Блокадная этика. Представления о морали в Ленинграде в 1941 —1942 гг.

И приобретение хлеба для соседей являлось одновременно и способом выживания, и средством поддержания нравственных заповедей. Помогали тем, кто заболел или слег, кто из-за слабости не мог далеко ходить [1187] . Нередко соседи сменяли друг друга во время долгих стояний в очередях [1188] . Здесь и упрочались чувства сострадания и солидарности с голодными людьми. Естественное для человека желание удивить других, услышать их восторженную благодарность наблюдалось иногда и в тех случаях, когда «очередникам» удавалось неожиданно купить хлеб на всех или узнать о радостных новостях. «Стук в дверь и та идет прямо в нашу комнату, не заходя в свою», – вспоминал Л. Рейхерт о соседке, которой во время ее дежурства у булочной «повезло» [1189] . И мать другого из блокадников, увидев, что увеличили паек, прежде всего пошла не к своим детям, а именно к соседям: «Вставайте скорее, идите в булочную, хлеба прибавили» [1190] .

1187

Воспоминания М. Я. Бабича цит. по: Адамович А., Гранин Д. Блокадная книга. С. 46; Интервью с В. Г. Григорьевым. С. 104; Кулябко В. Блокадный дневник // Нева. 2004. № 1. С. 214, 221; Волкова Л. А. [Запись воспоминаний] // 900 блокадных дней. С. 79.

1188

Ползикова-Рубец К. Они учились в Ленинграде. С. 83 (Дневниковая запись 27 января 1942 г.); Рейхерт Л. Мать и нас двое. С. 414.

1189

Рейхерт Л. Мать и нас двое. С. 414.

1190

Память о блокаде. С. 43. См. также: Стенограмма сообщения Ю. П. Маругиной: НИА СПбИИ РАН. Ф. 332. On. 1. Д. 149. Л. 21.

Забота о сиротах тоже нередко ложилась на плечи соседей. Содержать их после смерти родителей они, конечно, не могли: слишком велик был груз. Но часто и не бросали беспризорных детей. Опекали, как могли [1191] , и нередко направляли в детские дома – либо отводили сами, либо передавали записки в райкомы комсомола. Оказывали они и другие добрые услуги. «По заявлению соседей к нам пришла комиссия и карточки восстановили», – вспоминала Л. А. Тихонова [1192] . У нее в декабре 1941 г. умерла мать, а «карточки», по которым кормились она и ее младшие сестры и брат, были утеряны.

1191

Даев В. Г. Пинкевич, Зощенко и другие. СПб., 2000. С. 47; Котов С. Детские дома блокадного Ленинграда. С. 171, 193. В дневнике О. Р. Пето описана история семьи В. А. Кузнецова. Его жена попросила соседку, у которой жила (там было теплее), после ее смерти отвести детей в Октябрьский райсовет. Соседка так и поступила, положив в карманы пальто мальчиков «записки с именем и фамилией». Судьба семьи была трагичной: один из детей умер прямо в райисполкоме, а другой был эвакуирован, и отец потерял его следы (Пето О. Р. Дневник розыска пропавших в блокаду: ОР РНБ. Ф. 1273. Д. 51/2. Л. 81–82). См. также запись рассказа воспитанника детского дома Андронова о том, что произошло после смерти матери: «Меня забрала к себе соседка, вымыла меня в корыте, одела в чистое белье» (Цит. по: Раскин Л. Дети великого города. С. 70).

1192

Тихонова Л. А. [Запись воспоминаний] // 900 блокадных дней. С. 249.

Обращались соседи к комсомольским бытовым отрядам и в тех случаях, когда другие жильцы теряли силы и не могли заботиться о себе [1193] . Ожидание помощи соседей иногда являлось последней надеждой умиравших родственников. Примером может быть история Т. Логиновой, переселившейся к тете после смерти матери: «Еды у нас не стало совсем. Тетя согревала самовар, наливала кипяток в чашку, рядом ставила солонку. Мы макали пальцы в соль и запивали теплой водой. А потом слегла и тетя. И велела нам возвращаться домой, к соседям» [1194] .

1193

Волкова Л. Первый бытовой отряд. С. 181.

1194

Рассказ Т. Логиновой цит. по: Разумовский Л. Дети блокады. С. 58.

Разумеется, соседям приходилось принимать участие и в похоронах жильцов, умерших в их домах. Работа эта была тяжелой даже для здоровых людей и потому не всегда и не все могли откликнуться на просьбу о поддержке. Обычно хоронить помогали только дворники, чей труд оплачивался [1195] . Это являлось их обязанностью, но все понимали, что имелось много способов уклониться от выполнения своего долга. Да и традиции не позволяли полностью перекладывать заботу о погребении родных на плечи чужих людей, не давая им ничего взамен. Бывали случаи, когда родственники или друзья не могли заплатить дворнику и должны были обращаться к соседям. С. Магаева, пытаясь похоронить преподавательницу, учившую ее музыке, писала, какие мытарства ей при этом пришлось испытать: «Килограмм хлеба собрать не удалось. Кусочки хлеба отдали дворнику, прибавив какие-то вещи покойной» [1196] .

1195

Мухина Е. Дневник. 11 февраля 1942 г.: ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 11. Д. 72. Л. 82 об.; Смирнова (Искандер) А. В. Дни испытаний. С. 196.

1196

Магаева С. Ленинградская блокада. С. 39.

Проводились такие «сборы», однако, крайне редко. Все голодали, и каждый должен был рассчитывать лишь на себя. Расплачивались с дворником часто хлебом, который удавалось «накопить» за счет пайка умерших [1197] . Но этим обычно занимались родные, а соседи не очень-то церемонились с трупами тех, у кого в живых не оказалось никого из близких. Тела выбрасывали на улицы и подбрасывали в чужие дома и дворы [1198] . Многих соседей еще удерживали слабость здоровья и боязнь наказаний – но не всех. Они не собирались платить за других людей, но испытывали брезгливость и страх при виде мертвых и опасались эпидемий. И. Ильин рассказывал, как привез подарки от командира батальона его жене и дочери, оставшимся в Ленинграде. «У них и форточку открыла, чтобы они на холоде лежали», – ответила, плача, соседка [1199] , но едва ли у всех быстро могло пройти искушение разом покончить с этим ужасом.

1197

Разумовский Л. Дети блокады. С. 56.

1198

Зеленская И. Д. Дневник. 9 января 1942 г.: ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 11. Д. 35. Л. 50 об.; Блокадный дневник А. И. Винокурова. С. 249 (Запись 20 февраля 1942 г.); Стенограмма сообщения Александрова М. Г.: НИА СПбИИ РАН. Ф. 332. On. 1. Д. 2. Л. 32.

1199

Ильин И. От блокады до победы. С. 181.

2

Во время блокады уменьшалось число тех благодеяний, которыми привыкли обмениваться малознакомые люди. Соседи – не родственники, их редко одаривали хлебом, величайшей драгоценностью «смертного времени». И вода была ценностью. Одна из блокадниц в своих записках особо отмечала, как сосед, «скромный, тихий бухгалтер», испытывая нужду, «осмелился зайти к нам, чтобы попросить кипятку» [1200] . Ему не отказали, но ведь известны и другие случаи. Вот переданный воспитателем детского дома рассказ шестилетнего мальчика-сироты. Он увидел, что его мать, вернувшись домой, упала на пол: «Я испугался, побежал воды просить у соседей. Они не дали воды, воду было трудно привозить» [1201] . В. Н. Никольская писала о своей тете, жившей в тяжелейших условиях: «Температура комнаты минус 2. Хлеба нет 1¹/₂ суток, ни глотка воды и никакой еды… давно. Воды нет 10 дней». Но и это разжалобило не всех: «…Выпрашивает в день чашку, две воды у соседей. Дают неохотно» [1202] . Обращалась ведь не один-два раза, а каждый день – и ожесточились люди, у которых и без того было много забот.

1200

Максимова Т. Воспоминания о ленинградской блокаде. С. 43.

1201

Цит. по: Раскин Л. Дети великого города. С. 69.

1202

Никольская В. Н.

У тетки: ОР РНБ. Ф. 1037. Д. 907. Л. 6.

Обмен между соседями иногда принимал столь экзотичные формы, что его «взаимовыгодность» определить трудно. П. М. Самарин отдал молоко соседке, угостившей его кофе [1203] . Семья Л. Ратнера получила стакан пшена за чемодан, который понадобился уезжавшим в эвакуацию соседям [1204] . Мать Л. Рейхерт делилась продуктами с дворничихой – та смогла «отоварить» все ее «карточки», а это было крайне трудно [1205] . Е. А. Кондаков вспоминал, как варил суп из очисток, отданных ему соседкой, – им он кормился вместе с ее дочерью, которую мать оставляла дома на его попечении [1206] .

1203

Самарин П. М. Дневник. 2 апреля 1942 г.: РДФ ГММОБЛ. On. 1 Л. Д. 338. Л. 109.

1204

Ратнер Л. Вы живы в памяти моей. С. 147.

1205

Рейхерт Л. Мать и двое нас. С. 413.

1206

Кондаков Е. А. [Запись воспоминаний] // 900 блокадных дней. С. 123.

Соседка Н. Соболевой попросила ее привести на «елку» сына – ей удалось приобрести два билета. Видимо, они условились о том, что часть продуктов, если удастся, она принесет домой; девочке удалось на «елке» выпить чай с печенинкой [1207] . А. Каргина и его бабушку соседка угостила лепешками из муки и детской присыпки: «Мы ей подарили чесночной настойки» [1208] . Другой семье удалось купить елку перед новогодним праздником и сосед, работавший в порту, предложил обменять ее на «ящичек сказочной американской кураги» [1209] .

1207

Лаврентьева Л. И., Соболева Н. В. [Запись воспоминаний] //Там же. С. 152.

1208

Запись в дневнике школьника А. Каргина 13 января 1942 г. цит. по: Буров А. В. Блокада день за днем. С. 123; см. также его запись в дневнике 23 февраля 1942 г.: «Утром мы сменялись с одной хозяйкой из нашего дома. Мы ей дали картошки сушеной 50 г, а она нам дала 50 г сушеного лука» (Там же. С. 147).

1209

Максимова Т. Воспоминания о ленинградской блокаде. С. 46.

«Сделка состоялась, курага спасла нам жизнь» [1210] – мы не знаем, всегда ли обмен имел такое значение для судеб людей, но то, что он помогал им выстоять и сохранить нравственные устои – несомненно. Эта солидарность живших рядом ленинградцев, осознавших, что им в одиночку не выстоять в блокадном кошмаре, не исчерпывалась, конечно, только дележкой еды. Свидетельства фрагментарны, но и из них мы узнаем, что помогали эвакуироваться соседям, утепляли их комнаты, носили им письма [1211] . Менялись обычаи, становились более жестокими нравы, но даже и ритуал угощения соседей не исчезал полностью. Чаще делились суррогатами и «отходами» – картофельными очистками, соевыми продуктами, столярным клеем, лепешками из кофейной гущи, клеевым соусом, – но и не только ими [1212] . Ничто не было лишним: нередко то, что называли «бурдой», соседи ели за одним столом. И здесь стремились, как и везде, хоть чем-нибудь отблагодарить за помощь.

1210

Там же.

1211

Нежинцева Т. Расскажу о своем муже. С. 348; Глухова Г. И был случай… С. 221; Лисовская В. М. [Запись воспоминаний] // 900 блокадных дней. С. 158.

1212

Самарин П. Дневник. 23 декабря 1941 г.: РДФ ГММОБЛ. Оп. 1л. Д. 338. Л. 59; Глинка В. М. Блокада. С. 178; Буров А. В. Блокада день за днем. С. 124; Память о блокаде. С. 82, 83.

3

Разумеется, отношения между соседями не всегда являлись теплыми и дружескими. И до блокады «коммунальные» ссоры были обычным явлением. Война не всегда стирала неприязнь соседей к другим жильцам, иногда и усугубляла ее. Отмечалось и воровство [1213] , стремление выжить за счет других [1214] .

На кухне грелись все и видели, кто и чем питался – как при этом не могли возникнуть раздражение и зависть? Здесь же находились и маленькие дети. Будучи, как и прочие, голодными, они смотрели, как кормят других людей [1215] . Им не все можно было объяснить, они не всегда способны были понять, что им положено, а что нет. Они смотрели, надеясь, что им что-то перепадет – и еще много другого, тягостного, постыдного случалось на этих блокадных коммунальных кухнях. Одна из девочек, переживших войну, позднее вспоминала, как варили в кастрюле суп из принесенного матерью стакана гороха: «А соседка учуяла наверху, и она прибежала: „Девочки…горох готов“». И несколько раз она приходила, ожидая, что ее угостят. Наверное, и эта соседка когда-то делилась с ними или была их хорошей знакомой – но люди испытывали такой голод, что отдать еду теперь не могли: «Когда эта Надька ушла, мы набросились на него, естественно, и говорили: „Как хорошо, что она пришла. Он у нас хоть разварился“» [1216] .

1213

См. воспоминания 3. Лихачевой. Цит. по: Лихачев Д. С. Воспоминания. С. 448.

1214

См. воспоминания Е. А. Скобелевой: «…Чтобы переехать, требовалась машина. Машину давали только за дрова. И вот соседи выше этажом указали начальнику госпиталя на наши дрова, их перевезли, а мы остались без дров» (Скобелева Е. А. Родина моего детства. С. 12).

1215

См. Налегатская А. В. [Запись воспоминаний] // 900 блокадных дней. С. 191–192.

1216

Интервью с Л. П. Власовой. С. 69.

Самые горькие истории – о том, как соседи обворовывали попавших под их опеку сирот и тем самым обрекали их на смерть. Едва ли это всегда было обдуманным расчетливым шагом – но логика корысти, когда детей брали к себе только потому, что у них имелись «карточки», неизбежно вела именно к такому концу.

«Соседи вынесли к себе из нашего дома все, что могли унести. Они же взяли меня к себе, но весной перестали давать еду, и я у них в огороде ел всякую траву. Однажды услышал, как хозяин сказал своей жене, чтобы она не давала мне ничего, т. к. „он должен умереть"», – сообщал позднее один из воспитанников детского дома [1217] . Ему чудом удалось спастись. Он ушел к другим соседям и те отдали его в приют. Расскажем и еще об одной истории. Она описана в дневнике М. В. Машковой. Полугодовалый мальчик, несколько дней сидевший у трупа бабушки, был принят на иждивение семьей дворника. На этой трагедии решили поживиться. У погибших родных мальчика взяли «карточки» и поэтому «не торопились с оглаской и похоронами». Ребенок, похоже, их не очень интересовал: «Обовшивел, высох, получил тяжелые пролежни» [1218] .

1217

Цит. по: Котов С. Детские дома блокадного Ленинграда. С. 186.

1218

Машкова М. В. Из блокадных записей. С. 24 (Запись 5 марта 1942 г.).