Благослови зверей и детей

На пересечении с центральной улицей Тефт свернул направо. Это было национальное шоссе №66, главная магистраль между Востоком и Западом. В добрые старые времена, ориентируясь на высокую сосну с обрубленными сучьями, известную как «флагшток», сюда заезжали на ночевку фургоны пионеров. Теперь от города Флагстаффа [2] был день пути до Лос-Анджелеса, а на его центральной улице, отрезке шоссе № 66, расположился настоящий караван-сарай: дешевые мотели, лужи в бензиновых разводах, грязные сортиры, чахоточные официантки, тонизирующие таблетки, хлебные огрызки, рваные покрышки, бумажные пеленки, пустые сигаретные пачки и комки кофейной гущи. Ночью улица выглядела зазывно, днем – удручающе. Коттон велел Тефту куда-нибудь свернуть, подальше от этого клоповника. На часах у Коттона было без девяти два.

2

Флагстафф по-английски и означает «фтагшток».

Спасаясь от родительского внимания, непредсказуемые приступы которого выводили его из равновесия, Билли Лалли уходил в им самим сотворенный мир фантазии, в одиночество, куда не допускался никто. Сложность заключалась в том, что, как обнаружил Билли, чем глубже погружался он в себя, тем больше преимуществ появлялось у него перед старшим братом Стивеном, так что одиночество стало для него спасительным и необходимым. К этому привычному уединению добавились инфантильные привычки. Но Билли Лалли не только мочился в постель и не вынимал палец изо рта – он еще страдал ночными кошмарами. Дважды родители отдавали его в специальные школы, но потом сами забирали и везли с собой в путешествия. На протяжении его жизни Билли Лалли лечился у четырех психиатров, к одному его возили в Швейцарию, но там родители быстренько помирились и навострили лыжи. Ему было двенадцать лет – он был самым младшим в лагере, да туда и не принимали детей такого возраста, но как бы родители уехали в Кению, не пристроив обоих сыновей? Начальника уговорили сделать исключение. В домик к Коттону Билли Лолли попал не сразу. Сначала он оказался в другом домике, залез там под койку со своей, взятой из дому, поролоновой подушечкой и свернулся клубком в спальнике. Тогда мальчишки вытащили его оттуда, а он орал так, словно его вытаскивают из материнского чрева. Потом он залез обратно. Его снова вытащили. Так оно и продолжалось, пока проходивший мимо Коттон не забрал его к себе. У них в домике, заверил Коттон, Билли Лалли может прятаться сколько влезет – хоть под койкой, хоть на дереве, хоть в пещере, словом, где вздумается.

– Притормози, – сказал Коттон. – Вон там. Ты паркуйся, а я поеду на разведку.

Он вылез из кабины, пересек темную улицу, заглянул в освещенное окно, вернулся к машине и велел всем вылезать. Это местечко сойдет. Они повыпрыгавали из грузовика, мотор выключать не стали, а винтовку положили на дно кузова.

Закусочная работала круглосуточно. За стойкой шипели сковородки, между шаткими столами нашлось место для механического кегельбана. Два парня пили пиво и играли в кегли, а на полу, головой к стене, дремал пожилой седовласый индеец навахо в зеленой вельветовой рубашке. Писуны расселись рядком у стойки и живо заказали то, что предлагалось в висевшем на стенке небогатом меню: по стакану молока и по два гамбургера на брата. У костлявого, остролицего бармена глаза были налиты кровью, словно кетчупом. На стене рядом с меню красовалась табличка: «Если просишь ты кредита, отвечаем: «А иди ты!» В кегельбане грохотали шары и звякали колокольчики, но, когда партия закончилась, в закусочной воцарилась тишина – только скворчал жир на сковороде да Дедуля Джонс и Гледис Найтс через пять транзисторов наяривали свой кошачий концерт.

Парни, игравшие в кегли, взяли стаканы, двинулись к стойке и остановились за спиной у шести мальчишек. Обоим было лет по двадцать, у обоих – длинные баки, джинсы в обтяжку, широкие ремни с солидными пряжками и пижонские ковбойские рубашки.

– Вы что тут в такой поздний час делаете, молокососы? – спросил один.

В ожидании гамбургеров писуны потягивали молоко из пакетов.

– А чего это у вас у всех радио орет? – спросил другой.

– Мы музыканты, – ответил Шеккер. – Рок-группа. Ударник, четыре гитары и солист. Из Лос-Анджелеса.

– Музыканты? Хм. И как же ваша группа называется?

– Наша? «Групповуха».

– А потом мы переименовались в «Покойничков», – вставил Гуденау, – но уж больно это мрачно звучит.

– И как же вас теперь кличут?

– «Люди без комплексов», – ответил Шеккер.

– Да ну?

– Смотри сам, дружище.

Они повернулись к парням спинами – на куртках стояли эмблемы лагеря «Бокс-Каньон» ЛБК. Поглядев, парни перевели глаза на головные уборы, лежавшие на стойке.

– Хотите фото с автографом? – спросил Лалли-1.

– Или наш последний диск, – предложил Гуденау.

Парней с бакенбардами это ничуть не позабавило.

– Я спрашиваю, чего вы здесь так поздно одни делаете, – сказал один. – Ясен вопрос?

– У вас на Западе, – ни с того ни с сего изрек Тефт, – все равно все давно все г…

– У нас турне, – ответил парням Шеккер. – Мы ищем таланты. Открываем новых звезд эстрады.

– Ага, – кивнул Лалли-1. – Ну-ка спойте. Вы на всю страну прогремите, если нам понравится.

– Мы из летнего лагеря под Прескоттом, – пришлось вмешаться Коттону. – Возвращаемся после похода с ночевкой.

– Пешком?

– На машине.

Один из парней фыркнул:

– Откуда у вас водительские права, малявки?

– Учитесь играть на гитаре! – посоветовал Шеккер. – Станете похлеще Саймона и Гарфункеля [3] .

– Болтунов сопливых, – начал один из парней и плеснул пива Шеккеру в молоко, – вот кого не терплю.

– Да ты знаешь, кто мой папаша? – завелся Шеккер.

– Ладно! – Коттон соскочил с табуретки. – Ладно, пошли, ребята.

Он достал бумажник, бросил на стойку пять долларов и указал на выход:

3

 Популярные тогда американские эстрадные певцы.

– Идемте. И так опаздываем.

– А поесть как же? – заупрямился Лалли-2.

– Идем, говорю! – рявкнул Коттон, да так, что индеец в зеленой рубашке проснулся, а бармен уронил банку с горчицей, после чего все пятеро попрыгали с табуретов и как ошпаренные кинулись к дверям.

– Не бежать! Идти не спеша! – тихо проговорил Коттон. – Спокойненько садимся в этот чертов грузовик, едем себе, назад не оглядываемся, ведем себя естественно. Но не останавливаемся!

Они дошли до грузовика, заняли места в кузове и в кабине, и Тефт отрулил от бровки, когда дверь закусочной распахнулась и оттуда вышли парни с бакенбардами.

– С чего это мы драпаем? – спросил Гуденау, сидевший теперь в кабине рядом с Коттоном. – Ты что, сдрейфил?

– Они в увольнительной, – ответил Коттон. – Ищут, к кому бы придраться. А нам нельзя рисковать.

– Вот те на! – пробормотал Тефт, повернул налево, выехал на пересечение с шоссе № 66 и в ожидании зеленого света посмотрел в зеркальце заднего вида. – Беда! По-моему, это те самые – местная мафия.

– Посмотрим, сядут ли они нам на хвост, когда мы повернем. – Светофор переключился, и Тефт положил руку на рычаг. – Ну как, едут за нами?

– Ага.

Коттон постучал в стекло у себя за спиной и крикнул тем, кто ехал в кузове, чтобы пригнулись, а сам с остервенением треснул подшлемником по щитку.

– Черт! Почти доехали, а тут нарвались на этих, да еще Шеккер начал кривляться и строить из себя нью-йоркца. Ладно, пока не выехали из города, не забывай про ограничение скорости. Нам только дорожной полиции на голову не хватает.

Они поползли со скоростью тридцать пять миль в час мимо мотелей и бензоколонок, потом еще с полмили тянули на сорока пяти, ожидая, когда же появится отменяющий знак. Коттон спросил, что у парней за машина, и Тефт ответил: кусок железа, «плимут», модель 1963 года, был когда-то крик моды, но он, Тефт, так понимает, что они поставили на этом «плимуте» форсированный двигатель, восемь цилиндров, оборотов до фига – нашу колымагу мигом обгонит.

– Чего им надо? – нерешительно спросил Гуденау.

– Сцапать нас, – ответил Тефт. – Как только выедем из города, они нас обойдут и прижмут к обочине.

– А потом?

– А потом продемонстрируют нам свои таланты.

– Какие еще таланты?

– Какие? Музыкальные.

Внезапно фары у них за спиной мигнули раз, другой, третий, лимузин взвыл, поравнялся с ними и пошел параллельным курсом, хотя Тефт выжал газ. Потом «плимут» вырвался вперед и начал забирать вправо, нависая над грузовиком и оставляя простой выбор: либо столкнуться, либо затормозить. Пока хватало духу, Тефт не нажимал на тормоз.