Благодарность ведет в райский сад: венок поэм

Снимок

Ничего нет в судьбе, только мать и отецТам, в окрестностях дома и детства:Беззащитность калитки… листвы изразец…Святость послевоенного бедства…

Тихое поле

Округляется раннее поле,Вьётся свет из клубка новизны,На свету, на распутье, на волеПодрастает картина весны.Рядом я на весёлом пригорке –Беззаботней любого цветка!Зеленеет на белой оборкеГорько-сладкий узор полынка.Тянет за руку вольная воля,Журавли окликают синиц,И довольно и тихого поля,Чтоб добраться до громких столиц!

Маме

Гляжу на осень, листья не срывая,Гляжу, как не глядела отродясь!А ты уходишь в дом, лицо скрывая,Слезы незваной, видно, устыдясь.Осенняя?И, верно, золотая.Слеза украсит розу на платке,Когда, его прорешины латая,Слезу смахнёшь как будто налегке.Платок не древний, но уже не новый –Послевоенный, редкий, прожитой,Запорошённый колкою половой,Изношенный с великой простотой.Но лишь накинешь – молодая силаИз каждой ветхой ниточки видна!Ах, матушка,Ах, мамушка,Россия!Держава колыбельная…Стена!

Живые помощи

Не на беду, не на бегуПрипомнила: однаждыУчил отец – иди к врагу…Я усмехалась: как же!..С бедою в замкнутом кругу,Не с грустной верой в чудоТеперь иду, бегу к врагу,Авось не будет худо.А может, враг и вправду враг,Не просто кто-то «между»?Он станет другом – не за так,Не за сговорчивый пятак –За общую надежду.Надежде, вере и любвиНужны такие силы!..И свет, и боль, и соловьиДуши, вчера немилой.Пусть нам отпущена чужбыНемереная мера,Живые помощи судьбы –Любовь, надежда, вера.

У матушки

Слышу: матушка ходит,Зряшно огня не жжёт,Радостью путеводит,Старостью бережёт.Чем ещё, Боже, кромеВечности, живы мыВ белом пуховом домеМатушкиной зимы?

Отец перед вечностью

…Меж тем вовсю разросся сад отцовский –И слава Богу! Есть отцу забота,Ему светлей в трудах чернорабочих,Чем на веранде – с лампой, при газете…Но примечать неладное я стала:Глядит стеснённо, даже виновато,Молчит, как будто праздного ответаСтрашится без надежды на сердечность…Что это – стариковские причуды?Иль памяти виденья молодыеНечаянно выматывают силы?Тогда не знала я, не понимала,Какая это мука – одинокостьВ стоянии пред Вечностью…

Мята

Ушла мята с огорода.Бродила, бродила – и ушла.Вышла мать, поглядела:Где мята?А мята ушла,И пыль не клубится, и солнце не смотрит,Закуталось в серый платок из туч.– Негодница зеленохвостая! –Мать, осердясь, заворчала, –Чего не жилось тебе в огороде,Чего не цвелось возле моей старости?Кто теперь мою боль уйметГорячими сладкими пальцами,Кто головушку старую успокоит?Глядь – зелёный подол мелькнул в окне у соседки.– Эй, Наталья, не к тебе ль ушла моя мята?Соседка сквозь занавеску засмеялась невесело:– Не тебе одной, Валентина, горбатитьсяДа руки свои от болезней отпаривать –И меня старость заметила,Упросила, стало быть, мятуПожить со мной, побеседовать…Мать руками всплеснула, загорилась:– Ты ж совсем молодая, Наталья!– Молодая!.. Не мои ли сыночки в земле лежат?Молодая я до войны была.А сходи ты, Валентина, к Павлине,Она-то и впрямь молодая,Сын вернулся с войны живёхонек,Внуки Павлине заместо мяты…Мать и сходила.Привела с собой мяту,Водой напоила и в ноги поклонилась:– Давай, мята, жить вместе.И мята осталась.

Милость

Валентина Андреевна, матушка-мама,Антонина Андреевна, тетушка Тося,И Павлина Андреевна, тетушка Пава,И Мария Андреевна, тетушка Маня –Вы жалельщицы, плакальщицы, мастерицы,Вы работницы, верильщицы, сестрицы…Вспоминаю, как к свадьбе моей тётя ТосяПодарила мне стёганое одеяло –Лоскуток к лоскутку, каждый лучше другого.Я его и в глаза не видала до свадьбы,Но, раскинув, узнала мгновенно сквозь слёзы:Тётя сшила его – лоскуток к лоскуточку –Из моих позабытых изношенных платьев,Из которых я из году в год вырастала…И сама я не знала, как много нарядовИзносила, хвалясь всему белому свету!Только не было в том дорогом одеялеНи клочка из одежды ни мамы, ни тёток:Сроду платья они доводили до дырок,Чтоб годились потом лишь на тряпки в хозяйстве…Сколько пышных отрезов я им ни дарила,Своим верным заботницам и хлопотуньям,Они прятали их в сундуки и диваны, –Мол, куда нам рядиться в богатые ткани,На работу? Иль дома вертеться, на кухне?На работу сгодится поплоше, попроще,А и дома сам Бог повелел поукромней…А уж позже, покрывшись простыми платками,Вовсе на люди выйти стеснялись в обновах.Нафталином пропахла вся мануфактура,Сохраняясь в чудных толстопятых комодах.«И кому берегут? – я, бывало, сердилась, –Ведь не спички, не мыло на день самый чёрный –По извечной привычке наученных жизнью…»…Умерла тётя Маня.Когда обмывалиИ когда обряжали в холстыню льняную,Мы нашли в сундуке с жестяными краямиМного, много отрезов с запиской: «Для Тани».Для меня!..Я все ногти себе обломалаО сундук с жестяными навеки краями…Понимающе мама и тёти глядели –На вину ли мою?На беду, на прозренье.Но потом пожалели и к празднику МаяВсе подарки мои воротили обратно,Чтоб на платьях своих не носила я меты –Той, что тяги бывает земной тяжелее.

Памяти сестры Людмилы

Милая сестрица, не белиБледных щёк защитною печалью –Не пора ль по старенькой пылиПоспешить во Киев иль Почаев?Или зимним ходом ходоковПобредём снегами да пыреем?Белым полем вязаных платковГоловы больные обогреем.А весной автобус поплывётПо Руси ковчегом богомольным,Всяк насельник в нём наперечёт,Всепокорный далям колокольным,Изольётся плачем сердобольным…Русь не поле дикое – позёмБирюзовый,Светень небосклона!Добредём, сестрица, доползём,Упадём пред старыя иконы…Об июньской розовой пореНа святой Почаевской Горе,Где являлась Матерь,Со слезамиСлед Ея стопы облобызаем…Стольный Киев встретит в октябреДолготерпеливыми крестами –Тут и мне, сестрица, и тебеПлакать, утираючись перстами!Отвечала милая сестра:«Доживём, сестрица, до утраИ пойдём, издерживая плоть,Лишь бы души вынянчил Господь».

У окна

Вот и листья горят, осыпаются листья отрады…Изболелась душа у сирени, ушла.Мать закрыла окно – и остались одни листопадыБез докушных смотрин прожигать свои грусти дотла.Я любовь обманула разлукой, опять обманула!Нету крепче присухи, чем белое платье моё,Уронявшее руки со спинки высокого стула –От холстинного света ночами сияло жильё!Мать вздохнула и молвила, кутаясь розовой шалью:– Не носи это платье, не будь у любимых в долгу!Вдруг и ты постучал и вошёл с удивлённой печалью:– Не носи это платье, забыть про него не могу!Сели рядом, глядят. Как похожи! Люблю несравнимо:Мать – издревле, тебя – словно нынче узнав навсегда!Ах, как нас незаметно, как нас именинно сроднилаНенавязчивость счастья, прекрасная эта беда!Нынче знаю навеки: прощаться навеки не надо.Порасспросим друг друга, сведя все новины в одну:Осень, листья горят, несравненные листья отрады!Вместе встали и вместе припали к окну.

Кольцо

Я стала похожа на маму –Наверно, достигла чертыИсхода по доле, по граммуХвалёной младой красоты.Вот вижу я в зеркале битом(Не мне бы досталось добить!)Лицо своё, смятое бытом,Лицо своё, званное быть.Пребуду же, старясь и мучась,Вживаясь в эпоху лицом,Пока именная живучестьКольцует Небесным кольцом.

Встреча

Я тогда не умела молиться,Пребываючи в духе скупом, –Научила прохожая жницаС тонкоблещущим льдяным серпом.Встал отец ей навстречу сутулоИ качнулся за некий предел –На отца она только взглянула,А уж он-то глаза проглядел…Ни отсрочки не ждал, ни прощенья,Не рыдал, но молился у ногГрозной гостьи: презлы прегрешенья,Страшен сон, да всемилостив Бог.Между тем убиралась дорогаВ голубые снега Покрова,А отец все стоял у порога,Остывала его голова,Пресекалась крепёжная жилаМежду телом и вечной душой…Я отца со свечой проводила –Он и встретит меня со свечой.

Памяти отца

Он уходил по чистым грёзам сна,И только на единое мгновеньеВернулся из блаженства сновиденьяСказать: «Борись за чистоту зерна…»О чём, о чём ты, отче, говорил,Предчувствуя предвечное прощанье?Когда не стало в тленном теле сил,Душа продиктовала завещанье.Не от небес ли истинных – как знать? –Она опять взывает дальним зовом,Чтобы от плевел зёрна очищатьУчилась я живым правдивым словом?Таинственно, ни свет и ни заря,Являешься из лёгкого туманаИ смотришь в душу, молча говоря:«Я ждал от смерти большего, Татьяна…»Чего же? Ведь отныне навсегдаТебе доступны истинные дали,А ты всё возвращаешься сюда,В юдоль мирских любовей и печалей.Как будто не успел в докуке днейОтеческое дать благословенье…Я знаю: даже смертию своейХотел ты, отче, моего прозренья.

Семейный ларец

Щёлкнула дверца – и выдала шёлк,Тайну ларца, подоплёку событья,Издавна выпорхнул радужный щёлк –Не соловей ли, чьё имя наитье?Не до соловушки: крест бечевы,Крепость курсива на поле тетрадном –Грустная ветхость бумажной листвыТщетно меня убеждала в обратном.Отчие письма эпохи любви,В старом понятьи – до смертного часа…Вот уж и вправду когда соловьиБыли подпевками Божьего гласа!Мама позволила – я перечла:Песни, признанья, соблазны, удары…Долго душа моя, словно пчела,С давних цветов собирала нектары.Примет ли сердце в предвечный запасСтарофамильные силы курсива:«Обереги, всевзыскующий Спас,Крёстные долюшки дочи и сына…»