Томас. Вернее, длинный, Ллланг. Он тут давно… Бывший ба-ба-ба… ба-аскетболл-боллист!.. А потом пришел я, и… тоже Томас. Стали пу-пу-путать! Чтобы не путать, решили меня назвать „ма-аленьким“, а другой так и остался „Ланг“. Всех устраивает. – Прошептал: – Поку-курить хошь?» Зажмурившись, красиво, без запинок, пропел:

There must be some kind of way out of here Said the joker to the thief [94] .

У него в комнате была огромная красная коробка, на которой большими белыми буквами было написано: WOODSTOCK [95] ; он зарядил бонг, сделанный из литровой пластмассовой бутылки кока-колы, мы затянулись, и понеслась…

Дангуоле наконец-то получила работу. Перебралась туда же, где и работала. Красила по десять часов в сутки какие-то ангары. Было страшно читать ее письма. И все это было ради меня… Я стонал от ненависти к себе!

94

Первые строки песни Боба Дилана «All Along the Watchtower».

95

Знаменитый рок-фестиваль, который проходил 15–18 августа 1969 года.

Маленький Томас был ясновидящий: во время своих припадков он видел странные вещи… «Я видел Антихриста», – сказал он как-то. Антихрист был младенцем величиной с Луну; он сидел в санях и летел по небу, его везли тощие, как борзые, женщины, их волосы горели; у Антихриста было лицо старичка, и оно затмевало солнце; у него была плеть из тысячи молний, ею он хлестал женщин, снопы искр летели во все стороны, – ужас охватывал Томаса. Он кричал по ночам; ему давали лекарство, – clozapine, zyprexa, – но оно не помогало. «Херня, – говорил он, – не помогает!» Поэтому он ходил в город (ему разрешалось выходить), покупал гашиш… Гашиш помогал. Мы курили и слушали: Cream, Jimi Hendrix, Jefferson Airplane… Потом всех созывали пить таблетки. С лекарством в Гнуструпе было строго. Медбрат ревел «medicin tid!» [96] , обритая толпа топала по коридору к кормушке, в очереди перешучивались: «пэ-пэ-пилла!..» – «яа, яа!..» – «пас-по-политие-пилла!..» [97] . Мы возвращались в его комнатку, он набивал бонг и включал музыку… Ravi Shankar, Grateful Dead, Janis Joplin [98] … Он не любил выходить за рамки фестиваля, предпочитал придерживаться канонического расписания. Его коробка имела четыре отдела: Friday, August 15; Saturday, August 16; Sunday, August 17; Monday, August 18 [99] . Так он и слушал… изо дня в день – отдел за отделом… Woodstock forever, man! – говорил он. – Forever indeed! – отвечал я. [100]

96

Время приема лекарства!

97

Берегись – полиции – таблетка (дат.).

98

Одни из участников фестиваля в Вудстоке 1969 года.

99

Пятница, 15 августа; суббота, 16 августа; воскресенье, 17 августа; понедельник, 18 августа (англ.), – даты, в которые проходил фестиваль Вудсток.

100

Вудсток навсегда. – На самом деле навсегда (англ.).

Дангуоле приезжала ко мне раз в неделю, нам разрешали запираться; мы валялись на койке два часа, забавляясь, времени на то, чтобы планировать мой побег, почти не оставалось, минут пять в самом конце встречи лихорадочно что-нибудь говорили… она проверяла, нельзя ли вылезти через окошечко… я говорил, что можно убежать через садик, во время прогулки, но там клетка высокая, а наверху – колючка под наклонным углом, очень неудобно… Она хотела привезти ножницы по металлу, сделать дыру в заборе; я говорил, что так перелезу; но ей непременно хотелось испробовать ножницы, она хотела, чтоб все было как в кино, с максимальным количеством сподручных средств! Я отговорил (но она после призналась, что все равно попробовала: перекусила ими проволоку, толстую, почти с палец толщиной, – она была уверена, что запросто справилась бы с сеткой на заборе).

Мы валялись, курили гашиш, пили лимонад, я рассуждал: убежать из этой «подводной лодки» не так сложно; сложней скрываться после этого.

– Куда бежать? – говорил я. – Куда двигать потом? В Хускего? Придут опять, нагрянут внезапно, или кто-нибудь донесет…

– Нет, – взволнованно сказала Дангуоле, – в Хускего никто не донесет, ты что!

– Запросто кто-нибудь… Вся коммуна у ментов на крючке… Им не просто так разрешают двадцать пять растений конопли на голову… их каждый год контролируют, менты по садам ходят, считают… Вертолет летает, фотоснимки всей местности, думаешь, просто так? Нет! Все там у ментов на крючке, все! Только пригрозят, и они мать родную сдадут!

– Напрасно ты так думаешь, – сдвинула брови Дангуоле. – Они готовы тебя в лесу прятать, а ты про них так говоришь…

– Ну даже если и в Хускего, то как добираться? Допустим, сигану я завтра через этот забор, куда бежать? Улицами? Дворами? В тапках по перрону, до первого светофора, welcome back! [101] Я не знаю местности!

– Я тебе карту привезу, – гладила она меня, щекотала своими волосами, – сама нарисую, все объясню, это так просто… и денег на поезд тебе оставлю… и обувь привезу…

101

Добро пожаловать обратно! (англ.)

– У них тут сигнализация, – продолжал я, жмурясь от удовольствия, – чуть что – сирена… они прыг на велосипеды, мопеды, машины, сообщают местным ментам… у них все под контролем… Все предусмотрено! Det er Denmark, du! [102]

– Это кажется, что все под контролем, – возражала она. – Они все ленивые. Им наплевать. Я все узнаю… продумаю каждую мелочь!

Добавила, что знает, куда бежать: в Норвегию – норвежцы по старинке принимают беженцев… Она уже и туда написала и получила ответ: приезжайте – рассмотрим и подпись: Norsk Rode Kors [103] . Я пытался ее отговорить от этой бредовой затеи, но она была уверена, что с таким кейсом меня примут, что мы сможем легализоваться… В ее словах чувствовалась чья-то тень – это был дядя, это он ей нашептал… Он с самого начала мечтал меня сплавить в Норвегию!

102

Это ж Дания! (дат.)

103

Норвежский Красный Крест (нор.).

* * *

По утрам я пил кофе с Длинным Томасом; мне нравились его манеры, его спокойствие, длинные волосы, собранные в косичку. У него был ясный взгляд. Он улыбался мне, приветствовал, мы садились и закуривали, пили кофе, слушали музыку, вели беседы – все это имело для меня огромное значение, потому что, как правило, по утрам меня трясло, как алкаша, из-за таблеток, и еще мне казалось (с утра до пяти вечера), что за мной могут приехать: приедут, закуют, затолкают в машину и повезут в аэропорт, – этот ужас отступал после пяти, к шести вечера я расслаблялся, потому что знал: рабочий день окончился, никто за мной не приедет, до утра можно расслабиться, – и шел курить с Маленьким Томасом. Утром меня колбасило так сильно, что только кофе, сигарета и беседа с Длинным Томасом под какой-нибудь блюз меня и успокаивали, после второй самокрутки меня потихоньку отпускало. – Меня трясти начинает с пяти утра, – признавался он, – я начинаю ходить, пить чай, курить, а потом иду в душ и тогда успокаиваюсь.

Я не знал, от чего его трясет, спрашивать не решался… Наверное, лекарства… Мы с ним играли две-три партии в шахматы, смотрели футбол, баскетбол, ругали бюрократов. Я ему рассказал суть моего дела, обрисовал ситуацию, вкратце: адвокат подал апелляцию – Директорат ответил, что они приняли ее к рассмотрению…

– А потом они прислали еще одно письмо, в котором написали: «подтверждаем, что апелляция принята к рассмотрению», – рассказывал я, – но ведь до того они уже отвечали, что приняли апелляцию к рассмотрению! Как это понимать?

Длинный Томас хрюкнул:

– И чему ты удивляешься? Чего ты не понимаешь? Тут все совершенно ясно. В Дании жуткая бюрократия. Сперва они получают бумажку и, даже не читая, отвечают, что приняли к рассмотрению. Потом один клерк ее прочитал и сказал своему менеджеру: тут пришла бумага от адвоката по такому-то поводу… Тот ему сказал ответь, что мы приняли это к сведению и будем ее рассматривать. Они пишут «подтверждаем»… Потом они ее ставят в очередь на рассмотрение, хотя есть вероятность, что они ничего рассматривать не будут, а только создают видимость работы над документом, но они пишут, что бумага стоит в очереди и ты должен ждать… Они вызывают специалиста с увеличительным стеклом или очень сильными очками, который читает, читает… и, если все в порядке, все буквы на месте, хотя мы не знаем, что это значит, утверждает твою апелляцию на рассмотрение с микроскопом, и через месяц ты получаешь ответ: «…рассмотрели подробно с микроскопом, но таких-то бумаг не хватает»… после «рассмотрения с микроскопом» твою апелляцию будут облучать рентгеном, потом взвесят, потом попробуют на вкус, каждому по кусочку, потом подрочат на нее и так далее… Чертовы бюрократы! Они на каждом шагу! Кругом! И все требуют какие-то бумаги! Справки! Они шлют свои писульки по пятницам! А потом ты сидишь все выходные, не можешь прийти в себя, не можешь ни ответить, ни позвонить, чтобы уточнить, посылаешь в понедельник им письмо, ждешь две недели на нервах… Они отвечают, что чего-то не хватает… Все вроде бы так, но все-таки чего там не хватает… Ты чешешь репу, гадая: чего бы такого там могло не хватать? Пишешь в другой отдел, спрашиваешь: те сказали, что в моем письме чего-то не хватает, не могли бы вы мне помочь разобраться и посоветовать, чего такого в моем письме не хватает? И ждешь ответа, те пишут тебе: нужен словарь специальных терминов, объясняющих специальные термины, тогда, может быть, мы вам сможем помочь… Ты записываешься в очередь к словисту со словарем для специальных терминов, хотя пока не знаешь, каких именно, но надеешься, что этот специалист тебе подскажет или укажет, какой другой специалист мог бы подсказать, заверить, поставить печать, получаешь направление, идешь, он тебя принимает, обещает, что тебе пришлют другое направление, знаками дает понять, что тебя когда-нибудь вызовут, а кто неважно, иди домой и жди, ты сидишь дома, трясешься и ждешь, уже не понимая чего, прошло уже десять лет, ты стал стариком, ты уже не можешь вспомнить, ради чего начал это хождение. Это касается не только моей спины. Так живет каждый в Дании. Каждый! Вся страна облеплена паутиной департаментов и отделов! Все работают только затем, чтобы кормить эту паутину!

Длинный Томас ждал разрешения на обследование спины год. В Дании начались парламентские слушания.

– Ну вот они все в сборе, – злорадно смотрел он на экран, с пеной на губах. – У них слушания… Им не до моей спины! Поэтому мое заявление не рассмотрели? Слушания!

Слушания транслировали по телевизору каждый день; я часами смотрел заседания… по семь-восемь часов кряду – это было лучше любого кино.

Длинный смотрел на меня и усмехался:

– Как ты можешь смотреть это дерьмо?