Блондинка в озере. Сестричка. Долгое прощание. Обратный ход

Приходишь к мистеру А. Без толку. Приходишь к мистеру Б. Без толку. Приходишь к мистеру В. То же самое. Через неделю узнаешь, что надо было идти к мистеру Г. Но только ты не знал, что он есть на свете, а когда узнал, то клиент уже передумал и отменил расследование.

Докторов Вуканича и Варли можно было вычеркнуть. Варли работает слишком по-крупному, чтобы возиться с алкашами, Вуканич подонок, ходит по канату без страховки — колется прямо у себя в офисе. Сестры, конечно, знают. И кое-кто из пациентов. Чтобы его прихлопнуть, достаточно одного телефонного звонка.

Уэйд, пьяный и трезвый, близко к нему не стал бы подходить. Может, он и не ума палата — чтобы добиться успеха не обязательно быть гигантом мысли — но и не настолько глуп, чтобы связываться с Вуканичем.

Оставался последний шанс — доктор Верингер. У него и места хватало, и, вероятно, терпения. И жил он уединенно. Но между Ущельем Сепульведа и Беспечной Долиной дистанция порядочная. Как они встретились? Где познакомились? Если Верингер и вправду хозяин этого места, и у него уже есть на него покупатель, значит, он не бедствует. Это навело меня на мысль. Я позвонил знакомому, работавшему на фирме по торговле недвижимостью, выяснить, чей это участок. Ничего не вышло. Телефон молчал. У них уже кончился рабочий день.

Я решил, что и мой рабочий день окончен, поехал в ресторан Руди, записался у церемониймейстера и стал ждать великой чести в баре. Мне уделили порцию виски и порцию музыки — вальсы Марека Вебера. Затем меня пустили за бархатный канат и подали «всемирно известный» бифштекс Руди. Это котлета на дощечке из обожженного дерева, обложенная картофельным пюре с соусом, а еще к ней полагаются жареный лук колечками и салат — из тех, что мужчины покорно жуют в ресторанах, но со скандалом отказываются есть дома.

Потом я поехал домой. Не успел открыть дверь, как зазвонил телефон.

— Это Эйлин Уэйд, мистер Марло. Вы просили позвонить.

— Просто хотел узнать, как там у вас дела. Я весь день беседовал с врачами, но ни с кем не подружился.

— К сожалению, все по-прежнему. Его до сих пор нет. Я совсем извелась. Значит, у вас никаких новостей. — Голос у нее был тихий и безжизненный.

— У нас округ большой и густонаселенный, миссис Уэйд.

— Сегодня вечером будет уже четверо суток.

— Верно, но это не так уж много.

— Для меня — много. — Она помолчала. — Я все думаю, пытаюсь что-нибудь вспомнить. Может быть, хоть что-то всплывет. Роджер любит поговорить на самые разные темы.

— Имя «Верингер» вам незнакомо, миссис Уэйд?

— Боюсь, что нет. А должно быть знакомо?

— Вы сказали, что однажды мистера Уэйда привез домой высокий молодой человек в ковбойском костюме. Вы бы узнали этого молодого человека, миссис Уэйд?

— Наверное, да, — произнесла она нерешительно. — Если бы увидела в той же ситуации. Но я его видела только мельком… Это его зовут Верингер?

— Нет, миссис Уэйд. Верингер — коренастый пожилой человек, который содержит, вернее, содержал нечто вроде пансиона на ранчо в Ущелье Сепульведа. У него работает молодой человек по имени Эрл. А Верингер называет себя доктором.

— Это замечательно, — порывисто сказала она. — Вы на верном пути?

— Пока что чувствую себя мокрой курицей. Позвоню вам, когда что-нибудь узнаю. Я просто хотел проверить, не вернулся ли Роджер, и не вспомнили ли вы чего-нибудь важного.

— Боюсь, от меня вам мало пользы, — грустно заметила она. — Звоните, пожалуйста, в любое время, даже очень поздно.

Я обещал звонить, и мы повесили трубки. На этот раз я взял с собой револьвер и карманный фонарик на трех батарейках. Револьвер был небольшой, но серьезный, 32-го калибра, с коротким дулом и тупоконечными патронами. У юного Эрла, кроме кастета, могли оказаться в запасе другие игрушки. Этот псих явно способен в них поиграть.

Я снова выехал на шоссе и пустился по нему во весь дух. Вечер был безлунный, и скоро должно было совсем стемнеть. Это мне и было нужно.

Ворота снова оказались запертыми на засов с цепью. Я проехал мимо и остановился подальше. Под деревьями еще было светло, но быстро темнело. Я перелез через ворота и стал подниматься по склону, пытаясь найти тропинку.

Далеко внизу, в долине, слабо вскрикнул перепел. Где-то стонал голубь, жалуясь на тяготы жизни. Тропинки не было, а может, я не мог ее обнаружить, поэтому я выбрался на дорогу и пошел с краю по щебенке. Эвкалипты сменились дубами, я перевалил через гребень холма и увидел вдали огоньки. Потратив три четверти часа, обойдя бассейн и теннисный корт, я вышел на такое место, откуда хорошо просматривался дом в конце дороги. В окнах горел свет, и я слышал, как в доме играет музыка. А подальше за деревьями, виднелся свет еще в одном коттедже. В остальных было темно. Тогда я двинулся по тропинке вниз, и тут внезапно за домом вспыхнул прожектор. Я замер, как вкопанный.

Прожектор, однако, не стал шарить вокруг. Он был направлен прямо вниз и отбрасывал широкий круг света на заднее крыльцо и кусок земли. Потом со стуком распахнулась дверь, и вышел Эрл, Тут я понял, что приехал по нужному адресу.

Сегодня Эрл был ковбоем, и в прошлый раз Уэйда привозил домой именно ковбой. Эрл крутил лассо. На нем была темная, простроченная белым рубаха, вокруг шеи небрежно повязан шарф в горошек. На широком кожаном поясе с серебряной чеканкой висели две кожаные кобуры, оттуда торчали револьверы с рукоятками из слоновой кости. Элегантные брюки для верховой езды заправлены в новые сверкающие сапоги, крест-накрест прошитые белым. Белое сомбреро сдвинуто на затылок, а на груди болтался витой серебряный шнур с незавязанными концами.

Он стоял в ярком свете прожектора и крутил вокруг себя веревку, ловко переступая через нее — актер без публики, высокий, стройный красавчик-ковбой, который разыгрывал спектакль и наслаждался вовсю. Эрл — Меткая Пуля, Гроза Округа Кочайз. Он был бы вполне на месте в одном из этих пансионатов в духе Дикого Запада, где даже телефонистки являются на работу в верховых сапогах.

Внезапно он что-то услышал — или сыграл, что услышал. Бросив веревку, выхватил из кобуры оба револьвера и вскинул их, держа большие пальцы на курках. Вгляделся в темноту. Я боялся шелохнуться. Проклятые револьверы могли быть заряжены. Но прожектор слепил его, и он ничего не увидел.

Револьверы скользнули обратно в кобуру, он подобрал веревку, небрежно смотал ее и ушел в дом. Свет исчез, и я тоже.

Кружа среди деревьев, я подобрался к освещенному коттеджу на склоне. Из него не доносилось ни звука.

Я прокрался к забранному сеткой окну и заглянул внутрь. На ночном столике возле кровати горела лампа. В кровати лежал на спине человек в пижаме — расслабившись, вытянув руки поверх одеяла и глядя в потолок широко раскрытыми глазами. Роста он вроде был невысокого. Часть лица была в тени, но я рассмотрел, что он бледен, что ему не мешало бы побриться и что не брился он как раз дня четыре. Руки с растопыренными пальцами были неподвижны. Казалось, что он уже несколько часов не двигался.