Благодетельница (сборник)

Зал оказался большим квадратным помещением без сцены. Все пространство было заставлено столами с маленькими горшочками искусственных цветов посередине. Вдоль стен стояли столы с угощением, бумажными тарелками и пластмассовыми вилочками. Обстановка напоминала «Голубой огонек» в приюте для бездомных. Русская часть публики, побросав сумки, заняла разом места получше и ринулась к столам с едой, немцы спокойно расселись на свободные места и стали ждать. Где-то сбоку открылась маленькая боковая дверь и оттуда вынырнула Марина. На ней было красное платье, сильно смахивающее на балетную пачку – жесткий корсет стягивал прямоугольный торс, пышная юбка зонтиком едва прикрывала круглые, как электророзетки, колени. На сильно оголенные плечи и грудь была стыдливо наброшена русская шаль.

– Дорогие друзья, – гаркнула Марина. Звук, усиленный неправильно настроенным микрофоном, секирой полоснул поверх голов зрителей. Публика вздрогнула. Какие-то умельцы бросились к микрофону, началась возня с аппаратурой. Минут через двадцать можно было начинать представление. Марина пожертвовала вступительным словом и, коротко объявив номер, удалилась.

Теперь на предполагаемую сцену вышла толстая женщина в русском сарафане с кокошником на голове. Она сложила на груди руки и, приподнимаясь на носках, стала поворачиваться из стороны в сторону в такт музыке. Музыку изображал гармонист в ситцевой косоворотке. Лихо заломив на затылок фуражку с гвоздикой, он рьяно рвал гармошку, растягивая меха в разные стороны. Женщина подперла указательным пальцем мясистую щеку и, вскрикнув: «Ой!», запела страшным голосом, не переставая при этом подпрыгивать. Свете стало жутко. Она не отрываясь смотрела на искусственный цветок, чтобы не встретиться взглядом с кем-нибудь из знакомых.

– Мама, ты что такая грустная? – спросила Маша. – Смотри, какие клоуны смешные!

Получилось громко, из зала раздались смешки.

– Ну, все, с меня довольно, – сказала Света. – Я ухожу.

– Как тебе не стыдно! – прошептал Даниель. – Смотри, люди слушают, им нравится.

Света оглянулась по сторонам и увидела, что люди и вправду слушают эту какофонию – с таким же вниманием и уважением, с каким слушали маленьких гениев в лучшем зале города. Казалось, за столиками собрались роботы, в программе которых записано одобрительно покачивать головами, улыбаться и хлопать в ладоши в конце представления. Чтобы не слышать этих хлопков, Света вскочила с места и, демонстративно стуча каблуками, покинула зал.

– Как ты могла, как ты могла так некрасиво поступить?! – возмущался Даниель, бегая из угла в угол по кухне.

– Тихо, ты Машу разбудишь, – попыталась вразумить мужа Светлана.

Маша с отцом оставались на мероприятии долго, пока не ушел последний гость и не были убраны все столы. Они активно помогали в уборке, стараясь загладить впечатление, оставленное выходкой Светланы.

– Я в тебе просто разочарован, – горько жаловался Даниель. – Я этого просто не понимаю. Какая распущенность!

– Да ты что, не понимаешь, что эта дрянь делает? Она же насмехается над самой идеей искусства. Какое у нее право совать в такие материи свой длинный нос? Ведь люди будут думать, что это и есть русская культура!

– А что же это, по-твоему? – искренне удивился Даниель.

– Не смей так говорить! – Света от возмущения даже замахнулась, как будто хотела ударить мужа по щеке. – Ты не имеешь ни малейшего представления о нашей культуре, если этот балаган принимаешь за искусство!

– Это фольклор, народное творчество. Конечно, это часть русской культуры.

– Нет, это не фольклор, это хулиганство! И вовсе не такое безобидное, как ты думаешь. Глядя на это безобразие, на эту взбесившуюся тетку и пьяного мужика, люди составляют мнение о русской душе. Вот так и создается образ этакой придурковатой, неполноценной нации! Удивительно, как еще могли появиться среди них Чайковские и Толстые. Таких, как Марина, в тюрьму сажать нужно! Они приносят вреда больше, чем убийцы и злодеи, – они убивают душу. А вы, немцы, не можете черного от белого отличить. Сидите и улыбаетесь, потому что в вас душа уже давно умерла!

– Мы раньше никогда не опускались до выяснения отношений на таком уровне, – обиделся Даниель. – Ты просто завидуешь.

– Завидую? Чему?

– Марина дело делает, работает с утра до ночи, а ты хочешь только сливки снимать. А если не получается, ты бесишься.

– Боже мой, до чего же ты наивный! – всплеснула руками Света. – Ты же все, ну абсолютно все за чистую монету принимаешь! Неужели ты не видишь, с кем дело имеешь?

– Отлично вижу. Я имею дело с человеком, у которого есть принципы и прекрасные деловые качества.

– Она страшный человек.

– Чем?

– Да хотя бы тем, что сеет между нами раздор. Тем, что она нас использует, а мы, как два осла на веревке, за ней плетемся и согласно головами покачиваем!.. А впрочем, я ей даже благодарна, – вдруг круто изменила направление Света.

– Что? – совсем сбился с толку Даниель.

– Она расширила палитру моих ощущений. Она породила во мне ненависть. Я никогда не знала этого чувства.Метнув в Даниеля огненный взгляд и не пожелав спокойной ночи, Светлана ушла к себе.

Марина позвонила через неделю.

– Как дела, Светик? – спросила она, как ни в чем не бывало.

– А что тебя интересует? Ты, наверное, хочешь знать как я пережила этот кошмар, который ты устроила в субботу? Так я тебе отвечу. Если тебе нравится хороводы водить – пожалуйста. Никто не против, но только не с моими знакомыми. Я за тебя краснеть не собираюсь. Понятно?

– Чего уж тут непонятного, – вяло ответила Марина.

– Ты что из себя дурочку корчишь? Ты что, не видела, как солидные мероприятия проводятся? Полгода над этим работали, и все коту под хвост!

– Не драматизируй, – попыталась успокоить подругу Марина.

– Да неужели ты думаешь, что после этого посмешища к нам кто-нибудь из нормальных людей прийти захочет?

– Не захотят нормальные, придут ненормальные, – лаконично возразила Марина.

Света молчала.

– Ну ты все, оторалась? Теперь я скажу. Твои концерты с блеском и треском мне тоже очень нравятся, и, имея мужа-миллионера, вполне можно позволить себе такое развлечение. Но этот блеск и тарарам всю выручку сжирает. А так как у меня на руках вместо миллионера – инвалид, то мне нужно думать, как деньги зарабатывать, а не в экран телевизора скалиться.

– Да неужели ты не понимаешь, что если работать на хорошем уровне, то со временем и деньги появятся?

– А у меня нету этого времени. Я вот вечерок организовала, пять тысяч собрала, из них четыре в карман положила, и очень довольна.

– Та-ак. Интересно… – опешила Света. – Значит, ты положила в карман четыре тысячи и так спокойно мне об этом сообщаешь?

– Не тебе же их отдавать, ты-то тут при чем? Ты ж палец о палец не ударила.

– Ах, вот оно что? Палец о палец, говоришь! – Света едва не задохнулась от наглости подруги. – А кто тебе деньги принес? Зал наполовину моими людьми заполнен. Кто тебе рекламу делал? Кто контакты устанавливал? А зал у тебя откуда? От спонсора, которому Даниель проспекты печатает. А компьютер, на котором ты свои делишки обделываешь? А на машине тебя кто возил по всей Германии? Ты забыла? Тогда мы не считались! Тогда было все поровну!

– Свет, да успокойся ты, – попыталась пригасить разгорающийся пожар Марина. – Я же деньги не в карман кладу – в кассу, на развитие общего дела.– Ага, теперь затянула свою любимую песенку – общее дело, общее дело! Нет у нас с тобой общего дела! И быть не может! – Света швырнула трубку и, опустившись на диван, бессильно заплакала.

Время шло. Света лежала на диване, в который раз перебирая свои обиды и переживания. Постепенно ей становилось ясно, что никому ничего она доказать не сможет. Запал ярости постепенно прошел, а вместе с ним исчезли куда-то и творческий апломб, и желание действовать. До нее доходили слухи о Марининых успехах, ее имя продолжало появляться на страницах газет. Пользуясь благосклонностью властей, она запустила руку в городскую казну, и теперь недостатка в средствах не испытывала. Но не это печалило Свету. Как ни странно, она страдала от разрыва с подругой. Тогда, спровоцировав ссору, она ожидала совсем другого эффекта. Втайне надеялась, что Марина не справится, не развернется без ее помощи, прибежит, приползет, попросит прощения. Но ничего этого не произошло. Вместо того чтобы пойти ко дну, подруга-соперница оказалась тренированным пловцом, и, мощно загребая руками, безмятежно поплыла к берегу.

Уже осознав, что Марина исчезла из ее жизни навсегда, Света, как тяжело влюбленная, продолжала сидеть у телефона в ожидании чуда. Но чуда не происходило. Постепенно прекратились и деловые звонки. Ток делового напряжения был полностью переведен на Маринину подстанцию, оставив Светлану обескровленной, обезжизненной, как выключенный из сети электроприбор. В этом состоянии вялой апатии она провела несколько месяцев. Даниель пытался расшевелить жену – сначала уговорами, потом упреками, но, видя, что ничего не помогает, махнул рукой и перестал замечать диван с заплаканной женою, как если бы на нем вместо Светы лежала подушка или плед.

Света совсем ушла в себя. «Вот, все они такие, арийцы, – распаляла она себя, лелея и оберегая обиду, – не понимают, что человек может страдать. Зачем им чужие переживания? Отставил в сторону, как ненужную табуретку. У них порог чувствительности запрятан поглубже, подальше от глаз, как отопительные приборы в подвальном помещении. Не доберешься».Она впервые в жизни почувствовала враждебность и равнодушие окружающего ее мира. Жизнь словно поменяла окраску и из яркой, полноцветной превратилась в однородную черную массу, в которую иногда пронзительным последним лучом врывалась дочка и, на мгновение осветив черноту, вновь исчезала, ничего не замечая в своем прекрасном детском эгоизме.

– У Фридриха умерла мать, – однажды заявил Даниель, вернувшись с работы.

– У какого Фридриха? – равнодушно промямлила Света.

– У Феди – Марининого мужа.

Света оживилась.

– А ты откуда знаешь?

– Она была у меня на работе.

– Кто? Марина?

– Ну да, а кто же еще?

– А что она у тебя делала?

– Как, ты разве не знаешь? Я делаю для нее рекламу.

Света похолодела.

– Ты это серьезно?

– Я ничего не понимаю, – повысил голос Даниель. – Ты сама ее ко мне привела, умоляла помочь, вот я и помогаю.

– То есть, ты хочешь сказать, что продолжал с ней работать все это время?

– Ну, конечно. Ты же знаешь, я не согласен с твоей позицией. Я не считаю, что она делает что-то плохое.

– То есть все это время, пока я валяюсь в депрессии, в которую меня вогнала эта мерзавка, – продолжала Света, как бы не расслышав слов Даниеля, – ты за моей спиной обделываешь с ней ее делишки?!

– Как тебе не стыдно…

– Нет, мне не стыдно! – остановила мужа Света бесстрастным, безжизненным тоном, полностью лишенным эмоциональной окраски. – Ты предатель, перебежчик. – Она встала. Ее глаза налились изумрудной зеленью, щеки порозовели, лицо осветилось вдохновением гнева. – Я не могу любить труса и предателя.

«Боже мой, какая красавица!» – совсем некстати поймал себя на мысли Даниель.

– Тебе эта корова больше по душе, – продолжала Света все тем же жутким тоном. – Ну что же, я не возражаю. Отправляйся к ней.

Последних слов Даниель как будто не расслышал.

– Ну все, хватит, – прохрипел он, не в силах сдерживать внезапно нахлынувших чувств. Схватив жену, он с силой сжал ее в объятиях.

– Ты что делаешь? – задохнулась Света. – Отпусти немедленно!

– Теперь здесь буду командовать я! – заявил Даниель и повалил Свету на диван.

– Отпусти! Наверху ребенок. Я буду кричать!– Не будешь, – Даниель схватил Свету за волосы и, навалившись всей тяжестью, закрыл поцелуем рот.

Шок, вызванный сексуальной атакой мужа, неожиданно вывел Свету из оцепенения. До последнего момента чувственная сторона жизни оставалась для нее закрытой. Все эти страсти с сексуальными истериками, которые показывают по телевизору, она считала выдумками, не имеющими ничего общего с реальностью. Ее интимная жизнь с мужем протекала спокойно и являлась как бы частью распорядка дня. Завтрак, обед, ужин… И – необременительные обязанности, дань благодарности на алтарь семейного счастья. Даниелю нравилось дремотное безразличие, с которым Света совершала эти вечерние жертвоприношения, ее фатальное подчинение законам мужского владычества. В любви он был узурпатором, единовластным держателем акций на наслаждение. Об огненных страстях и неуемных любовницах он тоже знал только понаслышке и совершенно не рвался к любовным олимпам. Но полное охлаждение жены, которое последовало сразу за ее профессиональным поражением, потрясло Даниеля. Жизнь, казавшаяся вполне состоявшейся, дала течь, как старая, пусть и казавшаяся надежной посудина. Запасшись терпением, он стал ждать, но дни шли за днями, а Света все так же продолжала лежать на диване, глядя в телевизор, чужая и отстраненная. Долгие месяцы воздержания и обида на жену в конце концов закончились припадком животной ярости, когда он простым первобытным способом вернул свои права.

Светлана была потрясена. Теперь, тайно поглядывая на мужа, она пыталась обнаружить на его спокойном лице следы той обжигающей, огненной ярости, которой оно озарилось тогда, на диване. Сама того не желая, она вынуждена была признать, что страсть – это не так уж и плохо, и смотрела на мужа куда более заинтересованными глазами. На Даниеля же эта история оказала прямо противоположное действие. Он как будто перегорел. Слишком сильная эмоциональная вспышка, как сверхмощный удар тока, выбила предохранители и полностью перекрыла подачу энергии. Светлана, столько лет державшая его в приятном напряжении, вдруг перестала его интересовать. Утратив интерес к жене, Даниель углубился в работу и стал все реже бывать дома.

– Я завтра уезжаю, – однажды заявил он, надевая кожаную куртку.

– Куда?

– В Ганновер. Ты не видела мои ключи от машины?

– По работе?

– Нет.

– А зачем?

– Помочь Марине продать дом.

– Какой дом? – спросила Света, чувствуя, как почва уходит у нее из-под ног.

– Я же тебе говорил, у нее умерла свекровь. Остался дом в наследство.

– А ты к этому какое имеешь отношение? У нее свой муж есть.

– Ты же знаешь, ее муж двух слов связать не может. А там нужно проследить за правильным оформлением документов.

– Она сама себе мужа выбрала. А для оформления существуют юристы.

– Юрист – это большие деньги.

– Ну, правильно! А тебя можно использовать бесплатно.

– Schatz, не начинай все с начала.

– А откуда начинать? С конца? И не называй меня этим омерзительным словом Schatz!

– Хорошо, не буду. Поезд завтра в четыре часа дня… – Даниель повернулся и вышел на улицу.

– Она разведет нас! – крикнула ему вслед Светлана, но Даниель даже не обернулся, как будто не слышал. Только спина немного вздрогнула.

«Это что же получается, – думала Света, глядя на сизое облако, оставленное машиной мужа. – Мы с ней как будто канат перетягиваем, и перевес явно на ее стороне. Надо менять тактику».

– Машенция, ты готова? – крикнула она. – Нам пора выходить, в школу опаздываем.

– Готова! – Маша резво заскакала по лестнице вниз. Выбежав в прихожую, она с трудом подняла с пола огромный ранец и стала прилаживать его на спину. – Мам, помоги, – простонала она, кряхтя и изворачиваясь.

– Боже мой, как вы такую тяжесть таскаете? – удивилась Света, поправляя ранец на спине дочери. – Поедем завтра на вокзал? Папу провожать.

– Куда?

– Папа уезжает в Ганновер.

– Зачем?

«Вот и я думаю – зачем?» – подумала Света, с трудом сдерживаясь, чтобы не расплакаться…

– По делу, – сказала она и протянула дочери руку.

– А мы тебя завтра на вокзал повезем, – сообщила Маша отцу за ужином.

Даниель оторвал взгляд от бутерброда и вопросительно посмотрел на жену.

– Зачем? Я могу на такси.

– Я думала, тебе будет приятно… – расстроилась Света. – Но если ты не хочешь…

– Да нет, хочу, конечно, хочу, – спохватился Даниель.

– Ну и прекрасно. Во сколько выходим?

– Часа в два. Нужно заехать за Мариной. Я обещал. – Даниель старательно намазывал паштетом хлеб. Было видно, как он внутренне сосредоточился, готовясь отразить Светины нападки.

Почувствовав, как полыхнули щеки, Светлана собралась с силами и, придав голосу беззаботности, сказала:

– Ну что ж, в два, так в два.

В эту ночь они опять были вместе. Кризис миновал, но что-то в их отношениях было безвозвратно утеряно.

В два часа тридцать минут Света подъехала к Марининому дому.

– Машенция, позвони тете Марине, – попросила она.

Маша, открыв заднюю дверь, с готовностью выскочила из машины.

– Она уже идет! – крикнула она через минуту, и, запыхавшись, опять забралась на свое место.

Вскоре из дома вышла Марина. Поставив на землю тяжелую сумку и приложив ладонь козырьком ко лбу, она радостно улыбнулась в лучах солнца. На ней был крепдешиновый, словно полинявший сарафан на тонких бретельках. На голове красовалась вязанная из грубой веревки панамка, что делало ее похожей на толстого, преждевременно состарившегося подростка. Завершали картину ортопедические сандалии из толстой блестящей кожи. «Сачка не хватает», – злорадно подумала Света и вышла из машины.

– Светик! – Марина, как ни в чем не бывало, раскрыла объятия.

Теплые интонации, открытая, доброжелательная поза смутили Свету. Она нехотя подошла и обняла подругу. Даниэль поставил сумки в багажник.

– Марина, садись ко мне! – закричала Маша.

– Как хорошо, что ты тоже здесь! – обрадовалась Марина.

Машина тронулась.

– Как дела? – спросила Света, глядя на Марину в зеркало заднего вида.

– Как сажа бела.

– Что так?

– Ну что, сама видишь, – свекровь померла, Федя еле ноги таскает, и все на мне.

– А что с ним?

– С Федей-то? Из-за матери переживает. Приступы эпилепсии участились. Да и вообще… – Марина безнадежно махнула рукой. – А у вас-то как? В школе все в порядке? – обратилась она к Маше.– Я первая ученица в классе! – засияла девочка и стала сбивчиво рассказывать о своих успехах.

На вокзале Даниель, погрузив на тележку сумки, зашагал размашистой походкой к поезду. За ним, едва поспевая, семенила Марина. Света остановилась, чтобы купить Маше мороженое. Она наблюдала за мужем и его спутницей. Издалека казалось, будто он изо всех сил старается убежать от преследующей его Марины. Света осталась довольна. Зная щепетильность мужа в вопросах красоты, она представила, как он ведет по улицам Ганновера это пугало, и улыбнулась.

– Мамочка, пойдем, – торопила Маша, размахивая в воздухе мороженым. – Скорее, а то поезд без нас уйдет! – Она тянула мать за руку, похожая на маленький локомотив, пытающийся придать ускорение большому, неповоротливому составу.

– Куда ты так спешишь? До отхода еще пятнадцать минут.

Света не любила проводы за их неизменную банальность. Как будто каждый с детства разучивал роль провожающего и отъезжающего и теперь, заведомо зная, что выглядит глупо, усердно разыгрывает ее при каждом удобном случае.

Даниель всегда путешествовал первым классом. Не изменил он своей привычке и на этот раз.

«Значит, Усик едет за наш счет, – подумала Света, подходя к вагону. – Не станет же она платить за билеты тройную цену. Да, неплохо устроилась, серая мышка».

– Где вы так долго ходите? – издалека закричал Даниель, размахивая рукой. – Поезд вот-вот тронется.

– А мы мороженное покупали, – объявила Маша, слизывая большой сливочный холм, выпирающий из хрустящей вафли.– Ну ладно. Нам пора. – Даниель поднял высоко в воздух дочь. Маша счастливо засмеялась. – Будь умницей, – сказал он и, поставив девочку на землю, крепко поцеловал ее.

Теперь была очередь за Светланой. Даниель подошел к ней как-то боком и, коротко обняв жену, похлопал ее по спине.

– Я ненадолго, – пробормотал он виновато. – Ты меня встретишь?

– Конечно. Позвони, когда доберешься. Желаю удачи, – повернулась она к Марине.

– Спасибо. – Марина встала на подножку. – Когда вернемся, обмоем продажу, – пообещала она и многозначительно подмигнула: – Пока, Машенция.

Поезд вздрогнул. Света быстро повернулась и пошла к выходу, подтаскивая за собой упирающуюся дочь.

Поезд вырвался из города и дико загрохотал среди холмов и полей, стремительно дробя, смешивая и вытягивая в одну пеструю линию пространство. Марина смотрела в окно. Ее голова ритмично покачивалась в такт улетающим в хвост поезда пейзажам.

– Света плохо выглядит, – горестно вздохнула она.

– Ты находишь? – удивился Даниэль. – А мне кажется, ничего.

– Плохо, плохо, – настаивала Марина. – Она похудела, синяки под глазами. – В Маринином немецком не хватало выразительных средств, поэтому она помогала себе жестами. Убедительно втягивала щеки, чтобы показать Светину худобу, круговым движением обозначала места, где стали заметны синяки. – Ты не знаешь, что с ней?

Даниель устремил на Марину удивленный взгляд.

– Ты же в курсе. Она ваш разрыв переживает.

– Господи! – воскликнула Марина, оторвавшись наконец от окна. – Да кто же ей мешает позвонить, приехать? Я только рада буду.

Даниелю была ясна и приятна Маринина грубоватая прямолинейность. Он не умел и не хотел заглядывать в суть вещей и легко скользил по поверхности, не замечая в Маринином восклицании ничего, кроме искреннего недоумения и сочувствия. Его мировосприятие из прямых ясных линий, словно геометрическую фигуру, выводило простую, ясную истину.

– Вот ты бы и позвонила, – наивно предложил Даниель.

– А то ты не знаешь, что у меня за жизнь! – воскликнула Марина. – Я не могу целыми днями на диване валяться, как твоя жена. У меня со временем отношения строгие. Ни минуты свободной.

Даниель знал, что Марине и вправду нелегко. Его восхищало ее необыкновенное, прямо-таки фатальное упрямство, по силе схожее с упрямством шампиньона, проламывающего своим мягким телом асфальт. От нее исходила твердая, волевая уверенность начинающего диктатора, ни на минуту не сомневающегося в правильности своих поступков. Противопоставляя эти черты вялой беспомощности Светланы, Даниель болезненно морщился. Но по всем остальным пунктам сравнения выходили, конечно же, в пользу жены. Дело в том, что Марина была крайне неприятна Даниэлю физически. Его здоровый, бережно лелеемый организм буквально восставал против этой неухоженной, нарочито неряшливой плоти. Он с ужасом смотрел, как она терзает сигарету, затягиваясь с такой яростью, как будто хочет покончить с ней разом, одной затяжкой. Его коробило, с каким бесстыдством она открывает розовые воспаленные подмышки, поправляя обеими руками волосы на затылке. И это полное, совершенно безапелляционное отсутствие вкуса… Короткие юбки, открывающие слоновьи ноги, бретельки на дряблых веснушчатых плечах. Что это? Психическое отклонение? Или такая форма пренебрежения общественным мнением, – думал Даниель. Он вспоминал безупречную чистоту линий тела жены, ее прекрасные манеры, тонкий вкус и тихо гордился.

Про себя он уже пожалел, что согласился ехать с Мариной. Теперь, когда ссора с женой была позади, ему стало ясно – он сделал это, чтобы досадить Светлане. Человек самоуверенный, с уклоном в самодовольство, он ценил эти качества: они нужны были ему для удачного ведения дел. Долгие годы семья служила фундаментом, на котором крепились эти свойства, а значит, и успех. И вдруг фундамент осел, сваи покачнулись. Даниель растерялся. Обычно он легко и решительно справлялся с профессиональными проблемами, но совершенно не понимал, как быть с бытовыми конфликтами. Их нельзя не замечать, и жить с ними оказалось невозможно. Друзей у Даниеля не было, во всяком случае, таких, у которых можно спросить совет. Вот тут и появилась Марина. Она возникла именно в тот момент, когда Даниелю окончательно стало ясно, что между ним и Светланой образовалось непреодолимое препятствие. Что-то вроде вязкой болотной полосы, на которую страшно ступить. Даниель не мог бы описать ощущение, которое возникало у него в присутствии Марины, он только смутно догадывался, что ему сочувствуют, и, как все неизведанное, это было хорошо. Сострадание и сочувствие в немецкой среде – явления дефицитные. Немцы строго относятся к себе и требуют собранности чувств от других. Чрезмерное проявление эмоций считается распущенностью и признаком дурного тона. Вообще-то Даниель не считал возможным обсуждать проблемы семьи с посторонними людьми и поэтому был страшно удивлен, обнаружив себя сидящим напротив Марины и с жаром излагающим суть своей обиды на жену. При этом он точно помнил, что Марина не проявляла любопытства и не задала ни одного вопроса, кроме обычного: «Как дела?»Излив душу, Даниель испытал чувство стыда: недостойное, немужское это поведение. Но Марина смотрела на него глазами больного спаниеля и вздыхала с такой обезоруживающей преданностью, что у Даниеля буквально поднималась температура от жалости к самому себе. Весь затяжной период семейного кризиса Марина звонила каждый день и с заботливостью сестры милосердия выслушивала жалобы, тактично воздерживаясь от советов. К тому моменту, когда произошло примирение с женой, Даниель чувствовал себя настоящим заговорщиком. Теперь, сидя в купе первого класса, он смотрел на Марину как на соучастницу преступления и задавал себе только один вопрос: как эта не симпатичная ему женщина могла заставить его так открыться?

Из поездки Даниель вернулся раньше назначенного срока.

– Марина стала богатой женщиной, – объявил он с порога. – Дом продан за восемьсот пятьдесят тысяч марок. Она уже вступила в права наследства.

– Почему она? Это же Федин дом, – удивилась Светлана.

– Федя, как инвалид, нуждается в опекунстве, – объяснил Даниэль, так что капиталом распоряжается Марина.

– И что же она с этим капиталом собирается делать?

– Не знаю. Это уже не моя забота.

– Это ты так думаешь. Она сейчас начнет к тебе за советами бегать.

– Не начнет, – пообещал Даниель. – Я теперь от нее прятаться буду.

– Такая из-под земли достанет.

Но Света ошиблась. Даниелю не пришлось избегать Марины – она больше не появилась. Как в воду канула, и ее исчезновение оказалось куда более тревожно-навязчивым, чем ежедневное присутствие.

Сначала этого как будто никто не заметил, но со временем вопрос, куда делась Марина, стал растекаться, как жидкость по поверхности стола, захватывая все пространство. Они не задавали этого вопроса вслух, но постоянно читали его в глазах друг друга.

– Она вообще жива? – не выдержала однажды Света.

– Кто? – Даниэль сделал вид, что не понял, о ком речь.

– Прекрати, ты прекрасно знаешь, кто, сам все время только о ней и думаешь!

– Ну, не преувеличивай. Я иногда и о других вещах думаю. Но признаю, что Марина ведет себя странно, если, конечно, с ней все в порядке. Надо бы позвонить, поинтересоваться. – Он бросил на жену вопросительный взгляд.

– Кому позвонить? Мне?! – Света даже подскочила на месте. – Этого она от меня не дождется! Хочешь, сам звони.

– Да мне вообще-то есть, чем заняться. Будет нужно, сама объявится.

– И то правда, – согласилась Света. – Будь у нее проблемы, она бы уже давно телефон оборвала. Не звонит, значит, все в порядке.

Света и Даниель проснулись одновременно, когда посереди ночи вдруг зазвонил телефон.

– Это еще кто? – пробормотала Света, снимая трубку. – Штерн, – сказала она.

Трубка клокотала какими-то непонятными звуками.

– Але, говорите! – Света прислушалась.

– Света, это я, Фридрих, – с трудом различила она сдавленные, полупонятные слова.

– Фридрих! – шепнула она мужу, закрыв трубку рукой, и удивленно округлила глаза.

Дальше из невнятного бормотания она разобрала только несколько слов, из которых было ясно, что Фридрих нуждается в срочной медицинской помощи и просит вызвать врача.

– Ничего не понимаю, – пробормотала Света в сторону. – Марина-то куда исчезла среди ночи? Может, в Москву уехала?.. Фридрих, а почему ты звонишь мне, а не в больницу? Что? Не можешь найти номер телефона? – Она посмотрела на мужа. – Надо ехать.

Даниель одобрительно кивнул.

– Фридрих, я сейчас приеду и врача вызову, ты только не волнуйся. Хорошо?

– Ängelchen, Ängelchen [11] , – послышался панический шепот на другом конце провода, и Света отчетливо услышала Маринин голос. Слов было не разобрать, но голос был ее.

– Фридрих! – крикнула Света, почему-то испугавшись. – Что там происходит? Марина вернулась?

– Да… – затрепетал приглушенный голос.

– Позови ее.

Вместо ответа на линии что-то хрустнуло и раздались короткие гудки. Света медленно, как будто что-то обдумывая, нажала на рычаг и тут же стала набирать номер.

– Ну, что там? – Даниэль нетерпеливо тронул жену за плечо.

Света как будто очнулась. Она бросила трубку и стала одеваться.

– Ты мне объяснишь что-нибудь? Что там происходит? – повысил голос Даниель.

Света стремительно завершала туалет, как в армии, когда счет идет на секунды.

– Я сама ничего не поняла, – бормотала она, натягивая свитер. – Что-то мне все это не нравится.

– Да что, что тебе не нравится, черт возьми? Подожди, я с тобой поеду! – крикнул Даниель Свете, уже сбегающей по лестнице.

В прихожей раздалось цоканье каблуков, потом коротко открылась и захлопнулась входная дверь. Даниель остался на лестнице, босиком, в пижаме, с разведенными в стороны руками.

– Бред какой-то, – пробормотал он и, потянувшись, зевнул. – Нет, все-таки русские – все как один сумасшедшие. – Даниель опустил плечи и поплелся в спальню. – А теперь спать, – приказал он сам себе, оказавшись в кровати, и посмотрел на часы. – Два часа ночи! С ума сойти можно!

Но уснуть ему не удалось – не прошло и пяти минут, как он услышал стук входной двери. Почти тут же в спальню влетела жена и принялась разоблачаться с той же скоростью, с которой мгновение назад одевалась.

– Ну, что еще? – простонал Даниэль, совсем сбившись с толку. – Почему ты вернулась?

– Не поеду я никуда! – отрезала Света и, забравшись в кровать, натянула одеяло на голову.

– Почему?

– Не хочу.

– Это не ответ. Там нужна твоя помощь.

– Ты так считаешь?

– Да.

– Вот и езжай, а я спать хочу.

– Я не могу поехать.

– Почему?

– Потому что мне через четыре часа на работу, у меня завтра серьезное совещание. Вернее, уже сегодня.

– Значит, без тебя справятся, – лаконично заметила Света. – Мы же не спасательная служба. Будет нужно, позвонят. – Она решительно повернулась на бок и погасила свет.«Да что мне, в конце концов, больше всех надо?» – подумал Даниель и, устроившись поудобнее, сразу заснул.

Марина позвонила через два дня.

– Федя умер, – сказала она, не поздоровавшись.

– Как умер? – обомлела Света.

– Обычно, как все умирают.

– Подожди. – Света мысленно пыталась связать события злополучной ночи с Марининым заявлением. – Как это произошло?

– Ну, как, я в Мюнхен уехала по делам, его, бедолагу, одного оставила. Ночью приступ. Приезжаю – лежит на полу, уже холодный, трубка телефонная в руках, видно, врача собирался вызвать, да вот не успел.

Света молчала.

– Алло, ты меня слышишь? – крикнула Марина.

– Слышу, – ответила Света помертвевшим голосом.

– А чего молчишь?

Света почувствовала приступ тошноты. Ей стало жутко.

– Марин, я тебе очень сочувствую, – с трудом выдавила она.

– Вот только не надо, не надо этих причитаний, – прервала ее Марина. – Мой муж на этом свете отмучался и меня от мучений освободил.

– Ну, как же, животное умирает – и то жалко, а здесь какой-никакой, а все же человек, – попыталась возразить Света.

– А мне что же, не жалко, что ли? Конечно, жалко. Я как-никак пять лет жизни на него положила.

– Похороны когда? – спросила Света. Ей хотелось как можно скорее закончить разговор, чтобы собраться с мыслями и все тщательно обдумать.

– Завтра. Придешь?

– Да, мы с Даниелем будем.

– Ладно, в четыре часа – Эберхардскирхе.

Света положила трубку. Мысли в ее голове путались, цепляясь одна за другую, как репей. Она взяла сигарету, долго не могла прикурить. Наконец, вздрагивая от страшной догадки, набрала номер Даниеля.

– Штерн, – услышала она спокойный голос мужа.

– Она убила его! – закричала Света в трубку.

– Кого? – не понял Даниэль.

– Федю!

– Слушай, у меня посетители, я позвоню попозже.

– Ты что, не понимаешь? Какие посетители! Марина Федю убила!

– Schatz, выпей валерьянки. Что ты говоришь?

– Мне не нужна валерьянка, – попыталась взять себя в руки Света. – Федя умер.

– Ты серьезно?

– Уж куда серьезнее. И умер в ту самую ночь. Понимаешь?– Понимаю, – протянул Даниель изменившимся голосом. – Никуда не уходи. Я скоро буду.

Муж приехал через час.

– Это наша вина, – сказал он Свете, как бы наступая на нее.

– Что? – не поняла Света.

– Это мы виноваты в его смерти. Мы ничего не предприняли, когда человек просил о помощи. Он был один, он умирал, а мы спокойно легли спать! – Горестно обхватив руками голову, Даниель забегал по комнате.

– Ты что, сумасшедший?! – сорвалась Света. – Совсем ничего не понимаешь? Он не был один, Марина была дома! Она специально не вызывала врача, чтобы от Феди избавиться. Ей надоело с ним нянчиться! Деньги за дом она получила – Федя стал ненужной обузой!

– Ты понимаешь, что говоришь?! – в голосе мужа прозвенел металл. – Понимаешь, какое обвинение ты выдвигаешь против человека, не имея никаких доказательств, одни догадки?

– Догадки? – оторопела Света. – Какие догадки? Я Маринин голос слышала. – И тут Света вспомнила, что она так и не рассказала мужу, как закончился ее телефонный разговор с Фридрихом. – Послушай, – сказала она, пытаясь сосредоточиться. – Когда Федя звонил, я отчетливо слышала Маринин голос. Я его еще спросила: Марина вернулась? Ты же слышал?

– Слышал.

– И он ответил – да.

– Ты ничего не путаешь? – не поверил Даниэль. – И потом – почему ты мне об этом сразу не сказала?

– А какое это имеет значение? Я тебе сейчас рассказываю.

– Это имеет принципиальное значение.

– Почему?

– Потому что сейчас ты могла это придумать.

– Придумать?.. – Света застыла от неожиданности. – Зачем?!

– Затем, что ты Марину ненавидишь. Но это подло – пытаться воспользоваться такой ситуацией для сведения счетов!

Заключительным аккордом к этой фразе послужила звонкая затрещина, которую Света отвесила мужу.

«Кажется, это конец», – подумал Даниель, осознав сказанное.– Этого я тебе не прощу, – проговорила Света ледяным тоном. – Мосты сожжены, восстанавливать больше нечего. – Она надела пальто и спокойно вышла из дома.