Благородство поражения. Трагический герой в японской истории

По преданию, этот обмен колкостями и послужил началом вражды между Мория и Умако; все же, более вероятно, что этот эпизод был наиболее ярким в конфликте, тлевшем на протяжении почти пятнадцати лет еще с тех времен, когда, будучи главами своих кланов, оба они были назначены на два ведущих административных поста в стране. Политическая история Японии VI века была отмечена быстрым ростом власти нескольких больших кланов, которые, теоретически находясь в подчинении у императорского клана, обрели настолько сильное влияние, что были в состоянии решать такие значительные вопросы, как политика в Корее, походы против Эмиси и даже наследование императоров. Соревнование за превосходство между главами ведущих кланов становилось все интенсивнее от десятилетия к десятилетию, что окончательно ослабило позиции Японии в Корее и подорвало авторитет императорской фамилии, которая к концу века стала не более чем орудием в борьбе за власть.

К середине века двумя основными соперниками стали Мононобэ и Сога. Первые пришли к власти в предыдущем веке; вначале их главной официальной обязанностью было контролировать определенные синтоистские церемонии при дворе, однако они все более и более переключались на функции юридического плана, и во время правления императора Юряку в середине V века члены клана Мононобэ служили трону в качестве своего рода жандармов. В то время, как Мононобэ были весьма эффективны в качестве вспомогательной силы [55] при могущественных императорах, направляющих их на подавление вражеских фракций и распространение централизованного контроля в стране, Сога процветали во времена, когда у власти были слабые правители, не способные доминировать над остальными кланами. Они были изощренными политиками и знали, как манипулировать людьми вместе и по отдельности для целей, преследуемых их семейством. Именно они ввели столь примечательную систему «политики женитьб», использовавшуюся впоследствии кланом Фудзивара и другими семьями, управлявшими страной от имени императора. Обычаи выдавать девушек Сога замуж за принцев императорской семьи, что обеспечивало будущим императорам матерей из клана Сога и (что еще более важно) тестей из Сога, был основан в VI веке Инамэ — родоначальником кланового величия; этот путь оказался гораздо эффективнее использования военной силы в сохранении политического превосходства. [56]

55

Профессор Наоки в книге Кодай кокка-но сэйрицу [«Устройство древнего государства»] (Токио, 1965) на стр.26–27 сравнивает деятельность Монобэ с функциями токко кэйсацу (особая политическая полиция) во время ультра-националистического периода в истории предвоенной Японии. Хотя сходство представляется весьма отдаленным, во времена правления императора Юряку они занимались гораздо более политическими делами, нежели религиозными церемониями, забота о которых в основном ложилась на кланы Накатоми и Имибэ.

56

Сога-но Инамэ

Сога-но Умако дама Китаси===КИММЭЙ===дама Кохимэгими

29-й император

ЁМЭЙ СУЙКО [31-й [33-й император] император]

дама Тодзико ===Сётоку Тайси принц Анахобэ дама Каваками дама=====ДЗЁМЭЙ принц Ямасиро Хотэ-но [34-й СУСЮН Ирацумэ император] [32-й император]

принц Фурухито

Важным моментом, использованным Сога в их борьбе со старыми, более консервативными кланами, был вопрос о том, должен ли буддизм быть официально принят в Японии. Начиная с V века сведения о великой индийской религии просачивались в Японию через Корейский полуостров, однако традиционной датой ее реального представления считается середина VII века, когда правитель одного из корейских царств преподнес двору Ямато золотые и медные изображения Будды, несколько сутр и некоторые ритуальные предметы, использовавшиеся в буддийских церемониях. Этот важный подарок (мотивированный, как считается, надеждой получить военную помощь) вынудил двор официально признать эту религию, что немедленно возбудило разногласия между соперничавшими кланами. Мононобэ и другие древние кланы, на которых с незапамятных времен лежала ответственность за поддержание почитания местных синтоистских богов, [57] естественно, желали сохранить старый порядок и противились всему, что могло нарушить существовавший status quo. Молодой клан Сога предстал заядлым анти-традиционалистом и патроном буддийского учения.

57

Слово синто («путь богов») не использовалось еще даже некоторое время спустя введение Буддизма; оно было создано в противовес слову буцудо («путь будд»). «Синтоизм, пишет Сэнсом, не есть религия или система мысленных построений, но — выражение национального характера» [Georg Sansom, Japan, A Short Cultural History, New York, 1962, p. 49–53], и до появления иноземных идей он был настолько интегрирован в японские чувства, что не требовал для своего обозначения специального слова. Самоосознание национальной религии принесло появление Буддизма.

Благодаря знанию внешних условий и особым связям с Кореей, Сога, без сомнения, познакомились с буддизмом задолго до его официального введения, а некоторые из руководителей клана, возможно, были тайными последователями этого учения. [58] Теперь они употребили свое мощное влияние при дворе, дабы убедить императора принять заморскую религию, предлагавшую не только сверхъестественные способы разрешения практических трудностей, но и прямо соотнесенную с великими проблемами существования и смерти, которым синтоизм придавал мало значения.

58

На Сога вполне определенно был наброшен некоторый иностранный флер, в противоположность Мононобэ и другим древним кланам Ямато; вполне вероятно, что они были одним из кланов, эмигрировавших в Японию с Корейского полуострова вероятно уже в IV веке н. э, однако в официальных генеалогических таблицах они, как и другие великие кланы, представлены, как прямые потомки японских богов.

Между традиционалистами и «новаторами» несколько десятилетий с переменным успехом шла борьба, в которой обе стороны использовали стихийные бедствия, как средство дискредитации учения противника. Например, в 585 году Мононобэ и Накатоми убедили императора Бидацу отдать приказ о запрещении буддизма; статуя Будды, установленная Сога-но Умако в своем храме, была брошена в воды канала, сам храм разрушен, монахини схвачены и публично высечены. За этим неприглядным случаем последовала серия волнений и эпидемий, которые Сога немедленно приписали гневу будд. Соответственно, Умако было разрешено возобновить буддийские практики, а монахини были ему возвращены. Через несколько лет ему удалось представить буддийского священнослужителя ко двору смертельно больному императору Ёмэй. Предводители традиционных кланов ужаснулись, столкнувшись с таким прецедентом, однако из-за «брачной политики» Сога (больной император приходился племянником Умако), их позиции при дворе были слабыми. По преданию, Ёмэй был обращен in extremis, [59] став, таким образом, первым японским императором-буддистом. Эта история вполне может быть апокрифической; начальное сопротивление двора введению буддизма было, вероятно, гораздо сильнее, чем это описано в хрониках; [60] ясно, однако, что в конечном счете эта «новая», передовая религия, пришедшая из-за моря, могла гораздо больше предложить японцам — в духовном и культурном планах, — чем традиционные синтоистские верования, и что, сопротивляясь ее введению, традиционалисты вели безнадежную борьбу.

59

Лат. «в чрезвычайных условиях», «перед смертью»; в последний момент.

60

Для нас основным источником по этому периоду является Нихон сёки, в котором пытаются дать представление о японских императорах, как о защитниках новой веры с самого ее основания. Однако, по записям в Гангодзи гаран-но энги (начало VII века), император Бидацу был ярым преследователем Буддизма, а Ёмэй ничем не помог его упрочению.

Как это часто случалось в ранней японской истории, искрой, вызвавшей последний взрыв, стал вопрос о наследовании. Правила наследования были весьма неясны, и зачастую болезнь или смерть императора приводили к столкновениям между группами, поддерживавшими различных кандидатов из числа его братьев или сыновей. В условиях, когда трон был ослаблен, а враждующие фракции — сильными и готовыми к схваткам, подобные столкновения приводили к волнениям, или даже гражданским войнам. Такова была ситуация в Японии в момент смерти императора Бидацу в 585 году, за которой вскоре последовала кончина его наследника Ёмэй (кандидата Сога) и убийство принца Анахобэ (избранника Мононобэ). Сога играли свою политическую партию с привычным для них умением, и вскоре Умако был готов нанести Мононобэ-но Мория — последнему из своих противников, стоявшему на его пути к полной и неоспоримой власти — мощнейший удар. Мононобэ, очевидно, не были готовы к тому, что финальное столкновение придет столь скоро; в этом случае был полностью использован элемент внезапности. В кульминационном сражении силы были до абсурда неравны. Умако тщательно сформировал союз, в который входили важнейшие кланы Ямато; благодаря тонкой политике Сога, он также располагал поддержкой большинства молодых принцев при дворе, в частности, что примечательно, — своего внучатого племянника, принца Умаядо. позже (под именем Сётоку Тайси) ставшего одним из наиболее выдающихся правителей во всей истории Японии.

Основная потенциальная поддержка Мононобэ-но Мория шла от старых кланов из провинции, однако, по самой природе тяготения к традиционной автономии, их силы были раздроблены и не могли быть вовремя мобилизованы для решающего сражения. Лишенный подкреплений извне, Мория был вынужден полагаться практически исключительно на членов своего клана и своих рабов. Эта сила не шла ни в какое сравнение с коалицией Сога, однако Мория со своими людьми сражался храбро. В один из моментов битвы он забрался на верхушку дерева и начал посылать вниз стрелы, «как потоки дождя». Его войска ворвались в дом, занятый противником, а затем рассыпались по равнине. «Армия принцев и войска высших чинов устрашились и трижды откатывались назад». [61]

61

Нихон сёки, II:209.

Поворотный момент наступил, когда Мононобэ-но Мория был пронзен стрелой и убит. Основная масса его сподвижников немедленно пала духом и рассеялась. Многие из них переоделись в костюмы слуг, чтобы избежать пленения, другие сменили титулы и бежали в провинции. Разгром был полный. [62] Хотя схватка была небольшого масштаба (сражение даже не получило официального наименования), это было одним из решающим столкновений в японской истории. Сога вышли полными победителями и, уничтожив всех своих противников, могли теперь проводить совершенно независимую политику. Их кандидат, племянник Умако, немедленно взошел на трон, став императором Сусюн. Буддийская религия, которую теперь можно было исповедовать совершенно свободно, получила открытую поддержку двора и, как наглядный символ нового порядка, были построены первые из величественных храмов и пагод. Древняя племенная система получила первый ощутимый удар. Страна больше не была разделена между сильными независимыми кланами; вместо этого создавалась коалиция сил, группировавшихся вокруг Сога, которым предназначалось трудиться во имя правящего императора для подчинения упорствующих местных правителей и племенных групп, для сохранения того, что осталось от японских позиций в Корее, для форсирования тесных отношений с Китаем и для культурного развития страны с помощью буддийского учения и других заимствований с азиатского континента. Практически во всех отношениях Сога представляли силы, работавшие на будущее, и их победа проложила путь для Великих Реформ следующего века. [63]

62

Один из загадочных пассажей в Нихон сёки (II:209) предполагает, что поражение случилось из-за предательства женщины: «[Услыхав это известие], люди говорили друг другу: 'жена Умако — сестра Великого Предводителя, Мононобэ-но Мория. Это она подготовила падение Великого Предводителя, а Умако бездумно осуществил ее планы и убил его'». Комментаторы предполагают, что сестра Мория желала завладеть его собственностью. Возможно, что она и помогла Умако в его замыслах но очевидно, что конфликт между Мононобэ и Сога имел гораздо более основательный подтекст.

63

Как случилось позже, Сога стали первыми крупными жертвами движения за Реформы, однако это произошло прежде всего потому, что наследники Умако слишком явно узурпировали основные императорские функции и своим поведением создавали впечатление (не исключено, что соответствовавшее действительности) собственного стремления стать императорами. Решительная победа Мононобэ в 537 году почти наверняка отдалила бы (а возможно — и препятствовала бы) проведение политических и культурных реформ Умако, Сётоку Тайси, принцем Нака-но Оэ, Накатоми-но Катамари и их последователями — поклонниками китайских образцов.

И все же, наиболее впечатляющей фигурой, выявившейся в сражении 587 года, был не Сога-но Умако, или кто-либо из победоносных принцев, вроде Умаядо, а мало известный воин, сражавшийся на стороне проигравших. Нихон сёки, единственный источник, содержащий сведения о Ёродзу, безусловно нельзя считать пристрастным в пользу дела, за которое выступал Мононобэ, шедшего вразрез централизации, культурному развитию, вообще — общей тенденции будущего развития Японии; причина исключительности Ёродзу состоит в том, что его короткая жизнь исполнена мистической сущности героя, терпящего поражение. Вот полный отчет о том, как он сражался и погиб:

Сподвижник Великого Предводителя Мононобэ-но Мория по имени Ёродзу из семейства Тоторибэ [64] командовал большим отрядом людей, охранявших особняк [Предводителя] в Нанива. Услыхав, что Великий Предводитель пал, он бежал верхом на лошади в середине ночи. Он направлялся к деревне Аримака в районе Тину и, миновав дом своей жены, спрятался в холмах. Дело было рассмотрено при дворе, и вынесено решение: «Ёродзу скрывается в этих холмах из-за того, что имеет предательские намерения. Его семья должна быть незамедлительно предана смерти! Приказ этот должен быть исполнен без промедления».

64

Тоторибэ («семейство птицеловов») было одним из многочисленных «бэ», наследственных корпорации работников, приданных различным кланам, составлявших гораздо более многочисленный класс в древней Японии. Члены Тоторибэ традиционно были ответственными за поимку диких птиц и воспитание их в неволе. «Бэ» Ёродзу был придан императорскому клану, и, как оказывается, он был передан Мононобэ-но Мория лично императором в качестве прислужника. Неясно, занимался ли сам Ёродзу когда-либо традиционным ремеслом своего семейства. Судя по воинской доблести, проявленной им в 587 году, можно скорее представить, что он провел добрую часть своей жизни в качестве одного из военных командиров у Мория нежели за расставлением силков.

Тогда, по собственному решению, Ёродзу сошел с холмов с мечом на боку и копьем в руке. Одежда его была порвана и в грязи, а на лице — выражение глубокой печали и волнения. Правители послали сотни стражников окружить его. Ёродзу испугался и спрятался в зарослях бамбука, где привязал веревки к нескольким стволам, потянув за которые, он качал бамбук и вводил в заблуждение стражников. Вот закачался один из стволов, и стерегшие, попавшись на уловку, бросились вперед, крича: «Он здесь!» Тогда Ёродзу стал пускать стрелы, и ни одна из них не пролетела мимо цели. Это ужаснуло оставшихся стражников, и никто не осмеливался приблизиться к нему. Затем он, сняв с лука тетиву, побежал по направлению к холмам. Стражники стали преследовать Ёродзу, пуская в него стрелы с другого берега реки, однако ни одному из них не удалось его поразить. Тогда один из стражей, обогнав Ёродзу, залег на речном берегу и, натянув тетиву, поразил его в колено. Ёродзу немедленно вынул стрелу [из раны] и, наложив ее на свой лук, выпустил [обратно в стража]. Затем, простершись на земле, он воззвал: «Щитом императора, человеком, мужество которого следовало направить на защиту Его Величества — вот, кем я желал быть. Но никто не спросил о моих истинных намерениях, и теперь вместо этого я нахожусь в столь тяжелом положении. Пусть кто-либо приблизится, чтобы поговорить со мной; я желаю знать, убьют меня, или захватят пленником.» Стражники бросились к Ёродзу и стали стрелять в него, но он смог отразить их стрелы и, натянув свой лук, убил более тридцати человек. Затем, вытащив меч, он разрубил лук на три части, согнул меч и зашвырнул его в реку. Наконец, он схватил кинжал, который носил рядом с мечом, вонзил его себе в горло и так умер.