Блондинка в озере. Сестричка. Долгое прощание. Обратный ход

— Я не знала, — спокойно ответила Орфамэй. Снова утерла глаза, положила платок в сумочку и приготовилась уходить. — Оррин не упоминал никаких фамилий. Я даже не знала, что он потерял фотографии. Но знала, что он их сделал, что они стоят больших денег. И приехала удостовериться.

— В чем?

— Что Оррин не обманывает меня. Иногда он бывал очень зловредным. Он мог оставить все деньги себе.

— Почему он звонил вам позавчера?

— Испугался. Доктор Лагарди в последнее время был им недоволен. У него не было фотографий. Они попали неизвестно к кому. И Оррин перепугался.

— Фотографии попали ко мне, — сказал я. — И они до сих пор у меня. В этом сейфе.

Орфамэй очень медленно повернула голову, взглянула на сейф.

Нерешительно провела пальцем по губе. И снова повернулась ко мне.

— Я вам не верю, — сказала она, глядя на меня, словно кошка на мышиную норку.

— Может, поделитесь со мной этой тысячей. Получите фотографии.

Орфамэй задумалась.

— Вряд ли я могу давать вам такие деньги за то, что вам не принадлежит, — вздохнула она и улыбнулась. — Пожалуйста, отдайте их мне. Пожалуйста, Филип. Лейла должна получить их обратно.

— За сколько?

Орфамэй нахмурилась и приняла обиженный вид.

— Она моя клиентка, — сказал я. — Но обмануть ее я не прочь — за хорошую сумму.

— Я не верю, что фотографии у вас.

— Ладно же.

Я поднялся, подошел к сейфу и немедля вернулся с конвертом. Высыпал из него отпечатки и негатив на стол. Со своей стороны. Орфамэй глянула на фотографии и потянулась к ним.

Я собрал снимки в стопку и повернул лицевой стороной к Орфамэй. Когда она дотянулась до пачки, я отдернул ее.

— Мне не видно так далеко, — пожаловалась Орфамэй.

— Подойти ближе стоит денег.

— Вот уж не думала, что вы мошенник, — с достоинством заявила она.

Я молча разжег погасшую трубку.

— Я заставлю вас отдать их полицейским, — заявила Орфамэй.

— Попытайтесь.

Внезапно она затараторила:

— Я не могу отдать вам эти деньги, никак не могу. Мы — ну, мать и я — еще не расплатились с отцовскими долгами, кое-что должны за дом и…

— Что вы продали Стилгрейву за эту тысячу?

Челюсть Орфамэй отвисла, вид у нее стал безобразный. Потом она закрыла рот и плотно сжала губы. На меня глядело жесткое, суровое личико.

— Продать вы могли лишь одно, — сказал я. — Вы знали, где находится Оррин. Для Стилгрейва эта информация стоила тысячу. Вполне. Это вопрос о приобщении улик к делу. Вам не понять. Стилгрейв отправился туда и убил его. Он заплатил вам за адрес.

— Адрес ему назвала Лейла, — растерянно произнесла Орфамэй.

— Лейла так и сказала мне, — ответил я. — При необходимости она скажет всему свету, что сама назвала адрес, — если это будет единственным выходом. Лейла — чуждая условностям голливудская красотка не особенно строгих нравов. Но когда нужно выдерживать характер, тут ее ни в чем не упрекнешь. Она не из тех, кто убивает пешней. И не из тех, кто падок на кровавые деньги.

Кровь отлила от лица Орфамэй, оно стало бледным, как лед. Губы ее дрогнули, потом крепко сжались в маленький узелок. Она отодвинулась вместе с креслом и подалась вперед, чтобы встать.

— Кровавые деньги, — спокойно повторил я. — Ваш родной брат. И вы продали его убийцам. Тысяча кровавых долларов. Надеюсь, они принесут вам счастье.

Орфамэй поднялась и сделала два шага назад. Потом вдруг захихикала.

— Кто может подтвердить это? — тонким голоском спросила она. — Кто жив, чтобы подтвердить это? А кто вы такой? Никто, дешевый сыщик. — Она пронзительно расхохоталась. — Да ведь вас можно купить за двадцать долларов.

Я все еще держал в руках стопку фотографий. Чиркнув спичкой, я бросил негатив в пепельницу и смотрел, как он горит.

Орфамэй резко оборвала смех и застыла в каком-то ужасе. Я стал рвать фотографии на клочки. Затем усмехнулся ей.

— Дешевый сыщик, — сказал я. — Ну так чего от меня ждать. Братьев и сестер на продажу у меня нет. Поэтому я продаю своих клиентов.

Орфамэй замерла, глаза ее сверкали. Закончив рвать фотографии, я поджег клочки в пепельнице.

— Об одном жалею, — добавил я. — Что не увижу вашей встречи в Манхеттене с милой старой мамочкой. Не увижу, как деретесь вы из-за дележа этой тысячи. Держу пари, на это стоило бы посмотреть.

Я помешивал обрывки карандашом, чтобы они горели. Орфамэй медленно, осторожно, не отрывая глаз от тлеющего пепла, подошла к столу.

— Я могу сообщить в полицию, — прошептала она. — Я могу много рассказать полицейским. Они поверят мне.

— Я могу сказать им, кто убил Стилгрейва, — сказал я. — Потому что знаю, кто не убивал его. Они могут поверить мне.

Маленькая головка вздернулась. Свет заблестел на линзах очков. Глаз за ними не было.

— Не волнуйтесь, — успокоил я ее. — Не стану. Для меня это будет мало стоить. А кое для кого — слишком много.

Зазвонил телефон, и Орфамэй подскочила на фут. Я повернулся к аппарату, взял трубку и сказал:

— Алло?

— Амиго, у тебя все в порядке?

Позади послышался какой-то звук. Я обернулся и увидел, как дверь закрылась. В комнате никого, кроме меня, не было.

— Я устал. Не спал всю ночь. Кроме того…

— Эта малышка звонила тебе?

— Сестричка? Только что была здесь. Она с добычей возвращается в Манхеттен.

— С добычей?

— С карманными деньгами, что дал ей Стилгрейв за выдачу брата.

Помолчав, Долорес серьезно сказала:

— Ты не можешь знать этого, амиго.

— Я это знаю так же, как то, что сижу, облокотясь на письменный стол, и говорю по телефону. Так же, как то, что слышу твой голос. И не так твердо, но достаточно твердо знаю, кто убил Стилгрейва.

— Не очень разумно говорить мне об этом, амиго. Я не безупречна, и поэтому доверять мне особенно не стоит.

— Я совершаю ошибки, но тут ошибки не будет. Все фотографии я сжег. Я пытался продать их Орфамэй. Она предложила слишком низкую цену.

— Ты, конечно, шутишь, амиго.

— Я? Над кем?

По проводу донесся ее звонкий смех.

— Не хочешь пригласить меня на ленч?

— Не против. Ты дома?

— Да.

— Я скоро подъеду.

— Ну, я буду в восторге.

Я повесил трубку.

Спектакль закончился. Я сидел в пустом театре. Занавес был опущен, и на нем передо мной тускло возникало все виденное. Но кое-кто из актеров уже становился смутным, нереальным. Прежде всего сестричка. Дня через два-три я забуду, как она выглядит. Потому что в определенном смысле она была совершенно нереальной. Я думал о том, как она приедет в Манхеттен, штат Канзас, к доброй старой мамочке с пухлой маленькой новорожденной тысячей.