Блондинка. Том II

Лимузин привозил ее на все эти обеды в богатых и роскошных особняках, разместившихся на холмах над Лос-Анджелесом, а также на разные дневные встречи. Интервью, фотосъемки, бесконечные организационные совещания на Студии. Впервые увидев шофера, она испытала нечто вроде легкого шока — тот самый Лягушонок. Ну, не приснился же он мне в конце-то концов! Не выдумала же я его. Я вообще ничего не выдумываю.И Шофер — Лягушонок тоже, похоже, ничуть не состарился. Сидел все так же неподвижно, строго выпрямив спину, и кожа была все той же — рыхлой, в темных пупырчатых пятнышках, а глаза выпученные и блестящие. И в то же время какие-то уклончивые. Все та же кепка с длинным козырьком, темно-зеленая униформа с медными пуговицами, прямо как у Джонни, рекламирующего сигареты «Филип Моррис». Но только в отличие от этого шута Джонни, чей пронзительный фальцет служил своеобразным условным рефлексом для многих миллионов американских курильщиков, Шофер-Лягушонок всегда молчал. Блондинка Актриса улыбнулась ему без всякой задней мысли.

— О, кого я вижу! Привет!.. Помните меня? — Она дрожала, но твердо решила про себя быть со всеми приветливой и откровенной. Ибо разве не все мы хотим, чтобы после нашей смерти типы, подобные Шоферу-Лягушонку, говорили о нас только хорошее? — Помните, вы как-то возили меня в Лос-Анджелесский сиротский приют? О, что за время было! И в другие места тоже возили.

И вот, расположившись на заднем сиденье лимузина и огражденная от посторонних взглядов тонированными стеклами, Блондинка Актриса разъезжала гю Городу из Песка — но сердце мое всегда оставалось в Нью-Йорке с моим любимым, который скоро должен стать моим мужем, который напишет правдивую историю моей жизни, в которой я буду американской девушкой из народа, героиней. И в то же время иногда, уставшая и слегка подвыпившая («Мэрилин Монро» всегда пила только шампанское, и из шампанского — только «Дом Периньон»), она с улыбкой думала: Жил-был прекрасный молодой принц, и попал он под злые чары, и превратился в безобразного лягушонка. И злые чары можно было разрушить только одним образом — его должна была поцеловать молодая прекрасная принцесса. И она поцеловала его, и лягушонок снова стал принцем, и прекрасная принцесса и принц поженились и жили долго и счастливо.

Примерно на середине этой чудесной сказки она засыпала. И, прибыв к месту назначения, Шофер-Лягушонок деликатно стучал в разделявшую их стеклянную перегородку, чтобы разбудить ее. А если она не просыпалась, нехотя выдавливал:

— Мисс Монро? Мы на месте.

Чаще всего этим местом была Студия. Целая империя, обнесенная высокой каменной оградой. И въезжали на ее территорию через охраняемые стражами ворота. Въезжали туда, где всего лишь десять лет назад родилась «Мэрилин Монро». Где определилась и свершилась судьба «Мэрилин Монро». Где, за несколько десятилетий до этого, произошла судьбоносная встреча любовников, ставших родителями «Мэрилин Монро». Ее звали Глэдис Мортенсен, и была она простой монтажницей, но при этом невероятно привлекательной молодой женщиной. А он был… (со всей искренностью Блондинка Актриса говорила в интервью, что таинственный отец ее до сих пор жив; да, он контактировал с ней; да, конечно, она знает, кто он такой; о, нет-нет, он не хочет, чтобы имя его узнал весь мир, а «его желание для меня закон»).

Ее ждала прежняя гримерная, некогда принадлежавшая Марлен Дитрих. Как всегда, море цветов. Горы писем, телеграмм, трогательно завернутых маленьких подарочков. Она отворила дверь и отшатнулась. И тут же захлопнула ее. И ее затошнило.

Доктора Боба на Студии больше не было, исчез неведомо куда. Ходили слухи, будто бы он отбывает срок в тюрьме «Сан-Квентин», за убийство. («На нем умерла девушка, а он бросил ее тело и сбежал, и не стал никуда звонить и сообщать, как положено».) Теперь его кабинет занимал новый студийный врач, доктор Фелл. Доктор Фелл был рослым мужчиной с высоким крутым лбом и обаянием Кэри Гранта, но с пациентами обращался властно и строго. Он также поражал пациентов знанием Фрейда; свободно рассуждал на тему всяких там либидо, подавленной инфантильной агрессии и неудовлетворенности цивилизацией — «в которую все мы вносим свой вклад и от которой все же и страдаем».

Доктор Фелл был приписан к съемочной группе «Автобусной остановки» и чуть позже должен был вылететь на место съемок в Аризону. И часто светлыми лунными и бессонными ночами Шери вызывала к себе в мотель доктора Фелла, где встречала его в пижаме, а «Кэри Грант» являлся в халате, и она жаловалась ему, что никак не может уснуть. Ну, последний разок. Только один! Я не привыкну. Обещаю!Доктор Фелл походил на священника, наделенного властью вколоть жидкий нембугал прямо в вену; при одном лишь прикосновении его пальца, нежно нащупывающего вену в сгибе локтя, Шери уже испытывала облегчение. О Боже! Огромное вам спасибо!

Сначала на съемках «Автобусной остановки» царила доброжелательная и веселая атмосфера. Она была Нормой Джин, которая была «Мэрилин», которая, в свою очередь, была «Шери» до мозга костей и кончиков пальцев. Она была актрисой, обучавшейся актерскому мастерству в самом Нью-Йорке, по специальной методике; она являлась живым воплощением мудрой системы самого Станиславского. Ты всегда должна играть только себя. Саму себя, закаленную в плавильной печи воспоминаний.Она изучила Шери до мелочей, до последней заплатки на жалких и претенциозных костюмчиках, до последней штопки на чулках. Она знала Шери во всех интимных подробностях, как некогда знала Норму Джин Бейкер из агентства Прина, «Мисс Продукты из Алюминия 1945», «Мисс Молочные Продукты южной Калифорнии 1945», «Мисс Гостеприимство» за десять долларов в день, вечно и с готовностью улыбающуюся: полюбите меня, я хочу вам понравиться! О, да вы только взгляните на меня! Наймите меня, возьмите. Буду счастлива сыграть любую роль, лишь бы появиться на экране.

Ведь в действительности вплоть до нынешнего момента она еще ни разу не выбирала себе роли. Как девушка из борделя, вынужденная принять любого клиента, которому приглянулась. Рискующая быть избитой за отказ. Так и она принимала от Студии любую роль. Но только до сегодняшнего дня . Я заставлю вас полюбить Шери. Я разобью ваши жестокие сердца этой ролью.Она верила в себя, верила в то, что сможет сконцентрироваться, как никогда прежде. В ушах, казалось, до сих пор звучали поучения Перлмана, сравнимые разве что с откровениями Иеговы: Глубже! Старайся добраться до самых глубин! До самых корней мотивации. Покопайся в памяти, где хранятся все эти сокровища.И еще в ушах звучал голос Драматурга, более мягкий, по-отечески увещевательный: Не сомневайся в своем таланте, дорогая. В своем божественном ослепительном даре. Не сомневайся в моей любви к тебе.О!.. Да она и не думала сомневаться!

Режиссером фильма стал выдающийся во всех отношениях человек, нанятый Студией только потому, что она того пожелала. В студийную кодлу он не входил. Он был театральным актером, о котором Драматург был весьма высокого мнения, слывший независимо мыслящим, по-настоящему оригинальным художником. Он внимательно выслушал все предложения главной актрисы фильма, ничуть не скрывая глубокого впечатления, которое произвели на него ее ум, начитанность, психологическое видение роли и театральный опыт. И они досконально обсудили все детали ее персонажа, Шери, — вплоть до того, как она должна быть одета, загримирована, причесана, вплоть до тональности кожи и особенностей освещения на площадке. («Я хочу, чтобы вид у меня был немного болезненный, а кожа такого зеленовато-лунного оттенка. Ну, это просто мое предложение. В этой девушке должно быть нечто воздушное и неуловимое, как в стихах».)

Разумеется, режиссер прекрасно понимал, что обязан работой исключительно этой даме; возможно, именно это соображение и смягчило его нрав. И он не смотрел на нее искоса и с презрительно-насмешливой улыбкой в отличие от всех прежних режиссеров. И однако в самой этой его подчеркнутой внимательности было нечто настораживающее. Он казался ей чрезмерно и неестественно вежливым; слишком почтительным, даже благоговеющим перед ней. А когда она выходила на площадку в роли Шери, в костюме девушки из шоу — верхняя часть грудей обнажена, ноги в черных сетчатых чулках, — во взгляде его появлялось нечто странное, отрешенное, точно он видел сон. Она от души надеялась, что этот мужчина не влюблен в нее.

Все же ей чертовски везет последнее время! Может, даже больше, чем она заслуживает. Эта обложка «Тайма» и статья — все это относилось только к Мэрилин, не к ней.

Господи, я и понятия не имел, что Монро так… харизматична. Эта женщина просто завораживает, как танцующее пламя. И на площадке, и вне ее. Иногда я смотрю на нее и не знаю, на каком свете нахожусь. Я уже довольно долго работал режиссером и вроде бы развил в себе иммунитет к женским прелестям, так мне, во всяком случае, до сих пор казалось, и к чисто сексуальной привлекательности тоже, но Монро была выше женской красоты и выше секса. Выдавались дни, когда она просто сверкала талантом. Словно в ней кипело нечто лихорадочное, стремившееся вырваться наружу. И тогда становилось очевидно, что ты имеешь дело с гением; и, возможно, гениальность приводит к болезни, если не имеет выхода наружу. Что, как я догадываюсь, и произошло с ней, особенно в последние годы, когда она буквально распадалась на куски. Но я видел Монро на ее пике. И равных или подобных ей просто не было. Она все делала по вдохновению. И при этом была настолько не уверена в себе, что просила переснимать и переснимать, чтобы добиться совершенства. И всегда точно знала, достигнуто ли в сцене совершенство. Улыбалась мне, и тогда я тоже понимал это. Но выдавались дни, когда она бывала словно напугана чем-то, могла опоздать на репетицию или съемки на несколько часов. Или вообще не прийти. Все время изобретала новые болезни: то грипп, то ангина, то мигрень, то ларингит, то бронхит. Мы вышли за рамки бюджета. Но, по-моему, каждое лишнее пенни было в данном случае оправданно.

Иногда Монро чувствовала себя на площадке как рыба в воде, бросалась в роль очертя голову, как ныряльщик с высоты, казалось, того гляди перестанет дышать и утонет. Наверное, я все же был в нее влюблен. Слабо сказано — я был просто без ума от нее, нет, честно. Иногда мне словно сон наяву снился: вот она подходит ко мне и похожа на шлюху с этими своими прыгающими титьками и шикарной задницей, а личико-то ангельское. Подходит ко мне, берет за руку и говорит, что сценарий не очень; пустой такой сценарий, надуманный, банальный, но она сделает все, чтобы спасти его, и еще она собирается разбить мне сердце. И, черт бы ее побрал, она его разбила.