Благослови зверей и детей

– Коттон, – в конце концов произнес он. – Этого я не умею. Нос не дорос.

– Тормози, – принял решение Коттон. Гуденау закрыл лицо руками.

– Что же нам теперь делать?

Тефт плавно затормозил, свернул с шоссе, и грузовик, запрыгав по обочине, остановился, а «плимут» встал у них перед носом с потушенными фарами. В свете фар их грузовика хорошо были видны широкие, гладкие покрышки «плимута» под гоночными обводами и четыре фырчащих выхлопных трубы под его днищем.

Парни медленно шагали в сторону грузовика. Даже теперь в них не чувствовалось ни угрозы, ни злости. Оба были выбриты и опрятно одеты – совсем как старина Лимонад. Но было и отличие, пугающее отличие. Старина Лимонад был глуп. А эти просто не считали нужным думать. Лимонад был под завязку набит мелкими страстишками и прописными истинами. У этих внутри было пусто.

Коттон положил винтовку на пол, велел остальным сидеть и не дергаться, высунул голову из окна и тем троим в кузове тоже приказал сидеть тихо и от шуточек воздержаться.

– Ба! – сказал один из парней. – Да ведь это «люди без комплексов»! Какая встреча!

– Убери-ка фары, – сказал второй. Тефт выключил свет.

– Вы покусеньки забыли, – сказал один.

– А ну, вылазьте, – сказал второй.

Заложив пальцы за ремень, парни стояли на краю шоссе и ждали, пока все шестеро не вылезли и не выстроились напротив, у борта грузовика.

– Лагерь ваш под Прескоттом, а едете вы в Альбукерк. Это как же понимать? – спросил один.

Никто не ответил.

– Надо мотор заглушить, – сказал другой и полез в кабину, но сразу оттуда вынырнул. – Да тут ключей нет, будь я неладен.

– А, она у них от проволочки заводится, – просиял первый.

– Слушайте, чего вы вяжетесь? – спросил Коттон.

– Полегче, – сказал парень. – Поглядим, чем вы еще богаты.

Он заглянул в кузов.

Вслед за ним в кузов сунулся и второй парень, потом оба выпрямились и с ухмылкой уставились на шестерых мальчишек, выстроившихся в цепочку у грузовика, на их встревоженные, напряженные лица. Мимо одна за одной шли машины.

– Ночью такие чудеса не часто встретишь. Шесть молокососов угнали машину, а в ней добра навалом: и шляпы диковинные, и огрызок подушки, и бизонья башка с дыркой от пули.

– Чего вы вяжетесь? – повторил Коттон.

Один из парней поскреб затылок:

– А я почем знаю?

– Понятия не имею, – поддержал второй.

– Вот чего, – сказал первый. – Придется сообщить полиции во Флагстаффе, чего мы тут обнаружили. Про угон скрывать не положено. Они нам еще спасибо скажут.

– Правильно, – согласился второй. – Сразу видать, что ты – настоящий талант.

– Я сейчас вам одну штуковину покажу, – сказал Тефт.

– Валяй!

Тефт стоял у открытой кабины. На пять секунд он скрылся за дверцей. Раздался щелчок. Тефт появился из-за дверцы и упер ствол винтовки о скошенный борт грузовика.

– Э, да у вас пугач, – сказал один из парней.

– Хорошо смеется тот, кто смеется последний, – ответил Тефт.

– У тебя духу не хватит выстрелить.

Тефт сделал шаг назад, повернулся, поднял винтовку и нажал на спуск. Вслед за сухим щелчком что-то жахнуло, потом издало скорбный вздох, и «плимут» заметно осел на правый бок. Тефт прострелил шину. В аэропорту Кеннеди его погрузили в самолет как арестанта. Всем заправлял его папаша: он поднялся вместе с Тефтом в самолет и стерег сына, пока не откатили трап. В самолете было еще восемнадцать мальчишек, летевших в Финикс, да еще десяток должен был сесть на промежуточной посадке в Чикаго. Там никто не должен был сойти. Однако Тефту это удалось. В Чикаго служащие авиакомпании побегали за ним по всему аэровокзалу, с трудом отловили его и с не меньшим трудом втащили обратно в самолет. До Финикса посадок больше не предвиделось, и Тефт сделал все от него зависящее, чтобы этот полет надолго запечатлелся в памяти экипажа и пассажиров. После того как на высоте 35 тысяч футов он чуть было не открыл аварийный люк, второй пилот привязал Тефта к креслу. Над Канзасом стюардесса отпустила его в клозет. По дороге туда Тефт выдрал из потолочного люка кислородную маску, чем довел до истерики нескольких пожилых дам, которые свято уверовали в то, что салон разгерметизирован и им теперь крышка. В клозете Тефт заперся и отказался выходить. Пока второй пилот ковырял отверткой защелку с надписью «Занято», Тефт забил сток туалетной бумагой, бумажными полотенцами и мылом и пустил воду, залив таким образом весь пол. Его привязали к креслу у иллюминатора и приставили к нему стюардессу. Но когда под крылом показался штат Нью-Мексико, он прекратил борьбу и с открытым ртом уставился в окно. Лоренс Тефт-третий жил в Мамаронеке, штат Нью-Йорк, такие пейзажи видел только в кино и не верил, что эти бескрайние, отливающие красным просторы существуют на самом деле.

Вовремя среагировать писуны не успели. Отделенные от парней грузовиком, они стояли по стойке «смирно», как оловянные солдатики. Не успели парни и глазом моргнуть, а Тефт уже перезарядил винтовку, щелкнул затвором, изогнулся и, уперев ствол о борт грузовика, прицелился прямо в них.

– Духу у меня хватит. – сказал Тефт, пожалуй, чересчур громко. – Патронов тоже. Мотайте в Флагстафф, пока я одному из вас не залепил пулю в ухо. С такого расстояния я не промажу. Так что гуляйте, пижоны, а не то кто-то из вас явится домой со свинцовой серьгой в ухе.

Парни уставились на него.

– Вы что, оглохли, дешевки? – заорал Тефт. – Марш отсюда!

– Ох, ты и ответишь за это, малыш, – сказал один из парней.

Парни развернулись и пошли, похрустывая гравием, и фигуры их то увеличивались в полосах света, то укорачивались, попадая в темноту. Когда они удалились ярдов на сто, Коттон вышел из оцепенения:

– Живо в машину! Едем!

Они полезли в кабину и в кузов. Коттон отобрал у Тефта винтовку, разрядил ее, грузовик рванул и помчался по шоссе. Уж тут они дали себе волю:

– Ура, Тефт!

– У Тефта духу хватило!

– Дорогу героям!

– Свинцовые сережки!

– Нас просто так не остановишь!

– Тефт, чертяка, у меня нет слов! – ликовал Коттон. – Чудеса, да и только!

8

– Ой-ой-ой…

Одна мысль не давала покоя Коттону. Он вздохнул, и энтузиазм улетучился вместе со вздохом.

– Во Флагстаффе они позвонят в полицию, – сокрушался он. – Опишут и нас, и эту колымагу. Из участка свяжутся с полицией штата, а оттуда вышлют на шоссе патруль. Так всегда в кино делают. И окажемся мы в западне. Если только с шоссе не свернем. Далеко до поворота?

– Миль семь-восемь, не больше, – ответил Тефт.

– Тогда прибавь газу!

– Прибавить газу? – Тефт скорчил геройскую мину, надвинул на глаза фуражку и вцепился в руль. – Яволь!

Они поглядывали на спидометр. Стрелка дошла до 80 миль в час и больше не отклонялась влево. Перекрикивая вой мотора И свист шин, Тефт завопил, что это предел – быстрее этот старый гроб не выдюжит, и, ежели не развалится, его миль на семь при такой скорости хватит. Они мчались вперед, боясь, как бы сидящие сзади не повылетали из кузова. Их завораживала несущаяся под колеса асфальтовая серая река, а по встречной полосе пролетали, как мошкара, грузовики, легковушки с прицепами и без и тягачи.

Коттон сжимал в руках винтовку.

Гуденау сидел как каменный. Пальцами он перебирал свою индейскую повязку, словно выдергивая из нее бусинки.

– У-лю-лю! – вопил Тефт.

За первые два дня Шеккера выставили из четырех домиков. На третий день Коттон пустил его к себе, а на следующий сам об этом пожалел. Шеккера так же тяжело было выносить, как и его папашу, прославленного Сида Шеккера, избалованной копией и задерганной жертвой которого он стал. Шеккер раздражал, как скрежет ножа о тарелку. Он был громогласен, неуравновешен, назойлив и хвастлив, как Нью-Йорк. Он постоянно грыз ногти, постоянно жевал, постоянно повторял шуточки своего папаши – словом, ни на минуту не выключался. И Коттон дал отпор Шеккеру.

У них в домике запретов почти нет, сказал Коттон, но всему есть предел. Им надоели шуточки его папаши, истории про то, по каким салунам он ошибался, в каких концертах выступал, с какими знаменитостями знаком и сколько зашибает долларов. Короче, будь как все или катись. Ему ясно, в чем дело, ответил на это Шеккер. Дело в том, что он еврей. Коттон вздохнул и покачал головой: нет, дело не в этом, и большая просьба – избавить их всех от мании преследования. Шеккер обозвал писунов фашистами. Тут Коттон вышел из себя. Нет, ответил он, мы не фашисты. У нас свои проблемы – чтобы решить их, требуется спокойная обстановка. Тут и Шеккер потерял самообладание. Почему бы им не назвать этот лагерь так, как есть – концлагерем? Если он, Шеккер, им поперек горла, пусть построят крематорий и отправят его в печь. Коттон взвыл и допустил ошибку – повернулся к Шеккеру спиной. Шеккер бросился на него. Выше ростом и фунтов на сорок тяжелее, он быстро подмял Коттона, как куль, придавил его и тузил до тех пор, пока их не разняли.