Трёх дней просила я у тишиныДля встречи и прощания, не боле…(Так матушка просила у войныТрёх дней для незагаданной любови.)Три дня просила я у злых очес:«Изыдите, огни аквамариньи!»(Трёх дней просила мама у небес,Чтобы отнять меня у дифтерии.)Три дня просила я у Книги Книг:«Дай грамоты любви на век удельный!»(Три дня от поэтических шишигСвятила мама стол мой письмодельный.)…Три дня я добрым кланялась свечам:«Помилуйте, сестрицы-богоделки!»Три дня твердила матушка врачамО незнакомой девушке-сиделке.Мол,
ночью из высоких белых вратЯвляется прекрасная ночница,Лицо сияет, светится халат,И косы золотые, как пшеница…Ей отвечали, что сиделки нет,Она лишь плод болезненных наитий,И слышали уступчивый ответ:«Не обижайтесь, милые, простите!»День минул третий – матушкиных грёзНевосполнимо, медленно не стало,Её саму автобусик увёзВ страну крестов, я рядом трепетала…Я рядом.Всё мне кажется: три дня.Гляжу окрест внимательной гляделкой.Наития не мучают меня.Но я знакома с маминой сиделкой.
Семейный нимб
Матушкина немощная силаДетушек-воробушек таилаОт лихвы, от горева набегаСреди жара, среди бела снега.Утомилась матушка-белицаИ навек осталась серебритьсяТалым нимбом на семейном снимкеВ белой-белой тоненькой косынке.
Сороковины
На поле том златой алтейЦветёт красою неземною,И встреча с матушкой моейПарит над полем предо мною.Вот-вот наступит темнота,Тоски скудельная подельня,И матерь входит во врата,Прощально рученьку подъемля.Ах, мама, лик прощальный твой!..Твои, увитые травойВсея земли обетованнойВрата!Нездешность встречи званой…Молися, мати, обо мне,Насельнице земной пленицы,Моей растерянной винеДай умереть, а мне – родиться.Ужели там, где свет и тьмаРаспределяются навеки,Ты немолитвенно нема?А те, иные имяреки?Донёс ли всяк свою свечу?Свеча, душа… похожи, слитны…Не тайнознания хочу –Спасённой маминой молитвы.Когда обр'aзится судьбаЩедрозабвенными плющами,Не меркни, мамина мольба!Прощает мать – Господь прощает.
Мамин плащ
В дыму железно-вертопрашномНичьей не высохнуть слезе,Но мама в плащике бумажномБредёт по каменной стезе.И видит, что святые силы,Жалея, рядышком идут,И для плаща златые жилыПрядут – за лоскутом лоскут…
Сон о книге
Отрадно знать, что на моём векуМеня жалели, обо мне радели…Я всех звала, летя по сквозняку, –Иные и вослед не поглядели.Другие же, туманные лицом,Преображались, делаясь собою.Так я опять увиделась с отцом,Он дал мне книгу с вязью и резьбою.Какой убор!Окладец-изразец,Увитый златом невесомей пуха,И жемчуга-заглавия венец:«Пути стяжания Святаго Духа…»Но отчего тишайший мой отецПри жизни, при юдоли поднебеснойМне не раскрыл хотя б один столбец, –Быть может, упасающий над бездной?Ужель не знал: что сызмала в умеХранится, то у сердца на учётеНа вечном?Неспроста явилось мнеПовествованье в красном переплёте…Но пролистать я книгу не смогла.Доныне за завесою сквозноюНа
белой глади судного столаОна лежит, запомненная мною.
Отец бы мне помог
И даль на сто дорог,И лица, лица…Отец бы мне помогПроститься.Обманов страстный слог,Любови цаца…Отец бы мне помогОстаться.Души затвор-острог,Грехов пленица…Отец бы мне помогСмириться.
Дом-переклик
Мать окликает из прошлого века,Из голубого окна –Что это?Сон, слуховая осека?Я угадать не вольна.Только и слышится оклик высокий,Только и помнится лик –Уж не наладил ли дом одинокийС мамой живой переклик?Те же на окнах цветастые шторы,Скатерть всё в тех же цветах,Мамины присказки, мамины взоры,Мой поцелуй впопыхах.Розы китайской пергаментный пламеньГреет живее огня –Премилосердная мамина памятьПереверяет меня.Снова соседка встречает с ключами:«Дом не пора ли продать?»Нет, не пора, непродажны печали:Ими печалилась мать.Непродаваема старая святость:Ею святится судьбаОтчего дома, его угловатость,Крашено-шитая аляповатость –Сладость житейская и горьковатостьИ о прощенье мольба…
Праздничный закон
Душа предчувствует полёт,Непокаянье омертвляет,А персть во гробе не поётИ от грехов не избавляет.Тоскую, матушка, и ждуИ оправданья, и осуда,И с целым миром не в ладу,И целый век алкаю чуда.Я знаю, это всё искусМоей судьбы витиеватой,Но что соблазн житейских узВ сравненье с маминой утратой?..Всё зримей крестные холмы,Всё легче горсть земных именийИ – страшно! – всё послушней тьмыТаинственных стихотворений.Зачем во мгле родных дворовИль на свету родных преданийВо исполнение даровИскать камения страданий?О, это праздничный законЛюбви: прощать и ждать прощенья!Пусть краток век, но долог он –Весь накануне воскрешенья.
В самолёте
И я лечу.И небо сжато плотноКлубками пара, облака и сна.Несёт меня серебряная лодка,Как в сказке, через горы и леса.А рядом чуть качаются восходы,Чтобы потом повиснуть у землиИ первые из поля вырвать всходы…Ах, небо!Ты мне тоже посулиБыть плодородной, ясной и высокой,Умеренной в морозе и тепле,Уверенной, не очень одинокой,К чему-нибудь пригодной на земле,Покладистой, домашней по-земному,Пусть говорят: «Земное – суета…»Я возвышаюсь, возвращаясь к дому.Я приземляюсь.Дом мой!Высота.
Бальзамин
О родине, о доме – лучшем самом! –Не позабыть: там светит свет живой,И молод мамин голос зазывной,И стены детской столь любимы мной,Что не побелкой пахнут, а бальзамом,А улица, влекущая домой,И ныне умещается во взгляде –От солнышка до вынянченных глин…Ужо цветёт во встречном палисадеКакой-нибудь хороший бальзамин,И пялится лучистое оконцеНаивным склом на солнечный закат,Как будто за день не хватило солнца!И ветр стучит в калитку нараскат.