Благословенный

Утром Кэрол принесла Тиму завтрак. Исса был с ним, и встретил девушку теплой приветливой улыбкой.

Спайк тоже порадовался ее появлению, вскочив на ноги и энергично завиляв хвостом. Только Тим остался неприветлив и хмур, а улыбки, которыми обменялись Исса и Кэрол, заставили его побледнеть от злости. Исподлобья следил он за девушкой сверкающим мрачным взглядом, как на приближающегося врага.

— Я ничего не хочу! — бросил он, когда она наклонилась, чтобы поставить поднос ему на колени.

Кэрол задержала на нем взгляд. Тим вызывающе и упрямо смотрел ей в глаза, удивляя своей ненавистью и злобой. Никогда не думала Кэрол, что эти красивые синие глаза, которые она так любила в детстве, способны смотреть на нее с таким выражением. В чем же она виновата перед ним, чтобы заслужить такую неприязнь? Не она ли должна сердиться за то, что охотился за ее сыном, что оскорбил и изнасиловал? А она завтраки ему в постель носит, от которых он нос воротит. Она все еще воспринимала его, как Тимми, своего любимого ангелочка, жалела и готова была простить, испытывая вину за его изуродованное тело и жизнь, а между тем перед ней был кто-то совсем другой, незнакомый, чужой, опасный, который смотрел на нее, как на врага. Он не хотел завтрака, который она приготовила для него с таким старанием, не хотел ее общества. Обида и горечь поднялись в ней, и она опустила взгляд на поднос, чтобы скрыть их. Разочарование и досада отвергнутой женщины, обманутой в своих надеждах, вылились в волну злобы, окатившей ее изнутри.

Она выпрямилась и при этом как бы невзначай слегка наклонила поднос. Чашка кофе и тарелка с горячими тостами скользнули по наклонной плоскости и упали на одеяло. Тим подскочил, потому что горячий завтрак оказался на нем прямо пониже живота, и сорвал с себя одеяло, испугавшись за свою единственную часть тела, которая оставалась невредимой.

— Дура! Осторожнее! — гаркнул он вдруг прорезавшимся голосом.

Кэрол залилась краской ярости и обиды, но осталась спокойной. Боковым зрением она увидела, как поднялся Исса, почувствовала на себе его взгляд. И вдруг поняла, что готова разреветься от обиды, как последняя дурочка. Чтобы скрыть, как расстроила ее грубость Тима, Кэрол небрежно швырнула поднос следом за завтраком, заставив Тима вновь подпрыгнуть.

— Сам дурак! — бросила она дрожащим от негодования и ярости голосом и, не взглянув на Иссу, вышла из комнаты, сердито хлопнув дверью. После этого в комнате воцарилась тишина.

Застыв на кровати, Тим смотрел на закрывшуюся дверь. Исса, задыхаясь от ярости, раздувая ноздри и сверкая глазами, уставился на него. Тим повернулся к нему, когда он подошел, и тут же упал на спину, опрокинутый сильным ударом в плечо.

— Болван! Жаль, не прижгло тебе яйца — тебе они все равно ни к чему!

Забрав поднос, Исса развернулся и вышел вслед за Кэрол.

За весь день ни он, ни она не заглянули в спальню. Исса украшал дом, потом притащил елку, веселый, радостный в предвкушении праздника, совершенно не заботясь, как казалось, что его друг весь день томится в одиночестве и голодный. Кэрол вообще словно забыла о существовании Тима. Они выпили с Иссой бутылку шампанского, и он сумел заразить ее своим весельем и детской предпраздничной радостью. Они разговаривали, шутили, смеялись, зная, что Тим их слышит. О том, что произошло в спальне и вообще о нем, они не говорили.

Патрик с соседскими мальчишками носился на улице, играя в снежки, и буквально минут за десять до его прихода, дверь спальни вдруг открылась, и из темной комнаты в залитую светом гостиную вышел Тим. Щурясь от яркого света, он отыскал взглядом Кэрол, а затем Иссу.

— Дружище, мне нужна твоя помощь, — небрежно окликнул его Исса, заметив. — Не мог бы ты подержать это чертово дерево, пока я его закреплю на этой допотопной подставке?

Кэрол удивленно обернулась. Тим, одетый в джинсы и узкую майку, превосходно смотревшуюся на его крепком стройном стане, медленно подошел к Иссе, отворачиваясь от Кэрол. Он придержал елку, пока Исса возился внизу с подставкой. Выпрямившись во весь рост, Исса улыбнулся ему.

— Что-то ты бледный, приятель. Давай-ка располагайся на кресле, посиди. Твоему простреленному легкому все еще нужен покой.

Тим устроился в кресле, так и не сказав ни слова.

Кэрол гадала, что заставило его все-таки выйти к ним. Не голод, это уж точно. Может, он сам устал от своего упрямства и одиночества, слыша их предпраздничную возню, громкие веселые голоса, и просто не выдержал в своей темной спальне, откуда даже Спайк сбежал. Неужели они с Иссой переломили его упрямство? Он сам вышел к ним, когда они бросили его одного на целый день, но оставался все таким же угрюмым и невеселым, тихо сидя в кресле и наблюдая за ними. Исса старался его растормошить, разговорить, Тим говорил с неохотой, но все-таки говорил. Когда пришел Патрик, обстановка заметно разрядилась.

Закончив с приготовлением праздничного ужина, Кэрол оставила близнецов под присмотром Патрика и удалилась в спальню, чтобы привести себя в порядок. Со вздохом она посмотрела на залитую кофе постель и засохшие тосты, сложенные аккуратной стопочкой на столике. Сердито поджав губы, она отвернулась и села перед зеркалом. Уронив голову на руки, она долго сидела неподвижно, сбросив свою напускную веселость, которую так старался в ней разжечь Исса. Потом подняла голову и взглянула на свое скованное печалью лицо. И испугалась собственного отражения, отчаяния и страха в своих больных глазах.

— Габриэла, почему ты оставила меня? — прошептала она чуть слышно. — Неужели я действительно скоро умру, и никак нельзя этому помешать? Я не хочу… Спаси меня, Габриэла… не оставляй меня… Габриэла, Габриэла, помоги, умоляю… помоги…

В глазах вдруг потемнело, Кэрол почувствовала, как провалилась во тьму. И оказалась в знакомой комнате, где была так давно, перед слепой уродливой старухой, которая смотрела на нее бесцветными, ничего не выражающими глазами. И Кэрол с криком радости бросилась к ней и прижалась к ее коленям, как испуганный, просящий защиты ребенок.

— Ты услышала меня! — простонала она. — О, Габриэла!

— Дитя мое, не плачь, — худая дрожащая рука легла ей на затылок.

— Это правда? Правда, что я скоро умру? Или, может быть, я опять ошиблась в своих видениях и напрасно теперь страдаю, готовясь к смерти?

— Мне жаль… но на этот раз ты не ошиблась. Твое проклятие убивает других, но и тем, кто его несет, не позволяет жить долго. Я вижу, что все в твоем роду, кому оно передалось, умирали молодыми. Кто-то раньше, кто-то позже… Ты родила сына, передала ему свое проклятие, и темной силе твоя жизнь теперь ни к чему, потому что оно уже нашло себе продолжение.

— Значит, права я была, когда боялась, что когда-нибудь оно доберется и до меня, — в ужасе прохрипела Кэрол.

— Вопрос времени. Как только твой сын наберет достаточно сил для того, чтобы обходиться без тебя, ты умрешь. Не сопротивляйся, девочка. Подчинись судьбе. Умирать страшно, но на этот раз судьба проявляет милосердие, обрывая твою молодую жизнь, ибо ты не узнаешь страшной муки, которая все равно убьет тебя, если ты останешься жива. Если тебе нужен мой совет, я скажу тебе — будь мужественной и умри. Умри, чтобы не знать, не видеть того, что будет дальше.