Блондинка с розой в сердце

Наконец, она спросила:

— Что ты сделал? Вызвал милицию?

Я покачал головой.

— Нет. Я убил его.

— Кого?

— Романа Курочкина.

Лебедева нахмурилась, тряхнула головой — её собранные в хвост волосы хлестнули стену вагона.

— Я не поняла, — сказала Александра. — Дима, повтори. Что ты сделал?

Я чётко повторил:

— Я. Убил. Романа Курочкина.

Журналистка выпрямила спину, скрестила на груди руки.

— Это шутка? — спросила она.

— Это правда, — ответил я.

Лебедева чуть наклонила к окну голову.

— То есть… ты пришёл к нему, — сказала она. — И вот так просто его убил?

Я кивнул и сказал:

— Всё верно. Пришёл. И убил.

Журналистка снова помотала волосами.

— Дима, я не верю тебе, — сказала она. — Ты меня разыгрываешь.

Я снова пожал плечами.

Посмотрел за окно — там всё ещё мелькали невзрачные городские пейзажи.

— Ну… допустим, — сказала журналистка. — Как ты это сделал? Как ты его убил?

Она повела правой бровью.

— Тебе действительно это интересно? — спросил я.

Лебедева на пару секунд задумалась и покачала головой.

— Пожалуй, нет, — ответила она. — Я тебе по-прежнему не верю.

И тут же добавила:

— Но… допустим. Допустим, что ты сейчас сказал мне правду. Предположим. Тогда мне не совсем понятно, зачем ты его убил. Потому что так захотел? Отомстил? Или свершил правосудие? Ты не похож на хладнокровного убийцу.

— Хотел, отомстил, свершил, — перечислил я, — все эти варианты годятся, даже одновременно. Ещё добавь к ним право выбора. Я выбрал того, кто именно умрёт: Курочкин, или те девчонки, которых он убил в известном мне будущем.

Развёл руками и сказал:

— Так уж получилось, что только у меня была возможность подобного выбора. Не очень сложный выбор, честно говоря. Я им воспользовался. Приложил к этому некоторые усилия. Курочкин умер. Девчонки выживут.

Александра двумя пальцами помассировал мочку своего уха, где блестела золотая серьга с сапфиром.

— Дмитрий, ты говорил, что этот Курочкин уже убил одну женщину, — сказала она. — Ты говорил, что убийство произошло в начале этого месяца. И что её тело всё ещё находится у него в квартире. Я правильно запомнила?

— Всё верно.

— Ты видел её? Я имею в виду, её тело. Оно действительно находилось в квартире Курочкина?

— Находилось.

— Почему же ты не вызвал милицию? — спросила Александра. — Почему ты не сообщил о своей находке милиционерам? Они бы арестовали убийцу. Курочкин бы не отвертелся от наказания: ведь все улики были бы налицо.

Я усмехнулся.

— Разумеется, его бы задержали. Верю в это. Я бы в итоге убедил милиционеров в правдивости моих слов. Они бы нашли тело той девчонки. Взяли бы её убийцу. Но я потратил бы на это дело много времени, которое исчислялось бы не в часах, а в днях.

Я выдержал паузу, пока мимо нас проходила возвращавшаяся в свою коморку проводница.

— Не хочу, — сказал я. — Понимаешь? У меня сейчас иные планы на эту жизнь. Я никому и ничего не намерен доказывать. Я сделал свой выбор. Роман Курочкин теперь опасности не представляет. Всё. Точка. Больше я о нём не думаю. И ты, Александра, о нём забудь.

«…Перемен требуют наши сердца, — пели под гитару в последнем купе студенты, — перемен требуют наши глаза…»

— Дима, ты забыл о том, что из-за этого Курочкина подверг опасности и свою жизнь? — сказала журналистка. — Ты совершил!.. Что если тебя найдут и арестуют? Тебя накажут! Потому что ты действовал не по закону. Ты об этом подумал?

Я махнул рукой. И тут же прижал её к груди.

Сказал:

— Срок моей жизни уже отмерен. Не уверен, что продлю его. Димкино тело сломается примерно через месяц. Так случилось тогда. Очень вероятно, что так же будет и теперь. У меня попросту нет времени на все эти проволочки. Понимаешь? Потраченный на Курочкина день я украл у самого себя. Целый день потратил на этого гадёныша! — один из тех немногих дней, что у меня остались.

Я посмотрел Лебедевой в глаза.

— Меня сейчас не волнуют правовые процедуры, — заявил я. — Понимаешь, Саша? Совсем не волнуют. Я навестил Курочкина в том числе и потому, что таково было моё желание. Называй это проявлением моего эгоизма. Я совершил то, что посчитал нужным и правильным. Хладнокровно убил его. Вот так вот. Нисколько не раскаиваюсь в своём поступке. Сделал, что должен, и будь, что будет.

Я привстал, вынул из лежавшего на верхней полке рюкзака блокнот и ручку, бросил их на стол.

Вновь уселся напротив журналистки.

— Если тебя это так волнует, — сказал я, — сомневаюсь, что следствие выяснит личность убийцы Курочкина в ближайшие месяцы. Если они вообще её выяснят: я не светил около его квартиры лицом. Не забывай, Саша, что я в прошлом тоже милиционер. Представляю всю эту милицейскую кухню. Да и в МВД сейчас начнётся такое… впрочем, как и во всей стране. Появится много разных… Курочкиных.

«…Перемен! — звучал в конце вагона нестройный хор голосов. — Мы ждём перемен».

Я указал рукой в сторону поющих студентов и сказал:

— Будут им перемены. И очень скоро. Только далеко не все эти перемены их порадуют.

Лебедева смотрела на моё лицо, постукивала ногтем по столу.

Веселья в её взгляде я не заметил. Но не почувствовал в нём и тревоги.

— Что дальше, Дима? — спросила журналистка. — Зачем ты едешь в эту богом забытую Ларионовку? Ведь твоя семья сейчас отдыхает в Крыму. Я правильно помню? Они сейчас там? Ты говорил, что встретишься с ними.

— Встречусь, — ответил я. — Обязательно. И очень скоро. Я очень этого хочу. Но это не единственное моё желание. Хочу завершить и другие дела. Одно из которых меня ждёт в этой самой Ларионовке.

— Какое дело тебя там ждёт? — спросила Александра.

— Очень похожее на то, которое у меня было в Ленинграде.

Журналистка поджала губы, шумно выдохнула. И вдруг словно спохватилась: поставила перед собой на стол сумочку, вжикнула застёжкой-молнией.

Лебедева порылась в сумке, извлекла из неё колоду игральных карт. Она бросила карты на стол. Улыбнулась.

— Дмитрий, не желаешь ли перекинуться в картишки? — спросила она. — В подкидного дурака. Или в дурочку. Это уже как получится. Поездка нам предстоит долгая, а делать по большому счёту нечего. Поиграем немного в карты. Поболтаем.

* * *

Лебедева завершили раздачу, взглянула на свои карты.

— У меня шестёрка, — сказала она.

— Ходи.

— Семёрка черви, — объявила Александра и бросила карту на стол.

— Десятка.

— Бито.

Журналистка взяла из колоды карту, спросила: