Благовест с Амура

К счастью, кончились жестокие штормы. Хотя… это как сказать: с их окончанием увеличилась угроза раннего прихода вражеской эскадры. Поэтому, когда немного, совсем чуть-чуть, потеплело, и в море заклубился густой туман, все вздохнули с облегчением.

Первыми ушли транспорты и боты, попарно: транспорт — бот. За ними — «Двина».

С борта отходящей «Авроры» Василий Степанович смотрел на неподвижно стоявшую на причале маленькую группу солдат во главе с двумя офицерами, Мартыновым и Губаревым, на помертвевший город, в котором лишь из одной трубы, над губернским правлением, курился дымок — там было временное пристанище остающихся на посту. При появлении англо-французов пост должен был сняться и уйти в Авачу, а дальше действовать по обстоятельствам.

Отдельно от военных стояли человек 15–20 горожан, не успевших вывезти свое добро. Среди них выделялись красным и синим мундирами двое военнопленных — англичанин и француз. Завойко приказал Мартынову передать их противнику в обмен на русских, если таковые будут на пришедших кораблях. После августовской баталии семь солдат и матросов числились пропавшими без вести: полагали, что они попали в плен.

На причале вдруг началось шевеление. Мартынов выхватил из ножен саблю, резко взмахнул ею, солдаты вскинули ружья, и грохнул слаженный залп.

— Прощальный салют, — дрогнувшим голосом сказал стоявший рядом с Завойко Изыльметьев и смахнул слезу.

Завойко тоже почувствовал, как защипало в носу, вытащил платок и гулко высморкался.

Неожиданно палуба дрогнула — две кормовых 24-фунтовки ответили холостым залпом.

Изыльметьев оглянулся — у пушек, приложив пальцы к козырьку, стоял артиллерийский поручик Дьяков. Вслед за ним все, кто был на палубе, тоже отдали честь.

Оборона Петропавловска закончилась.

Завойко снял фуражку и помахал оставшимся на причале. Потом надел и перекрестился.

На выходе из Авачинской губы «Аврора» и «Оливуца» едва не столкнулись с крейсирующими напротив Ворот двумя английскими пароходами. Но, как говорится, Бог миловал и уже ушедшие транспорты — они прошли до подхода крейсеров — и фрегат с корветом, которые скрыл густой туман. Пароходы были посланцами приближающейся мощной англо-французской эскадры, собравшейся под командой сменившего Прайса контр-адмирала Генри Уильяма Брюса. Несколько линейных фрегатов, бригов, корветов и пароходов — всего 12 кораблей, вооруженных более чем 420 орудиями, настоящая армада, иначе не скажешь, — придвинулась к маленькому городу. В составе эскадры были и участники прошлого сражения — фрегаты «Президент», «Пик» и «Форт». «Пиком» по-прежнему командовал Фредерик Николсон, не скрывавший жажды мести русским и лично Завойко за смерть адмирала Прайса и проигранное сражение. Он не мог забыть и слова Де-Пуанта, сказанные им на последнем перед разделением эскадры военном совете:

— Я восхищен военным талантом генерала Завойко и был бы рад пожать ему руку. Его имя достойно быть в одном ряду с адмиралом Нельсоном.

Эти слова взбесили Николсона: как посмел этот маразматик, из-за нерешительности которого случился такой постыдный провал, сравнивать какого-то русского генералишку, еще пять лет назад бывшего всего-то капитаном второго ранга, с величайшим флотоводцем девятнадцатого века? Кэптен рвался вызвать Де-Пуанта на дуэль, Буридж еле успокоил его:

— Фредди, старик не в своем уме, заговаривается. Ему жить-то осталось всего ничего, да и позор за поражение ляжет на него. Вот увидишь, он долго не протянет.

Буридж как в воду смотрел: Де-Пуант умер, не успев даже передать командование французской эскадрой назначенному преемнику.

Союзники не знали, сколько у русских осталось пушек, но в одном были уверены — их теперь много меньше, чем было в прошлом году, потому что пополнить артиллерийский парк было неоткуда. Десятикратное превосходство над русскими должно было показать истинную мощь британских и французских сил в этой части мира и вынудить Россию склонить перед ней непокорную голову. Однако эту демонстрацию можно расценить и по-другому: союзники настолько перепугались силы военного духа русских, что не рискнули снова выходить на бой иначе как при своем многократном возвышении над противником.

Истину, как водится, следует искать где-то посредине.

4

Первыми в Авачинскую губу вошли, конечно, пароходы. Просто как более маневренные. Обрыскали акваторию при полном молчании берегов, что немного удивило разведчиков, но они отнесли это к хитрости русских: мол, затаились под покровом тумана. Решили выждать, пока не кончится штиль, и ветер разгонит туман. Когда же это случилось, разведчики обнаружили, что на укреплениях нет орудий и нигде не видно движения людей. Тем не менее эскадра втянулась на внешний рейд с большой осторожностью, все еще ожидая подвоха или какой-нибудь хитроумной ловушки. И в таком ожидании простояли еще сутки.

Батареи по-прежнему не подавали признаков жизни. И тогда Брюс отдал приказ десантироваться.

Учитывая ошибки прошлого сражения, десант высадили сразу на три направления: у подножия Красного яра, на перешеек между сопками и у северной оконечности Никольской сопки, — и с трех сторон повели наступление на город. С криками «С нами Бог и королева!» и «Франция, вперед!» морские пехотинцы ворвались на улицы Петропавловска и… остановились в недоумении перед губернским правлением, на крыльце которого сидел и покуривал трубочку полицейский — возрастом лет сорока, в черном мундире и парадной треугольной шляпе.

Увидев толпу солдат в красных и синих мундирах, ввалившихся с трех сторон во главе с офицерами на площадь перед правлением, полицейский встал, оправил мундир и вынул трубку изо рта.

— Кто вы такой? — почти одновременно спросили по-английски и по-французски командиры десантных групп.

— Честь имею — полицмейстер Петропавловского порта штабс-капитан Губарев. — Михаил Данилович прикоснулся двумя пальцами к шляпе. Представился по-русски, потом повторил на подчеркнуто плохом французском языке. И, естественно, спросил, в свою очередь: — А с кем говорю я?

— Я лейтенант Лафонтен, мой коллега — капитан Несвилл. Вы говорите только по-французски?

— Я говорю только по-русски. По-французски мало-мало изъясняюсь, а по-английски и понимать не хочу. — Эту патриотическую тираду Губарев произнес, конечно, по-русски, а потом добавил, в ответ лейтенанту: — Me langue francaise est mal [91] .

Несвилл, видимо, понимал французский — высокомерно усмехнулся и отвернулся, демонстративно разглядывая кафедральный собор.

91

Me langue francaise est mal — мой французский язык плохой (фр).

— Он не говорит по-английски. — Лафонтен все-таки счел нужным пояснить английскому капитану. — Это местный полицмейстер.

— Я понял, — лениво откликнулся Несвилл. — Спросите его: где гарнизон и все население?

Лафонтен повторил вопрос по-французски.

Губарев пожал плечами:

— Эвакуация. Все уплыли.

— Куда?! — несказанно удивился лейтенант.

— Не знаю. Говорили, что в Батавию [92] .

Лафонтен перевел ответ англичанину, затем приказал своим пехотинцам осмотреть город. Капитан отправил своих с тем же заданием.

92

Батавия — центр Голландской Ост-Индии (ныне Джакарта, Индонезия).