Благодать и величие

Но мы не нашли Люцифера.

Как и Лейла, и Рот. Кайман тоже пожертвовал своим «временем для себя» и присоединился к поискам, но он тоже пришёл с пустыми руками. Очевидно, Люцифер был разборчив, и я могла оценить тот факт, что у него были стандарты и всё такое, но я устала и была голодна. Как будто умирала с голода.

Вот так мы и оказались на крыше соседнего здания. Я сидела на краю, свесив ноги в никуда, и с удовольствием жевала чизбургер с картошкой фри. Зейн получил сэндвич с жареной курицей — фу, из которого он немедленно избавился от булочки и просто съел куриную грудку, прежде чем мы добрались до нашего укрытия на крыше.

— Есть ли причина, по которой ты чувствуешь потребность поесть на самом краю крыши? — спросил Зейн, запрыгивая на выступ.

Я отправила в рот жареную картошку.

— Вид на город с высоты птичьего полёта.

Он опустился на колени рядом со мной, спрятав крылья.

— И что ты видишь в городе отсюда?

Я прищурилась, поднимая своё питьё.

— Многочисленные… идентифицируемые пятна.

Я сделала глоток и посмотрела на него. Лунный свет освещал его лицо. Ранее он собрал волосы в гладкий узел.

— Но держу пари, ты всё прекрасно видишь.

Он усмехнулся и покачал головой.

— Я думаю, ты хотела прийти сюда, чтобы я мог жить на грани сердечного приступа каждый раз, когда ты передвигаешься.

Я ухмыльнулась.

— Может быть. Хочешь жареную картошку?

— Нет.

— Да ладно тебе. Это просто тонко нарезанная углеводная палочка.

— Нет, спасибо.

Во всяком случае, я предложила картошку фри, прищурившись и целясь ему в рот.

— Это вкусное, солёное добро, — я ткнула его в уголок губы. — Оно хочет, чтобы ты его съел.

— Я сомневаюсь, что фри — единственное, что хочет быть съеденным мной.

Моё лицо вспыхнуло.

— Что за гадость ты предлагаешь.

— Угу, — Зейн поймал меня за запястье, чуть повернув голову. Он взял картошку и стал медленно её жевать. — Счастлива?

Я кивнула.

Его глаза встретились с моими, ярко-синие, светящиеся в лунном свете, когда его язык скользнул по кончикам моих пальцев, сметая кристаллы соли.

— Вкусно.

— Да, — прошептала я, желудок восхитительно сжался.

Он поцеловал подушечку моего пальца, его горящие глаза всё ещё удерживали мои.

— Я люблю тебя, Тринити.

У меня перехватило дыхание в груди. Я никогда не устану слушать, как он это говорит. Неизменно. Каждый раз, когда он произносил это, мне казалось, что я слышу это в первый раз, как и осознание того, как чудесно чувствовать такую глубину и знать, что такая любовь возвращается. И я знала, что сделаю всё, чтобы защитить это.

— Я люблю тебя, — прошептала я.

Он откинул голову назад, и мне показалось, что я увидела улыбку, когда он смотрел в небо. Я проследила за его взглядом, проглотив горсть картофеля фри. Всё, что я видела, — это сияние луны и разные оттенки чёрного.

— Звёзды на небе? — спросила я, надеясь, что он скажет «нет», но уже зная, каким будет ответ.

— Их там несколько. Они яркие, — опустив подбородок, он посмотрел на меня. — Ты не видишь ни одну из них?

Покачав головой, я отправила оставшуюся картошку в рот.

— Ты видела их с той ночи? — Зейн выудил салфетку из пакета с фастфудом, пока я доедала картошку. — Ничего не изменилось?

— Спасибо тебе, — я протянула пустую коробку и взяла салфетку. — Нет. Не изменилось.

Он немного помолчал, а затем взял у меня скомканную салфетку.

— А как в остальном твоё зрение?

— Почти то же самое, я думаю, — ухватившись за край тёплого камня, я покачала ногами. — Я имею в виду, что никогда не замечаю, когда именно ухудшается моё зрение. Обычно это происходит так медленно, что ты не можешь точно определить изменение.

— Но до этого было всё труднее видеть звёзды?

— Так оно и было.

Я уставилась вниз. Кроме уличных фонарей и фар проезжающих машин, не было ничего, кроме пустой темноты.

— Хотя это было странно, как я так ясно видела все звёзды. Если бы это было на самом деле, это заставляет меня задуматься… Я не знаю, может быть, мой отец имеет к этому какое-то отношение? — как только эти слова слетели с моих губ, я почувствовала себя глупо, поэтому отхлебнула половину своего напитка. — Я знаю, что это звучит глупо…

— Нет, это не так, — он коснулся сначала моей руки, а потом щеки. — Я думаю, что это возможно. Твой отец знает о твоём зрении. Как я уже говорил, я думаю, что твой отец находит способы показать, что ему не всё равно, способы, которые не всегда очевидны.

Я слабо улыбнулась, опуская стакан.

— Это было похоже на… как на подарок.

— Похоже, так оно и было, — большим пальцем он скользнул по изгибу моей челюсти. — Жаль, что ты не видишь их сейчас.

— Мне тоже жаль, — я посмотрела на него. — Но у меня есть Созвездие Зейна.

Он улыбнулся, и меня поразило, насколько ясными стали его черты, несмотря на отсутствие освещения и моё плохое зрение. Конечно, кто-то с функциональными глазными яблоками, вероятно, мог бы видеть его даже лучше, но обычно его лицо было для меня просто размытым пятном.

— Нам пора, — сказал он. — Нам нужно…

Я знала, что он почувствовал присутствие демонов в тот же момент, когда я почувствовала давление на затылке. Я поставила свой стакан на выступ.

— Ты их видишь?

— Вижу, — он взял меня за руку, помогая встать, и обернулся, чтобы посмотреть через плечо. — Они идут.

Я повернулась на выступе, прищурившись. В лунном свете промелькнуло несколько размытых фигур в форме человека, их кожа казалась блестящим ониксом. Четыре пары тёмно-красных глаз. Это всё, что мне нужно было увидеть, чтобы понять, с чем я имею дело.

— Геллионы, — простонала я, спрыгивая на, к счастью, плоскую крышу.

Запрещённые наверху, Геллионы были созданы болью и страданием, и каким-то образом Гавриил склонял слишком многих из них на свою сторону.

— Дай угадаю, они голые.

— К сожалению.

— Почему они всегда голые? — спросила я, призывая свою благодать.

Из-за отсутствия света я не собиралась возиться с кинжалами. Уголки зрения прояснились, когда белый свет залил мою руку. Мои пальцы сжались вокруг рукояти, когда меч ожил, потрескивая огнём и энергией.

— Постарайся, чтобы хоть один остался в живых, — напомнил мне Зейн.

Я кивнула, когда слабое свечение кожи Зейна запульсировало. Статика наполнила воздух. Задняя часть его рубашки порвалась, когда его крылья вырвались на свободу.