Благословите уходящих

А через две недели рядом с обителью приземлился посадочный катер. Сам по себе он не привлекал внимания: в обитель съезжались паломники со всего сектора. Но едва люк челнока коснулся земли…

Брат-гостичный семенил рядом с высокой фигурой в красном плаще, степенно вышагивающей к монастырской гостинице.

— Милорд Инкаптиус, такая честь для нас, отец-настоятель примет вас через четверть часа, как только приведёт себя в должный вид…

— Передайте отцу-настоятелю, что я желаю видеть его самого, а не его рясу.

— Да, да, конечно, ваша милость…

Инквизитор, грустно усмехнувшись, обернулся к своим спутникам:

— Ну что ж, господа, если туалет отца-настоятеля требует, нам стоит подождать с комфортом.

Спутники адепта Ордо Маллеус, усмехаясь, стали устраиваться в шезлонгах, сноровисто вытащенных монахами. А две дюжины солдат в чёрной форме и пятеро матросов, скинув заплечные ранцы и откровенно нежась под ласковым солнцем, расположились прямо на шелковистой траве аккуратно подстриженного газона.

Справа от инквизитора уселся высокий капитан гвардии в чёрной форме, чей орлиный профиль и естественность выправки выдавали в нем потомственного аристократа. Сидящий рядом с ним абсолютно седой офицер в такой же форме отличался от своего товарища только бионическими пальцами на обеих руках.

Левый шезлонг занимал толстенький капитан второго ранга с вислыми усами, довольно нелепо смотрящимися на его одутловатом лице. Сама фигура излучала добродушие и неторопливость, и только глаза стального цвета, равнодушно смотрящие прямо перед собой, портили впечатление.

— О, это, кажется, к нам, Герцог. Забавно, и этот человек собирается…

— Ус, помолчи, — оборвал своего беспалого товарища, тот, кого назвали Герцогом.

Меж тем Инкаптиус встал из шезлонга и вся свита инквизитора вскочила на ноги.

По чисто вымытой дорожке к ним спешило несколько фигур в развевающихся от быстрой ходьбы рясах.

Солдаты явственно заулыбались при виде того, как монахи пытаются одновременно и спешить, и величественно шествовать.

— Милорд!

— Ваше преподобие.

— Для нас честь принимать у себя любого столь прославленного…

— Знаю, когда умер преподобный Микн?

— Преподобный отец оставил нас и пребывает в свете отца нашего Императора уже две недели.

Настоятель склонил голову и придал голосу ещё более скорбные интонации.

— Это большая потеря, и вся обитель неустанно будет пребывать в печали…

— Я в курсе, что это…большая потеря для всех нас… Я хочу осмотреть его… могилу.

— Да конечно, конечно, прошу, ваша милость.

Лёгкий шёпоток отвлёк внимание Инкаптиуса.

— Отец-настоятель, отец-настоятель, вы видели, у тех, что с этим прибыли, у них такие же крысы, как у отца Микна, там в сундуке…

— Я видел, молчи!!! — яростно шикнул на когото игумен.

Инквизитор с офицерами, пригибаясь из-за низкого потолка, спустились в прохладный подвал. Инок, читающий заупокойную литанию, покосилсяа в сторону вошедших, но не остановил чтения.

Слова литании на архаичном диалекте готика были странны и непонятны, они словно пришли из невообразимой глубины веков и сейчас снова взлетали к низкому каменному своду, как и тысячелетия назад…

— И где только Микн выкапывал такую древность… А ведь красиво… Нда, всё, что непонятно, кажется красивым… Воистину, во многих знаниях многие скорби… Каким же прекрасным должен видеться мир придуркам вроде этого настоятелишки?

Размеренная речь текла под сводами, смешиваясь с ароматным ладаном из курильницы в углу, эхо вторило, как будто сами стены читали древнюю молитву.

Позади нерешительно топтались солдаты, о чём-то задумался, по привычке теребя аксельбант, командир батальона, по сути, давно уже полноценного полка ‘Лесных крыс’, с гордостью несущий звание Крысиный Герцог. Начштаба «Ус Крысы» нервно постукивал тростью о высокий, до блеска начищенный сапог. Юмор бойцов этого батальона сперва многих шокировал, но рано или поздно все привыкали. Хотя Инкаптиус предпочитал не знать, как же его самого называют эти не знающие ни страха перед врагом, ни почтения перед вышестоящими, бойцы.

А совсем рядом, под плитой, спал настоятель монастыря. Упитанный, весёлый, немного трусоватый, любящий паломниц помоложе и пищу повкуснее. Но вспоминалась не лоснящаяся от довольства физиономия с тонзурой, а осунувшаяся, давненько не бритая, худая до проступающего черепа рожа. И вдруг посредине тихого склепа разверзлась темнота разбитого каменного дома, осколки бетона вперемешку со спутанной и оплывшей арматурой. К аромату ладана добавился чад дизеля, запах горелой резины. А вместо размеренной молитвы сип вперемешку с бульканьем крови в разбитой груди…

— Молитву. Маленькому. Ему нужна, — казалось, в сомкнутых глазах костяной башки блеснули слезы. Глупо — кто и когда видел плачущего огрина?

Микн закрыл глаза крохотному бойцу. Гигант еле заметно кивнул.

— Бог-Император отец наш, — заученные назубок литании вылетели из головы. Человек было запнулся, но вдруг сознание прояснилось, и молитва потекла дальше. — Все мы малы перед тобой, но всех ты увидишь рано или поздно и будешь судить по дару принесенному к трону твоему. Этот малый принесет тридцать зарубок на прикладе. Он никогда не трусил и всегда бился до последнего. Хоть ростом он мал, но дух его был больше, чем у многих рослых…

Костяная башка удовлетворенно расслабился, вслушиваясь в мелодию молитвы.

— … И будет в свете твоем вольготно и малому, и большому, из верно служивших тебе, — закончил Микн молитву. Огрин уже не дышал.

— Ну, уж ты многих сможешь предъявить Императору…

— Amen! — нараспев произнёс чтец.

— AAAmeenn… — вторили своды.

— Амэн, — шепнул инквизитор и, круто развернувшись, направился к выходу.

Настоятель теребил чётки, не зная, что и думать. Заезжие гости вели себя крайне странно. Побывав в склепе, они расположились в монастырской гостинице. Солдаты эскорта вечером устроили пробежку, распугивая голубей и паломников грохотом сапог.