Блондинка в озере. Сестричка. Долгое прощание. Обратный ход

Я замолчал, взглянул на нее, а она мне улыбнулась. Значит, не обиделась. Я продолжал.

— Говард Спенсер намекнул — почему, понятия не имею, — что с Роджером Уэйдом что-то случилось в прошлом, задолго до вашей женитьбы, а теперь это всплыло и ударило по нему всерьез. Спенсер говорил о шантаже. Вы ничего об этом не знаете?

Она медленно покачала головой.

— Если вы спрашиваете, знала ли я, что Роджер платит кому-то большие деньги, — не знала и знать не могла. Я в его денежные дела не вмешиваюсь. Он мог бы выплатить большую сумму без моего ведома.

— Ладно, я с мистером Уэйдом не знаком и не могу представить, как бы он реагировал, если бы к нему явился вымогатель. Если он вспыльчив, то и шею ему мог бы сломать. Если бы такая тайна могла повредить его работе, или положению в обществе, или — предположим худшее, — привлечь к нему интерес блюстителей закона, что ж, может быть, он и стал бы платить, хотя бы поначалу. Но все это ничего нам не дает. Вы хотите, чтобы он нашелся, вы волнуетесь, страшно волнуетесь. Но где же мне его искать? Ваши деньги мне не нужны, миссис Уйэд. Пока что, во всяком случае.

Она снова полезла в сумочку и извлекла пару страничек желтого цвета.

Похоже было, что их печатали под копирку, одна была скомкана. Она расправила их и вручила мне.

— Одну я нашла у него на письменном столе, — пояснила она. — Очень поздно ночью — вернее, очень рано утром. Я знала, что он запил и наверх не поднимался. Часа в два ночи я спустилась посмотреть, что с ним, не лежит ли он без чувств на полу, ну и вообще… Его не было. Вторая страница валялась в корзине для бумаг, вернее, висела, зацепившись за край.

Я взглянул на первый, нескомканный листок. На нем было всего несколько машинописных строк. Они гласили: «Не хочется любить самого себя, а больше любить некого. Подпись: Роджер (Ф. Скотт Фитцджеральд) Уэйд. P.S. Вот почему я так и не закончил «Последнего магната».

— Понимаете, о чем тут речь, миссис Уэйд?

— Это он просто разыгрывал роль. Он большой поклонник Скотта Фитцджеральда. Всегда говорил, что Фитцджеральд — лучший в мире писатель-пьяница, а Кольридж — лучший поэт-наркоман. Обратите внимание, как напечатано, мистер Марло. Четко, ровно, без помарок.

— Обратил. Обычно люди в пьяном виде собственного имени не могут написать. — Я развернул скомканный листок. Тоже машинопись и тоже без ошибок.

Здесь было написано: «Вы мне не нравитесь, доктор В. Но сейчас вы самый нужный мне человек».

Пока я разглядывал текст, она сказала:

— Понятия не имею, кто такой доктор В. У нас нет знакомых врачей с фамилией на «В». Наверное, это тот, у кого Роджер лечился в последний раз.

— Когда ковбойчик привез его домой? И ваш муж ничего не упоминал — ни имен, ни названий? — Она покачала головой.

— Ничего. Я уже смотрела по справочнику. Там десятки врачей на эту букву. И вообще, это может быть не фамилия, а имя.

— А может, он даже и не врач, — заметил я. — Тогда вашему мужу понадобились бы наличные. Обычно врач берет чеки, шарлатан — никогда. Чек может оказаться уликой. И заламывают эти ребята будь здоров. Лечение на полном пансионе у них дома обходится в приличную сумму. Не говоря уж об иголочках.

Она удивилась.

— Иголочках?

— Все эти подозрительные типы держат своих пациентов на наркотиках. Так легче с ними управляться. Сбивают их с копыт часов на десять-двенадцать, потом они приходят в себя и уже не буянят. Но если применять наркотики без лицензии, можно попасть на полный пансион к дяде Сэму. Так что приходится брать подороже.

— Понимаю. У Роджера могло быть с собой несколько сот долларов. Он всегда держит деньги в письменном столе. Не знаю зачем. Просто причуда. Сейчас там денег нет.

— Ладно, — сказал я. — Попробую найти этого доктора В. Не знаю уж как, но постараюсь. Заберите свой чек, миссис Уэйд.

— Но почему? Разве вам не…

— Спасибо, это потом. И я бы предпочел получить его от мистера Уэйда. Ему это все вряд ли понравятся.

— Но если он болен и беспомощен…

— Мог бы сам обратиться к своему врачу или вас попросить. Он этого не сделал — значит, не хотел.

Она убрала чек в сумочку и встала. Вид у нее был очень подавленный.

— Наш врач отказался его лечить, — грустно призналась она.

— Врачей сотни, миссис Уэйд. Любой согласился бы помочь ему хотя бы раз. Многие стали бы лечить и подольше. В медицине сейчас конкуренция будь здоров.

— Понимаю. Конечно, вы правы. — Она медленно направилась к двери, я за ней. Открыл ей дверь.

— Вы ведь и сами могли вызвать врача. Почему вы этого не сделали?

Она обернулась ко мне. Глаза у нее блестели. Может, от слез? Да, хороша она была — ничего не скажешь.

— Потому, что я люблю мужа, мистер Марло. На все готова, чтобы ему помочь. Но я ведь знаю, что он за человек. Если бы каждый раз, как он выпьет лишнее, я вызывала врача, у меня уже не было бы мужа. Нельзя обращаться со взрослым мужчиной как с простудившимся ребенком.

— Можно, если он пьяница. Даже нужно.

Она стояла совсем близко. Я чувствовал запах ее духов. А может, мне это показалось. Она духами не обливалась с ног до головы. Возможно, это просто был летний аромат.

— А что, если у него в прошлом и правда было что-то постыдное? — произнесла она, извлекая из себя слово за словом, как будто они горчили на вкус. — Даже преступление. Мне-то это безразлично. Но я не хочу, чтобы это обнаружилось при моей помощи.

— А когда Говард Спенсер нанимает для этого меня — тогда, значит, все в порядке?

Она очень медленно улыбнулась.

— Думаете, я верила, что вы примете предложение Говарда, вы, человек, который сел в тюрьму, чтобы не предавать друга?

— За рекламу спасибо, только сел я не поэтому. — Помолчав, она кивнула, попрощалась и пошла вниз по лестнице. Я смотрел, как она открывает дверцу машины, — это был обтекаемый «ягуар», серый, на вид совсем новенький. Доехав до конца улицы, она развернулась на кругу. Спускаясь с холма, помахала мне.

Мелькнула перчатка, машина нырнула за угол и исчезла.

Прямо перед домом рос куст красного олеандра. В нем послышалась возня и тревожный писк птенца-пересмешника. Я разглядел его на верхней ветке, он вцепился в нее, хлопая крыльями, словно не мог удержать равновесия. С кипариса за домом раздалось резкое предупреждающее чириканье. Писк сразу умолк, толстый птенец притих.

Я вошел в дом и закрыл дверь, чтобы он мог продолжить свой урок. Птицам тоже надо учиться.