Благословенный

— Все в порядке? — первый спросил Исса, пристально ее разглядывая.

— Да, — кивнула Кэрол, и, открыв банку с пивом, отхлебнула.

— Что он хотел? — как мог непринужденно поинтересовался Тим, пытаясь скрыть свою ревность и ярость.

— Просто спросить, как наши дела. Он волнуется.

— А послать на хрен ты его не пробовала? — Исса не отрывал от нее взгляда.

Кэрол перехватила его, лицо ее резко ожесточилось.

— Он этого ничем не заслужил.

— Он твой бывший любовник. Этого не достаточно? — прохрипел Тим.

— Моим любовником он был всего несколько дней. Все остальное время он был моей семьей. Он спас меня от матери. Если бы он меня не забрал, меня бы уже не было. Он дал мне другую жизнь, он заботился обо мне с тех пор, как мне было тринадцать. Мы совершили ошибку. Но эта ошибка не может перечеркнуть все годы, что нас связывали.

— Еще как может, ясноглазая. Не надо перед нами дурочку наивную разыгрывать. Ты с ним спала, у вас дети. Все остальное уже не важно.

— Это не вам решать, что важно, а что нет, — жестко отрезала Кэрол. — И вашего мнения я не спрашивала. Вы ничего не знаете ни обо мне, ни о моей жизни. Так что не лезьте. Он звонит очень редко и только затем, чтобы узнать, все ли у нас в порядке. И все. Можете думать, что хотите, но сейчас он только человек, который меня вырастил, которому я благодарна, и который мне дорог только поэтому. И звонит он только как этот человек, а не как бывший любовник. Ясно?

Она перевела угрожающий взгляд на Тима.

— Ясно?

Тот молча кивнул.

— Вот и хорошо. Тогда давайте смотреть кино. Я ценю вас и нашу дружбу, но, пожалуйста, не делайте так, чтобы она начинала меня напрягать, и мне захотелось бы от нее избавиться.

— Да, избавляться от того, что тебя напрягает, ты умеешь, — усмехнулся Исса. — От мужа, от любовника, даже от всей жизни. Нет, ясноглазая, от нас тебе избавляться не придется. Мы будем паиньками, обещаю. Без домашнего питания я уже не проживу.

— Так женись, в чем проблема? И будет тебе домашнее питание, и все остальное, — улыбнулась Кэрол, немного расслабившись.

— Как раз-таки «все остальное» меня и не устраивает. Я свободный парень, а жены любят командовать, загонять в какие-то рамки, что-то постоянно требовать. Нет, я так не хочу. Поэтому я буду холить и лелеять тебя, чтобы ты меня кормила, а мозги выносила моему другу, а не мне.

Кэрол засмеялась. Исса приобнял ее за плечи и вдруг поцеловал в густые волосы.

— Бог с ним, с этим твоим папочкой, лишь бы к тебе не лез. Если он иногда звонит и просто спрашивает, как дела, это еще можно стерпеть. Да, дружище? Да? — он пнул Тима в плечо кулаком.

— Да, — глухо отозвался он.

— Мам, ну что ты решила с Мэттом? Он хочет уйти. Долго ты его еще мучить будешь? Отпусти его.

Кэрол устремила на сына мученический взгляд.

— Я пытаюсь. У меня не получается.

— Потому что ты думаешь о себе и о своих обидах. Подумай о нем. Ведь ты же любишь его. Сделай это ради него. Забудь о своих чувствах, о себе. Думай только о нем, и том, что этим ты делаешь лучше ему. Вы еще будете вместе, в другом мире, а сейчас отпусти его.

Кэрол подавленно промолчала.

Патрик выбежал из комнаты и вернулся с урной в руках. Протянув руки, он вручил ее Кэрол.

— Я присмотрю за лисятами. А ты поезжай. На набережную. И отпусти его.

Кэрол прижала урну к сердцу. Опустив голову, она коснулась щекой холодной поверхности. Она так привыкла, чтобы эта урна всегда была с ней. Словно сам Мэтт. На глаза ее выступили слезы.

— Ты должна это сделать, мам. Для него.

— Хорошо.

Поставив урну, она оделась. Уже у двери она столкнулась с Тимом.

— Ты куда? — поинтересовался он и с изумлением уставился на урну в ее руках. — Что это?

— Это… это Мэтт. Мне нужно уехать. Я скоро вернусь.

— Ты плакала? Что-то случилось? Я с тобой поеду.

— Нет, Тим. Побудь с детьми, раз пришел, я не хочу оставлять их одних. Патрик сам присмотрит за лисятами, просто побудь тут, хорошо? Я скоро вернусь.

— Ну, ладно…

Тим проводил ее недоуменным взглядом, наблюдая, как она села в машину и, осторожно поставив свою странную ношу на сиденье рядом, завела мотор, прогревая. Когда она уехала, он закрыл дверь и, скинув ботинки, прошел в гостиную.

— Куда это она? — спросил он у Патрика.

— На набережную.

— Зачем?

— Отпустить Мэтта, — мальчик отвернулся, но Тим успел заметить слезы в его глазах. Это его поразило. Это был не мальчишка, а настоящий дьяволенок. Что же могло его заставить заплакать?

— А почему вы плачете? Я ничего не понимаю.

— Я так привык к нему, мне будет его не хватать. И маме тоже. Но мы должны его отпустить. Так надо.

— Но это всего лишь пепел. Его давно нет.

— Нет, он здесь. Он с нами был все время. Мама не может его видеть, а я могу. Я с ним общаюсь. И мне его будет не хватать. Он стал моим другом. Он мне всегда подсказывал, предупреждал об опасности, если я сам ее не видел. Без него будет плохо.

Тим не отрывал от него неподвижного взгляда, пытаясь понять, прикалывается над ним этот хулиган или говорит серьезно.

— Он больше не хочет быть с нами. Ему нужно уйти.

— Какой он, этот Мэтт? — осторожно спросил Тим.

— Он хороший. Добрый. В нем нет совсем никакого зла, ничего плохого. После смерти он очистился, от своей болезни, от безумия. От крови. Он больше не сумасшедший.

— Он был сумасшедшим?

— Да. Но его душа чиста. Она такая светлая. Я вижу. Это несправедливо, что он здесь застрял. Не справедливо, что не может попасть на небеса. Он проклят. Проклят людьми, и родственниками убитых девочек. Проклят сам собой. И, ко всему, еще и самоубийца. Те убийства он совершал в безумии, он не виноват, но себя он убил в здравом рассудке. Этот грех ему не простят. Как не может простить моя мама.

— Разве он не погиб в аварии?

— Нет. Он застрелился после того, как напал на маму. Думал, что убил ее. То, что он с ней сделал… было ужасно, конечно. Он любил ее, и не смог себе этого простить. Он обещал ей, что убьет любого, кто причинит ей вред. Вот и сдержал слово. Только мама не сердилась на него, она его простила. А вот того, что он себя убил — не может простить. Она не понимает, что у него все равно не было выбора. Мой папа любил ее, он бы все равно ее отобрал. А его бы отправил в психушку.

— Вот как. Я этого не знал. Даяна мне не рассказывала.

— Потому что она сама ничего не знала. Мама не захотела ей ничего рассказывать, и правильно сделала. Она была плохой подругой. Предательницей, — Патрик зло поджал губы. — Мама ее любила.

— Не надо винить ее одну. Да, она плохо поступила. Я ее не оправдываю. Но твой папа поступил еще хуже. Даяна в него влюбилась. Когда человек сильно кого-то любит, он может терять голову. Я понимаю, это плохое оправдание, но все-таки оно есть, это любовь. Любовь может быть сильнее самого человека. Может заставлять его совершать плохие поступки, которые он бы не хотел совершать. А вот какое оправдание у твоего отца? Он-то Даяну не любил. Она ничего для него не значила. Он любил твою маму, как я понимаю. Каково было твоей маме, когда она узнала, что он изменяет ей с единственной подругой? Он ее предал, сделал очень больно. Просто так, забавы ради.