Блондинка с розой в сердце
Шрифт:
Александра погладила меня по груди — осторожно, едва прикасаясь к коже.
— Ведь можно же с ним что-то сделать, — сказала она. — Я уверена, что мы тебя вылечим. А с твоим братом и с… его женой ничего за это время не случится. Ты спасёшь их. Или мы попросим моего папу, чтобы он помог. Мой папа очень хороший человек. Он генерал, как ты помнишь. Он нам подскажет, как поступить. Или даже сам с тем вашим нападением разберётся.
Саша взмахнула ресницами. Притронулась указательным пальцем к моим губам.
Спросила:
— Дима, а почему бы и нет? Для выполнения таких задач есть специально обученные люди.
— Саша, я с удовольствием познакомлюсь с твоим папой. Но не сейчас.
Я покачал головой — прошуршал волосами по подушке.
— Почему не сейчас? — спросила Лебедева. — Куда ты теперь поедешь? К очередному убийце?
Александра приподнялась на локте. Прижала правую ладонь к моей груди.
Её распушенные волосы (будто штора) отгородили от моего взора часть окна.
— В каком городе он живёт? — спросила Саша. — Что он натворил?
Она тут же махнула рукой, произнесла:
— Впрочем… не говори. Чтобы я не волновалась за тебя. И чтобы не расспрашивала приятелей отца о происшествиях в том городе. Воображу, что ты отправился в Крым к дочери. И купаешься в тёплом море, пока я торчу в дождливом Ленинграде. Так будет лучше, пожалуй. Не хочу представлять, как ты снова кого-то…
Лебедева не завершила фразу. Вздохнула.
— Понимаю, что они плохие люди, — сказала Саша, — но всё же… они люди.
— А те, кого они убьют — это кто?
Александра тряхнула головой. Я видел над собой её лицо, будто прикрытое сейчас тёмной маской.
— Я всё прекрасно понимаю, Дима. Я помню ту девочку с косичками: Риту Медведеву. Ты поступаешь правильно… наверное. И уж точно я не осуждаю твои поступки. Не сомневаюсь, что мой папа поступил бы в точности, как ты. Он как-то сказал мне, что женщины живут спокойно только до тех пор, пока мужчины берут на себя ответственность за этот покой.
Она качнула головой — пощекотала меня волосами.
— Дима, я рада, что такая ответственность досталась не мне. Наверное, я слишком… женщина. Все мои сражения только на бумаге и в воображении. Шины на машине доктора Меньшикова я бы ещё проткнула: на это моей решимости бы хватило. Но… Дима, пообещай, что расскажешь, чем закончилась вся эта история со стрельбой в… твоего брата и в его жену.
Александра привстала, потянулась к висевшему около кровати на стене светильнику. Навалилась на меня мягкой грудью.
Я услышал щелчок выключателя — зажмурился от яркого желтоватого света.
— Дима, запиши мой ленинградский адрес и телефон, — сказала Саша. — Очень надеюсь, что ты в августе или в сентябре навестишь меня. Или хотя бы, что ты мне позвонишь.
Гостиничные номера мы освободили в полдень. Я заметил, как Лебедева с грустью посматривала на обитые деревянными панелями стены гостиничного коридора, пока мы шли к лифту. В вестибюле мы прошли мимо длинной очереди, выстроившейся к стойке регистрации. Зашагали в направлении стеклянной двери, на которую с улицы поглядывало поднявшееся в зенит солнце.
От отеля «Космос» мы поехали на Ленинградский вокзал. Ещё за завтраком мы
с Сашей обсудили планы на сегодняшний день. Лебедева сообщила, что домой поедет вечерним рейсом. Мы отстояли на вокзале очередь к билетной кассе. Саша купила билет в купейный вагон. Удивилась, что я себе билет не приобрёл — я сообщил ей, что для «этой» поездки мне билет не понадобится.Вещи мы оставили в автоматической камере хранения. Вышли из здания вокзала, остановились. Из припаркованного у края шоссе автомобиля звучала хорошо знакомая мне музыка, а звонкий голос Игоря Скляра пел о том, что «на недельку до второго» он уедет в Комарово. Песня «о Комарово» тут же улучшила мне настроение. И не только мне — Александра тоже улыбнулась.
— Саша, а не махнуть ли нам на Кутузовский проспект? — спросил я. — Прогуляемся от Киевского вокзала до Поклонной горы. Поедим мороженое. Посмотрим на Москву. Я расскажу тебе, как изменится наша столица в ближайшие три десятка лет.
Во время сегодняшней прогулки по городу я удивил даже сам себя: никак не ожидал, что вспомню так много подробностей об архитектурном преобразовании Москвы за тридцать последующих за развалом СССР лет. Я вываливал на Сашу информацию о строительстве Монумента Победы и «Трагедии народов» на Поклонной горе. Говорил о сроках возведения Храма Христа Спасителя и памятника Петру Первому. Прочёл лекцию о постройке международного делового центра «Москва-Сити» и парка «Зарядье». Описал, какой станет схема Московского метрополитена через три десятилетия.
Лебедева слушала меня с искренним интересом, сыпала вопросами, то и дело изумлённо покачивала головой.
Но временами в её взгляде я замечал грусть. Чувствовал, как Сашины пальцы сжимали мою руку.
На Ленинградский вокзал мы вернулись затемно. Ступили на перрон за полчаса до отправления Сашиного поезда — его уже подали под посадку. Я нёс в руке Сашину сумку — печальная Александра Лебедева держала меня под руку.
Около одиннадцатого вагона остановились. Будущие Сашины попутчики один за другим заходили в вагон. Те, кто уже занёс в купе свои вещи, активно дымили на перроне сигаретами, словно ещё до начала поездки ощутили никотиновый голод.
— Ну, вот и всё, — сказала Александра.
Она вздохнула; посмотрела на стоявшую около вагона проводницу.
Повернула лицо в мою сторону и сказала:
— Я рада, что познакомилась с тобой, Дима. Ты очень интересный человек. За эти четыре дня нашего общения я пережила больше волнующих моментов, чем за весь предыдущий год. Это было здорово. Спасибо тебе.
Она привстала на цыпочки и поцеловала меня: едва ощутимо прикоснулась губами к моим губам. Взяла из моей руки сумку, поставила её на землю около своих ног.
Александра вновь заглянула мне в глаза и спросила:
— Дима, я… ты ведь позвонишь мне? Потом, чуть позже. Позвонишь?
Я улыбнулся и ответил:
— Конечно, позвоню, Саша. С удовольствием снова услышу твой голос.
Александра кивнула, нахмурилась. Мазнула взглядом по пассажирам, курившим около вагонам.
Вновь посмотрела на меня, будто чего-то ждала. Я взял её за плечи и поцеловал — на этот раз по-настоящему. Заметил, что на Сашиных скулах вспыхнул румянец, словно Александра впервые целовалась прилюдно.