Благодетельница (сборник)

– Подождите! Подождите, пожалуйста! – услышала она молодой, звонкий голос, уже стоя в лифте. Нажала на кнопку «Стоп», двери на полпути замерли.

– Ой, спасибо! – Леночка втиснулась в кабину. Молодая, веселая, румяная. – Мария Петровна, что это с вами? – воскликнула она. – Вы прямо на себя не похожи. Такая хорошенькая! У косметички, что ли, были?

Мария Петровна почувствовала, как в ней полыхнул протест, вырвался наружу, заполонив собой всю кабину и растекаясь по коридорам организации. Ей вдруг захотелось вступить в заговор с Леночкой. В заговор против всех, всех, кого она до сих пор знала.

– Да нет, – лукаво ответила она. – Не была я у косметички. Мне просто зеркало хорошее попалось. Я в него посмотрелась и себя полюбила. Вот так-то, детка, – весело добавила Мария Петровна и поправила бусы. – Пошли покурим?

– Ка-ак, а вы разве курите? – обомлела Леночка.

– Нет. Но надо же когда-то попробовать.

Леночкин хохот, сопровождаемый скрежетом железного лифта, метнулся, казалось, глубоко в шахту и, оттолкнувшись, легко взлетел на последний этаж.

Женщины стояли на лестничной площадке последнего этажа. Внизу скрежетал железными суставами уставший от долгого существования лифт. Без устали курсируя вниз и вверх, он аккуратно снабжал этажи рабочей силой.

При первой же затяжке Марии Петровне показалось, что мелкая решетка, за которой помещалась деревянная кабина лифта, вдруг как-то съежилась, нарушив полностью стройный геометрический рисунок, и стала быстро-быстро кружиться сразу во всех направлениях. Почувствовав приступ тошноты, Мария Петровна испуганно присела на низкий подоконник. Леночка в отчаянии рвала ручку форточки, пытаясь впустить хоть толику свежего воздуха, но форточка не поддавалась.

– Мария Петровна, миленькая, вам что, плохо? Плохо, да? – выкрикивала Леночка, глядя на посеревшее лицо сотрудницы. – Тоже мне, идиотка! Да я себе в жизни не прощу, что сигарету вам дала! Кто же в таком возрасте начинает курить? В таком возрасте курить уже заканчивать надо! – Она попыталась выдернуть дымящуюся сигарету из рук Марии Петровны, но та крепко зажала «столичную» между пальцев. Глубоко вздохнув, Мария Петровна увидела, что решетка лифта перестала кружиться и благоразумно светится аккуратными квадратиками.

– Ты, Леночка, у меня сигарету не рви, – спокойно сказала она. – Я ее обязательно докурю. А про возраст мой ты ничего не понимаешь, маленькая еще. – Мария Петровна улыбнулась, лихо затянулась второй раз и краем глаза по-деловому глянула на решетку. Та сохраняла безупречный рисунок и с места не двигалась. На сей раз, кроме жжения в горле, не было никаких неприятных ощущений. «Так, пойдет дело», – отметила она про себя.

– Мария Петровна, ну что вы, в самом деле, зачем вам это нужно? Вредно же… – не унималась перепуганная Леночка.

– А это когда как, – философски возразила Мария Петровна. – Иногда вредно. А иногда очень даже полезно. Ну, это я тебе как-нибудь в другой раз объясню.

Лестничная площадка наполнялась сероватым дымом отечественных сигарет. Рабочий день уже давно начался, а женщины все не расходились. Они курили, как две заговорщицы. Одни против целой организации.

Эта лестничная площадка, этот подоконник, наполовину стертый от частых прикосновений, были крохотной частью Леночкиной независимой жизни. И Мария Петровна стояла теперь на ее территории, пусть тесной и неприметной, но вполне достаточной, чтобы ощутить себя таким же инородным телом и здесь, в «Росоргтехстрое», и в своей собственной нелепой жизни. Ради этого неизведанного ранее чувства она давилась дымом дешевых сигарет и готова была задохнуться в табачном облаке.

Успокоившись, Мария Петровна вытерла тыльной стороной ладони глаза и подумала: «Вот так. И со мной теперь тоже никто ничего не сделает, так же как с несовершеннолетней Леночкой». Она затушила сигарету, хлопнула в ладоши и, весело подмигнув девушке, стала спускаться по лестнице.

– Во дает! – искренне восхитилась Леночка. – Надо же, что с людьми происходит! – И тоже зашагала вниз.

7

Мария Петровна уютно пристроилась у окна. Она не смотрела ни на старух с несчастными, изжеванными лицами, ни на беременных женщин, которым полагалось уступать место. «Сегодня обойдутся. Я сама уже почти старуха и от усталости с ног валюсь», – думала она, упрямо глядя в окно. Первые же движения поезда, бегущего враскачку, опрокинули ее в сон, как в глубокий обморок. Ей снилось, что она пытается открыть дверь в свою квартиру и никак не может попасть в замочную скважину. И длится это бесконечно долго. Потом вдруг дверь распахивается – без звука, и на пороге ее встречает Цейтлина с удивленным лицом. Она делает широкий жест рукой и открывает рот, чтобы что-то сказать. Рот у Цейтлиной остается открытым, а откуда-то сбоку доносится голос:

– Мария Петровна, Мария Петровна! Да что же это такое, никак добудиться не могу! Проснитесь, остановку проедете!

Мария Петровна с усилием, как со дна глубокого озера, выплыла на поверхность действительности и прямо перед самым носом увидела очки в толстой коричневой оправе, а за ними огромные, как будто взятые с другого лица, глаза. Мария Петровна встрепенулась. Перед ней стояла участковая врачиха и трясла ее за плечо.

– Ну слава богу, проснулись. Пойдемте скорее, поезд уже останавливается!

– Да, да, спасибо, – бормотала Мария Петровна, с трудом приходя в себя. – Устала я, как собака, вот и уснула.

– Слава богу, я вас заметила, а то бы так и катались до завтрашнего утра.

– Ой, не говорите. Спасибо вам.

– Вы уж в выходные хорошенько отдохните, а то так и заболеть недолго. Хорошо, что сегодня пятница, – приветливо проговорила участковая и, махнув рукой, зашагала к своему дому.

«И впрямь пятница, – радостно подумала Мария Петровна. – Значит, завтра не вставать, и то счастье».

Вечер уже заполонил улицы. Редкие фонари зябко покачивались на ветру. Мария Петровна скользила по обледеневшей улице, перебирая ногами, обутыми в мягкие войлочные ботинки на резиновой подошве. Она не думала ни о чем, хотелось только как можно скорее преодолеть расстояние до кровати. Вот уже двор, подъезд, лестница. Мария Петровна достала ключ, вставила его в замочную скважину, но повернуть не успела. Дверь раскрылась сама собой, и на пороге с удивленным лицом застыла Цейтлина, открыв рот, чтобы что-то сказать.

«Точь-в-точь, как во сне», – подумала Мария Петровна и слегка испугалась такого совпадения.

– Мария Петровна, – заговорила старушка почти шепотом, чтобы не услышали остальные соседи. – Вас здесь уже давно один человек дожидается. Ваших дома нет, так я его к себе пригласила. Он по-русски не говорит.

Мария Петровна охнула и прислонилась к стене.

– Что вы, дорогая… Вы не волнуйтесь… Он очень, очень симпатичный мужчина. Вам так повезло! Слава тебе, Господи, хоть кому-то счастье на долю выпало. Вы поезжайте, голубушка, поезжайте. Хоть вы одна за нас за всех поживете.

Мария Петровна смутно слышала ее слова. Они скользили и хаотично завихривались, никак не желая складываться в понятные фразы. Мария Петровна напряженно смотрела в одну точку, пытаясь осознать, о чем говорит соседка, но мысли вертелись, как карусель. Наконец, вихрь, похожий на головокружение, улегся и ей стал отчетливо ясен смысл сказанного.

– Берта Семеновна, – наконец, заговорила она, – да с чего это вы взяли, что я куда-то ехать должна? И где это я должна за вас жить?

– Как с чего взяла? Да он мне сказал. Любит он вас, понимаете? А жить вы в Вене будете. В его доме. У него дом большой.